одиннадцати вечера. Степа ни о чем не стал спрашивать, но на всякий случай проверил оружие и надел лишние теплые носки — ночи в Иркутске были беспощадно холодными.
В начале одиннадцатого товарищ Венцлав велел выходить. Возле тюремных ворот их ждал грузовик и несколько дружинников. Косухин сел в кузов, вместе с остальными, а товарищ Венцлав забрался в кабину. Грузовик зарычал, окутался сизым дымом и неторопливо двинулся по пустынной улице.
Ехали долго, и Степа успел разговориться с дружинниками. Те оказались своими ребятами, из железнодорожных мастерских. Сперва Степа от души изругал поганого эсеришку Федоровича, в чем его дружно поддержали, а затем только обратил внимание, что дружинники вместо винтовок были вооружены лопатами и даже ломами. Он удивился, но ребята и сами не знали, в чем дело
— их подняли по тревоге, выдали инструмент и велели ехать с товарищем Венцлавом.
Косухин несколько раз выглядывал в окружавшую грузовик ледяную мглу, но, совсем не зная города, не мог ничего понять. Один из дружинников, всмотревшись в темноту, предложил, что они едут за город, в сторону Преображенского кладбища.
— Вот те на, — подумал Степа, но вслух ничего не сказал. Поездка сразу же перестала ему нравиться.
Наконец, автомобиль затормозил. Из кабины вышел товарищ Венцлав и велел спускаться. Вскоре все уже стояли на ледяной, потрескивавшей от холода земле. Степа огляделся и вздрогнул — прямо перед ним были уже известные ему ворота Преображенского кладбища.
— Инструменты взяли? — поинтересовался Венцлав. — Ну, показывайте дорогу, товарищ Косухин.
Степа не стал переспрашивать и, вздохнув, повел отряд к могиле Ирмана.
— Двое к воротам, — распорядился Венцлав. — Никого не пускать.
Затем легко ткнул валенком в заснеженный надгробный холм и велел:
— Начинайте…
Инструмента Косухину не досталось, и он был поневоле рад — раскапывать могилы ему еще не приходилось. Он стал поближе к товарищу Венцлаву и закурил, стараясь не оглядываться на то, что происходит у него за спиной. Как ему казалось, он догадался, в чем дело — в могиле генерала могли быть спрятаны какие-то важные документы. Венцлав не курил и молчал, глядя куда-то в темноту.
— Как у вас с нервами, Степан Иванович? — внезапно спросил он.
— Это… насчет мертвецов? — Степе на мгновенье стало жарко. Мертвецов он боялся с детства.
— Может, хлебнете для храбрости? — предложил Венцлав, и в его голосе прозвучала откровенная насмешка.
— Не надо, — отрезал Степа, слегка обидевшись. — Видали мы мертвяков… Всяких.
— Ладно, — кивнул Венцлав и, повернувшись к дружинникам, крикнул: — Поскорее, товарищи! Мы должны успеть до полуночи.
«Почему до полуночи?» — удивился Степа, но смолчал.
Закаменелая земля поддавалась с трудом, но дружинники были парнями крепкими, к тому же работали, меняясь, в две смены. Вскоре лопата глухо ударилась о крышку гроба.
— Без четверти двенадцать, — Венцлав взглянул на часы и скомандовал.
— Вытаскивайте гроб и уходите! Быстрее!
Через несколько минут тяжелый дубовый гроб уже стоял около разрытой могилы. Дружинники, боязливо оглядываясь, заспешили к воротам.
— Ждите в машине, — крикнул им вслед Венцлав и кивнул Косухину. Степа сглотнул внезапно подступившую слюну и подошел ближе.
— Берите лом, — приказал Венцлав. — Крышку долой! Спешите, скоро полночь…
Степа выругал себя за трусость и склонность к мелкобуржуазным предрассудкам и попытался поддеть ломом покрытую бронзовыми украшениями крышку. Дерево не поддавалось. Тогда Степа озлился всерьез, ударил ломом что есть силы и увидел, что между крышкой и нижней частью гроба образовалась щель. Остальное было нетрудным — через пару минут отодранная крышка лежала рядом.
Мороз сохранил покойного — спокойное суровое лицо Ирмана казалось живым, если бы не снежинки, которые, не тая, начали покрывать тело.
— Полночь! — голос Венцлава прозвучал неожиданно громко, и Степа вздрогнул. — Степан Иванович, станьте рядом и молчите, что бы не случилось. Молчите и слушайте…
Степа, ничего не понимая, встал поблизости от гроба. Он думал, что товарищ Венцлав собирается обыскать последнее жилище генерала, но Венцлав внезапно простер над гробом руки, плавно провел ими по воздуху — и, наконец, замер, держа ладони над лицом мертвого. Затем Степа услышал странные слова — Венцлав читал нараспев что-то, напоминающее то ли церковную службу, то ли (что было совсем дико) колыбельную песню. Это продолжалось минуты три, как вдруг Венцлав громко крикнул: «Встань!» и взмахнул правой рукой.
И тут же Степа почувствовал, что земля начинает уходить у него из-под ног. Мертвое лицо Ирмана дернулось, задрожали заснеженные ресницы, и генерал открыл глаза. Взгляд мертвеца был и без того страшен, но самое жуткое началось вслед за этим — Венцлав стал неторопливо двигать рукой, и мертвый генерал начал приподниматься. Минута — и он уже почти сидел в своем гробу. Белые застывшие губы шевельнулись, и Степа услышал низкий хриплый голос:
— Я пришел… Зачем ты вызвал меня?
— Ответь мне на вопрос — и я отпущу тебя, — Венцлав наклонился почти к самому лицу мертвеца. — Что такое «Рцы мыслете покой»?
— Это пароль операции «Владимир Мономах», — мертвый голос звучал ровно и без всякого выражения.
— Кто должен руководить ею после твоей смерти?
— Полковник Лебедев. Но дать приказ может лишь Руководитель проекта. Он мне неизвестен.
— Что ты знаешь об операции «Владимир Мономах»?
Несколько секунд мертвец молчал. Сжавшийся в комок Степа вдруг заметил, что в глазах Ирмана мелькнуло нечто осмысленное. Через мгновенье он понял, — это была страшная, неведомая живым боль.
«Господи, нельзя же так!» — вдруг подумал Степа. Он давно уже не поминал Творца, считая себя убежденным атеистом, но сейчас забыл об этом — происходящее не укладывалось даже в столь родное ему учение Маркса и Энгельса.
— Что ты знаешь об этой операции? — Венцлав резко ударил мертвеца по лицу.
— Господи! — прошептал Косухин. — Прекрати это, Господи!
И, сам не понимая, что делает, быстро перекрестился.
В ту же секунду глаза мертвого Ирмана широко раскрылись, в них вспыхнул гнев — и над гробом неторопливо поднялись огромные скрюченные руки.
— Назад! — крикнул Венцлав, но мертвец уже схватил его за горло и начал душить. Мертвый рот раскрылся и оттуда доносилось хриплое рычание. Венцлав пытался сбросить вцепившиеся в него ручищи, но мертвый генерал уже вставал, глаза горели красным огнем, а черная борода зашевелилась.
— Косухин! — прохрипел Венцлав. Степа опомнился, схватил лом и, зажмурившись, ударил по мертвому лицу Ирмана. Затем ударил еще, и еще, пока наконец не услышал чуть придушенный голос товарища Венцлава:
— Хватит, Степан Иванович… Спасибо.
Тело генерала почти вывалилось из гроба. Лицо, куда пришлись удары лома, уже ничем не напоминало лица человека.
— Позовите тех, — Венцлав кивнул в сторону ворот. — Пусть закопают… Чтоб не осталось следов. Что, хорош, а?
— Они… все так могут? — шепотом поинтересовался Степа.
— К счастью, нет, — коротко рассмеялся товарищ Венцлав. — Как видите, допрос мертвого свидетеля — вещь достаточно опасная. Но кое-что мы все-таки узнали. Как фамилия того полковника, запомнили?
— Лебедев, — тихо проговорил Степа, чувствуя, что видит какой-то жуткий бесконечный сон. —
