чердынь-калуга, ведет?
— Там завал, — пожал плечами Венцлав. — Впрочем, это не важно. В любом случае, я уверен, что их уже нет в городе. Так что, надежда на вас, товарищ Косухин. Когда выступаете?
— Утром. Нас чехи подкинут километров двадцать, а там — на лыжи и вперед, чердынь его…
— Может, у Сайхена встретимся, — пообещал Венцлав, что почему-то очень не понравилось Степе. Впрочем, обсуждать это он ни с кем (тем более с товарищем Венцлавом) не собирался.
Рано утром, когда неяркое зимнее солнце еще только вставало над Иркутском, Степа привел своих людей на вокзал. Чехи, ставшие в последние дни очень предупредительными, усадили их в поезд, который шел в Нижнеудинск. Впрочем, так далеко Косухину было ни к чему. Через минут сорок он дал команду, и небольшой отряд сошел с медленно идущего состава. Степа придирчиво проверил снаряжение у каждого, осмотрел лыжи и даже крепления, и, наконец, приказал выступать. Впереди были невысокие заснеженные горы, за горами большая долина, а за нею Сайхенский хребет.
Арцеулов не ездил на санях, наверно, с детства, когда ему приходилось бывать в деревне у дяди — известного адвоката, купившего небольшое имение в Калужской губернии. Имение, как рассказывали капитану, сожги еще в 17-м, а дядя-адвокат умудрился летом 18-го подписать какой-то коллективный протест на имя начальника Петроградской «чеки» Урицкого, после чего исчез без следа. Но все равно, ехать в санях было приятно. Можно укрыться меховой полостью, подложить под голову полевую сумку и закрыть глаза. Только сейчас Ростислав понял, насколько он устал за все эти сумасшедшие дни.
Он не уснул — сознание фиксировало и конское ржание, и тихий разговор Натальи Берг с Богоразом о преимуществах какой-то баллистической траектории по сравнению со всеми прочими, и редкие реплики Лебедева, по которым Арцеулов сообразил, что полковник понимает в математических хитростях едва ли меньше, чем его ученые спутники. Ростиславу было хорошо и спокойно — можно хоть какое-то время не сжимать в руке винтовку, не оглядываться в поисках новой опасности, не подсчитывать секунды до взрыва гранаты. Он понимал, что это — только недолгая пауза, но был благодарен судьбе и за нее. В общем, несмотря ни на что, ему потрясающе везло. И самое странное во всем случившемся было то, что он до сих пор жив. Ростислав вдруг понял, что его шансы дожить до дня рождения несколько выросли. Впрочем, Арцеулов тут же одернул себя — впереди его ожидали едва ли меньшие сюрпризы, чем те, что остались за спиной.
«Интересно, — подумал Ростислав. — Успею ли я хоть что-то понять во всем этом? Перстень, этот странный чех, красноглазые собаки, жуткий тип в серой шинели, странные солдаты с синими изогнутыми крестами на шлемах… И, наконец, проект „Мономах“. Хорошо бы успеть…» Это будет, пожалуй, третье дело из тех, что осталось совершить в этой жизни — кроме необходимости дожить до февраля и смутной надежды на встречу с той краснопузой сволочью, которой он был обязан вернуть флягу…
Остановились они под утро в большом селе, название которого Арцеулов так и не узнал. Похоже, маршрут был подготовлен заранее — их ждали. Молчаливый хозяин поспешил завести коней во двор, и путешественники получили возможность передохнуть. Правда, время подгоняло, но до темноты двигаться дальше было нельзя — в селе хозяйничал повстанческий отряд. Повстанцев было немного, не больше двух десятков, да и заняты они были вполне мирным делом — дегустировали местный самогон. Однако, Лебедев и Арцеулов, посовещавшись, решили все же не рисковать. Полковник рассчитывал, что дальше начнутся малозаселенные места, где можно будет нагнать упущенное.
Они расположились в комнате, которую предоставил им хозяин. Для верности Арцеулов запер дом изнутри, а сам, предложив всем отдохнуть, сел у двери, разложив поблизости весь имеющийся у них арсенал. Перепуганный хозяин спрятался в соседней комнате, а Ростислав, конфисковав у него полный кисет махорки, впервые за несколько дней получил возможность перекурить.
Кроме него, в их маленькой группе не курил. В эти горячие дни капитан и сам забыл о табаке, но теперь, вырвавшись из Иркутска, с удовольствием вертел одну «козью ногу» за другой, пуская густой сизый дым в потолок. За этим занятием его и застал профессор Семирадский.
— Не спится, Глеб Иннокентьевич? — поинтересовался Ростислав.
— Гм… — на миг задумался профессор. — Оно поспать не мешало б…
— Так спите! Я покараулю.
— Вздор! — махнул рукой Семирадский. — Полчаса подремал — и баста! Нельзя потакать вредным привычкам!
— Помилуйте! — поразился Ростислав. — Это сон-то вредная привычка? Знаете, посидишь двое суток в окопах без сна — иначе подумаешь.
— Воевать — тоже вредная привычка! — не сдавался профессор. — Все это, батенька мой, вздор, как и ваше курение! Человек может спать два часа в сутки!
Спорить о вреде курения не хотелось. Между тем профессор не унимался:
— Современная молодежь подает пример всеобщего одичания, да-с! И вы, Ростислав Александрович, не во грех будет вам сказано…
— Да! — серьезно кивнул капитан. — Одичал!
— Вот-с! Еще хорошо, что вы это признаете! Ну скажите, Бога ради, зачем вас понесло на эту дурацкую войну? Только не говорите, что вы спасали Россию. Это я, знаете, слыхал не раз.
Арцеулов задумался. Этот вопрос ему приходилось задавать и самому себе.
— Я профессиональный военный, профессор. Если кому воевать, то именно мне.
— А потом? Только не говорите, что вышли сокрушать большевиков!
— Потом? — удивился Ростислав. — Знаете, когда в конце 17-го офицеров стали рвать на части, то тут уж волей-неволей возьмешься за винтовку! Хотя бы из инстинкта самосохранения.
— Вот-с! — профессор поднял указательный палец. — Именно! Из инстинкта! Разум бездействует! Идет децивилизация человечества!
— Как вы сказали?
— Децивилизация! Сначала исчезает разница между современным человеком и папуасом, а затем между человеком и зверем! Царство инстинкта! Как сейчас стало модно говорить — подсознания! Знаете, я не удивлюсь, что скоро к радости Натальи Федоровны из всех щелей полезут лешие, домовые, упыри… Кто там еще имеется?..
— Не верите в упырей? — улыбнулся капитан. Профессор зарычал, но Арцеулов решил перейти в контрнаступление.
— А вы знаете, Глеб Иннокентьевич, мне приходилось читать, что в XVIII веке факты существования упырей были официально зарегистрированы.
— Ну да! В Трансильвании! — принял вызов профессор. — А приблизительно в то же время Сиянс Академии во Франции столь же официально постановила, что метеоритов не существует. Да-с! В метеориты не верят, зато верят в упырей! Я же говорил, что вы перечитали Стокера!
— Скажите, — решился капитан. — А как объяснить, если в человека попадает пуля, и не одна, а он продолжает не только жить, но и даже воевать?
— Это означает, — вздохнул Семирадский, — во-первых, что вы промахнулись. Во-вторых, на этом человеке была кольчуга или панцирь. В-третьих, вы забыли зарядить в патрон пулю. В-четвертых, произошел какой-то уникальный случай, требующий отдельного пояснения.
— Этих уникальных случаев вчера было приблизительно три десятка.
— Угу, угу, — кивнул профессор. — Взвод упырей. Хотите, я вам тоже расскажу занятную историю. Как раз в вашем вкусе. С упырями.
— Давайте, — согласился капитан, сворачивая новую «козью ногу». — По крайней мере, не усну.
— Не уснете. Это я выдумал не сам, а услыхал от моего коллеги господина… впрочем, неважно, он достаточно серьезный ученый. Так вот-с, лет этак пятнадцать назад он по заданию Русского Географического общества проник на Тибет. Переоделся то ли ламой, то ли монахом буддийским…
— Такие поездки охотно финансировались разведывательным отделом Российского генштаба, — хмыкнул капитан.
— Возможно-с. К сожалению, очень многие привыкли путать грешное с праведным. Так вот, сей лама однажды попросился переночевать в одном тамошнем монастыре, то есть датсане. Попросился в
