вечера.
— Ужик! Может, круг начертить? Этот… чародейский?
— Начерти.
Войча понял, что от недоучки-Ужика больше ничего не добиться. Времени оставалось в обрез. Войчемир вскочил и принялся чертить саблей большой круг. Круг с непривычки вышел неудачным — скорее не круг, а неровный овал, к тому же след сабли был почти незаметен в высокой траве. Но Войча был рад и этому. Сев у костра, он сжал в кулаке оберег — громовой камень — и начал лихорадочно вспоминать подзабытые заклинания от нежити. Как назло, память отказывала, а Луна светила все ярче, туман становился все гуще…
— Вот он! Вот он! Старшая Сестра! Старшая Сестра, посмотри!
Войча зажмурил глаза, но голоса ударили вновь — совсем близко:
— Смотри! Смотри! Он не хочет с нами танцевать! Накажи его!
— Войчемир. Я здесь!
Знакомый голос заставил похолодеть. Забыв обо всем, Войча открыл глаза.
Навы стояли по краям поляны. Их стало больше — во много раз, они выглядывали из-за деревьев, и даже из глубины леса доносился негромкий шепот. Но не на них смотрел побледневший, застывший, словно камень, Войча. Та, что звала его днем, чей голос он не мог забыть, теперь стояла прямо у костра.
Войча тут же узнал ее — хотя и не видел до этого ни разу, да и не надеялся увидеть. Лунный свет падал на спокойное, чуть скуластое лицо, на полупрозрачное нагое тело, укрытое длинными, ниже пояса, зеленоватыми прядями струящихся, словно вода, волос. Такими же зелеными были глаза — большие, глубокие, под резким разлетом темных бровей. Женщина стояла молча, и ее тонкие, горящие призрачным огнем руки были протянуты вперед, почти касаясь груди Войчемира.
— Старшая Сестра! Старшая Сестра! — вновь прошестели десятки голосов, и все стихло.
— Я здесь, Войчемир, — негромко проговорила та, что стояла у костра. — Пойдем!
Войча послушно кивнул и хотел сделать шаг, но тут рядом завозился под своим плащом Ужик, и Войча опомнился.
— Нет… — хрипло проговорил он, а затем повторил, уже громче и решительнее: — Нет! Нет! На зеленоватом лице мелькнула улыбка:
— Чего ты боишься, Войчемир?
На этот вопрос можно было отвечать долго и обстоятельно — в этом лесу следовало бояться буквально всего. Войча ограничился тем, что помотал головой и вновь повторил «Нет!», но на этот раз не так твердо.
— Разве ты видел таких, как я? — Старшая Сестра медленным уверенным жестом отбросила в сторону закрывавшие ее тело волосы. — Посмотри!
— А-а… — только и смог произнести бедняга-альбир, поскольку таких женщин он действительно еще не встречал. Да и вообще, по этой части ему было далеко до самоуверенных сослуживцев, хотя бы до знаменитого красавца Пленка, по которому плакала добрая половина девиц в Кей-городе. Но даже Пленк, подумалось мимолетно, и тот потерял бы и речь, и слух при виде той, что стояла возле погасшего костра.
— Чего? Чего тебе надо? — Войча с силой дернул себя за чуб, пытаясь отогнать наваждение. Снова смех — легкий, уверенный.
— Тебя, Войчемир! Я нужна тебе, ты — мне. Сейчас я отошлю этих детей обратно в озеро…
Войча вновь кивнул и потянулся вперед, но вдруг — совершенно не вовремя — подумал об Ужике. Что будет с недомерком в этом жутком лесу? Ясное дело — сожрут. Сожрут — и костей не оставят. И хорошо, если только сожрут…
— Я… это… — он затравленно оглянулся, но Ужик как ни в чем не бывало спокойно спал, укрывшись с головой своим дурацким плащом.
— А ты зеленая! — ляпнул Войча первое, что пришло в голову. — Как жаба!
Темные брови на миг дрогнули.
— Я могу наказать за такие слова, Войчемир! Это мой лес, и здесь творится моя воля. Но в тебе говорит страх. Страх виной тому, что у тебя в глазах — зелень. Посмотри! Взгляни внимательно — не бойся!
Войча хотел отвернуться, но глянул — и только охнул. Зеленый свет исчез. Тело той, что была так близко, засветилось серебром, призрачный свет сгустился, и парень понял, что перед ним уже не тень, а живая плоть. Порозовели губы, глаза блеснули теплым огнем, а в густых волосах неярким старым золотом засветился венец…
— Прикоснись ко мне… Прикоснись… Соблазн был велик. Это был даже не соблазн. Живая прекрасная женщина стояла рядом, и мешкать было попросту нелепо. Войча затаил дыхание, протянул руку…
…Пальцы ушли в пустоту. Вместо теплой кожи Войча ощутил ледяной холодный ветер. Исчезло живое прекрасное лицо, в лунный свет превратились густые волосы, а прямо на парня в упор глядел желтый равнодушный череп, скалясь вечной презрительной усмешкой.
— Нет! Нет! — Войча отпрыгнул назад, схватил меч и начал бешено вращать им в воздухе. — Уйди, нежить! Уйди!
Снова смех — холодный и злой:
— Взять его! Быстро!
Тени надвинулись, закружились в дикой пляске, и Войчемир понял, что деваться некуда. Он бросил бесполезное оружие и упал на траву, закрывая лицо руками…
— Чего кричишь, Войча?
Прикосновение было теплым. Войча, еще не веря, дернулся, привстал и открыл глаза. Ужик сидел рядом, потирая заспанное лицо.
— Приснилось что-нибудь?
— Приснилось? — выдохнул Войчемир, оглянулся — и замер. Поляна была пуста, рядом лежал меч, чуть дальше мирно стояли кони, а вдали, в лесной глуши, привычно перекликались ночные птицы.
— А-а… Она где? — Войча вскочил и неверными шагами обошел поляну. — Она же здесь была!
— Приснилось, — равнодушно пояснил Ужик, вновь заворачиваясь в плащ. — Место такое…
— Матушка Сва! — Войча без сил опустился на траву. Приснилось? Но на траве он нашел следы сабли — круг, который так и не помог ему. Или все же помог? А может, и вправду это все сон?
— Ужик… — нерешительно начал он. — А кто такая… Эта… Старшая Сестра?
— Чья? — донеслось из-под плаща.
— Навья!
— Понятия не имею… — плащ легко шевельнулся. — Надо будет у Патара спросить. Тебе что, какая-то Старшая Сестра приснилась?
Объясняться не было сил, и Войча, решив, что хуже не будет, лег прямо на траву и забылся тяжелым сном. Разбудили его веселое утреннее солнце, птичье пение — и Ужик, успевший сходить на зорьку и теперь пекший на углях двух огромных лещей.
Весь следующий день Войча был мрачен и молчалив — — совсем как Ужик накануне. Его не радовали ни солнце, ни дорога, которая теперь стала заметно шире, ни съеденные за завтраком лещи, оказавшиеся необыкновенно вкусными. Перед глазами стояло одно и то же — бледный лунный свет, хоровод призрачных теней и та, которая пришла за ним. Неужели это был сон? И ее голос, и она сама? Тогда что же такое явь?
Увы, посоветоваться об этом было не с кем — не с Ужиком же, в самом деле!
— и Войча молчал. Похоже, его насупленный вид удивил даже равнодушного ко всему Ужика. Во всяком случае, на дневном привале заморыш самым наивным образом поинтересовался, не случилось ли с Бойчей чего такого… Этакого.
Войчемир поневоле восхитился тоном, да и смыслом, вопроса, но затем обиделся и предпочел отмолчаться. Ужик пожал плечами (похоже, на что-либо иное его плечи и не годились), после чего потерял всякий интерес и к Войче, и к его настроению. Тут уж Войча не выдержал и, перемежая каждое второе слово все той же «каранью», потребовал от бездельника-недотепы-дармоеда-недомерка Ужика подробного