рассказывают, чтоб не спать!
— Не спорю, обычный мифологический персонаж. К сожалению, с этой абсолютно вымышленной дамой связаны вполне реальные события, о которых в любом случае детям рассказывать нельзя…
— Я что-то читал, — заметил капитан. — Какие-то поклонники Кали — туги, кажется. Они организовали ритуальные убийства…
— Да. От их рук погибли, судя по всему, сотни тысяч индусов. Может, и больше — жертвы просто исчезали, и находили их редко. Англичане борются с этим злом уже больше века, и довольно успешно. Но в последние годы среди поклонников Кали распространяется слух, что приближается ночь Брахмы…
Сообразив, что его собеседники не столь знакомы с индийской мифологией, Ингвар на минуту задумался:
— Постараюсь попроще. У индусов есть свое учение о конце света, но довольно своеобразное. Он у них наступает после долгой эпохи — кальпы. Сама эпоха — это День Брахмы, а то безвременье, которое следует за нею — Ночь. Подсчеты велись издавна, и могу с явным оптимизмом констатировать, что ближайший конец света неблизок…
Степа ухмыльнулся. Поповским россказням он не верил. Арцеулов же слушал с немалым интересом — среди его довоенных знакомых немало говорилось об индийских тайнах, о необычных открытиях госпожи Блаватской и о Свете, который придет с Востока.
— Недавно среди поклонников Кали пошли странные слухи. Будто подсчеты неверны, и ближайшая Ночь Брахмы настанет не через энное количество тысяч лет, как ожидалось, а буквально на днях — через несколько лет. Это будет не просто очередная смена Дня и Ночи, а так называемая Махапралая — Великое Уничтожение мира. Будто его предвестники уже действуют на севере — на Тибете, в Непале и, между прочим, у нас в России. Кстати, в этой связи поминают и Шекар-Гомп — он ведь считался именно Стражем… Ну-с, а богиня Кали как раз и обязана по долгу своей службы готовить мир к гибели — окутать тьмой, наводить ужас и так далее. А значит, и господа туги активизировались… Все это я уже поведал господину Джоунзу, но сей достойный представитель британской короны желает моей конкретной помощи. А вот тут я, как говориться, пас…
— А чего ему надо? — удивился Степа. — Он же, чердынь-калуга, полицейский, пусть и ловит этих… тугов.
— Он их ловит. Как раз вчера задержал одного весьма подозрительного типа, судя по всему, руководителя всех тугов делийской провинции. Этакого местного Распутина. Если бы он признался…
— Ну, это не проблема, — неожиданно для самого себя заметил Арцеулов.
— Точно, — поддержал его Степа. — Будь я на фронте, чердынь-калуга!
— Господа, господа! — покачал головой художник. — Вы к счастью, не на фронте. Здесь британские законы, презумпция невиновности и «хабеас корпус акт». Вы можете лишь вежливо допрашивать этого мерзавца, даже зная, что он лично убил во славу Кали несколько сот человек…
— Во гад! — бурно отреагировал Степа.
— Если желаете, завтра я попрошу лейтенанта продемонстрировать вам этого господина. Зовут его Рам Сингх. Полюбуетесь, хотя ничего приятного не обещаю…
На прощанье Ингвар подарил Степе и Арцеулову их портреты — вернее, небольшие карандашные наброски, — которые успел сделать во время разговора. Рука у художника была твердой и точной — Арцеулов лишь покачал головой, а горячий Степа был в полном восторге, втайне мечтая лишь о том, что сможет в ближайшее время показать портрет брату, товарищам по партизанскому отряду и — Наташе. Оставалось надеяться на будущее, и Косухин постарался спрятать рисунок как можно надежнее.
Наутро посыльный вызвал Арцеулова и Степу в участок, где намечался допрос задержанного. Ростислав шел без особой охоты — убийц в этой жизни он уже успел навидаться. Степе тоже было противно, но он испытывал странное любопытство. Слуга мрачной Кали как-то не вписывался в привычную картину мира. С одной стороны, он был представителем борющегося против колонизаторов народа Индии. С другой — типичным представителем местных мракобесов, которые отвлекали своими сектантскими действиями индийский народ от классовой борьбы. Слова Ингвара о Распутине задели Степу, и он ожидал увидеть нечто грозное и страшное, непременно с огромной черной бородой и горящими глазами.
Косухина ждало разочарование. Лейтенант Джоунз пригласил их в кабинет, где уже находились Ингвар, местный полицейский, выполнявший обязанности секретаря, и сам арестованный — низенький худенький человечек, действительно с бородой, но не черной, а какой-то пегой, с подслеповатыми бегающими глазками и несколько перекошенным ртом. Вид у господина Рам Сингха был действительно вполне уголовным, но, с точки зрения Степы, поклонник Кали не «тянул» больше, чем на мелкого карманника.
— Вот-с, господа, полюбуйтесь, — предложил Ингвар, когда завершились взаимные приветствия, — мистер Рам Сингх уверяет, что он обыкновенный возчик, развозит товар в лавки и ни о какой богине Кали не знает…
Арестованный, услыхав свое имя, закивал головой и стал что-то быстро говорить. Он изъяснялся на хинди, и ни Степа, ни Арцеулов ничего не поняли. Капитан взглянул на ободранного недомерка и усомнился — все-таки тайный жрец Кали должен хоть чем-то выделяться среди тысяч оборванцев. И вдруг Ростислав заметил взгляд — быстрый, испуганный, брошенный Рам Сингхом на кого-то — на кого именно, капитан вначале не понял. Он присмотрелся, заметив странную особенность — губы индуса продолжали шевелиться в скороговорке, но глаза жили своей жизнью. Рам Сингх о чем-то напряженно думал, произнося слова оправдания автоматически, как произносят привычную молитву. И тут новый взгляд — злой, ненавидящий. На этот раз Арцеулов понял, на кого смотрит индус. Понял — и удивился. Рам Сингх, тайный убийца и вождь убийц, смотрел на красного командира Степу Косухина.
Сам Степа нимало не подозревал об этом. Он слушал пояснения господина Ингвара, переводившего рассказ лейтенанта. Оказывается, Рам Сингх был давно на подозрении у полиции. После его приезда в том или ином селе исчезали люди, но недавно его почти что поймали «на горячем» — в соседней деревне пропал сын старосты. В ночь его исчезновения Рам Сингха видели возле дома, где жил юноша…
…Теперь уже Арцеулов не сомневался — туг, если конечно, Рам Сингх действительно был тугом, смертельно испуган, но боится не полиции, а именно Степы. Это было более чем странно, и капитан решил попробовать то, чему учил его Цонхава.
«Слушай внимательно, — приказал он себе. — Слушай…»
Вначале быстрая, почти бессвязная речь индуса казалась по-прежнему тарабарщиной, но внезапно стали понятны отдельные, пока неясные слова:
— Бедный… дети… целый день… за что, господа…
Догадаться было нетрудно — Рам Сингх жаловался на нищету и просил «господ», то есть, конечно, «сахибов», отпустить его подобру-поздорову. Арцеулов заставил себя слушать внимательнее, и наконец речь индуса стала четкой и понятной:
— За что, господа, за что? Рам Сингх — бедный извозчик из честной семьи! Мои предки чтили Шиву, чтили Вишну, мы знать не знали никакой Кали…
Но глаза — подслеповатые глаза Рам Сингха — все чаще смотрели на Степу, смотрели неожиданно зорко и внимательно. Казалось, не хватает какой-то мелочи, чтобы индус не выдержал и сбросил маску. Ростислав решил рискнуть.
— Косухин!
Степа удивленно оглянулся. Уж слишком голос капитана был резок.
— Степан, сделайте то, что я скажу. Вопросы потом, хорошо?
Косухин весьма удивился, но решил не спорить. Стало даже любопытно, что задумал беляк.
— Посмотрите на этого типа, — велел капитан. — Смотрите прямо в глаза!
Косухин подчинился и тут же похолодел — настолько взгляд индуса был страшен и полон ненависти. Рам Сингх отшатнулся, худая рука дернулась, словно индус пытался закрыть ею выдававшие его глаза.
— Не отводите взгляд! — продолжал Арцеулов. — Теперь — шаг вперед — медленно! Еще шаг!
И тут Рам Сингх не выдержал. Он вскочил. Личина невинно арестованного возчика из честной семьи мгновенно исчезла. Комнату прорезал хриплый крик:
— Кали-ма-а! Кали-ма-а! Кали-ма-а!
