отчетливо.
— А откуда ты узнал мою фамилию и адрес?
— Я вовсе этого не знал. — Прежде чем я успел что-либо сказать, он продолжал: — До того как ночь кончится, ты поймешь все.
— О! — Я помолчал, чувствуя холод в желудке и стараясь не думать о том, что еще произойдет, прежде чем ночь подойдет к концу.
— …вопросы? — выдавил я. — Ты ответишь на них?
Я уже открыл рот, чтобы со скоростью пулемета засыпать его серией вопросов, но не сказал ничего. Что я, собственно, хотел узнать? Множество ассоциаций, теснившихся в мозгу, мешали мне говорить. Почему, ну, почему, люди так зависят от эмоций в решающие моменты своей жизни? Я не мог собраться с мыслями, а время уходило. Когда я наконец заговорил, мой первый вопрос был банальным и, честно говоря, случайным.
— Ты прибыл на космическом корабле?
Он удивленно посмотрел на меня.
— Нет, — медленно ответил он. — Я использовал для этой цели энергию своего мозга.
— Что? Ты преодолел космическое пространство сам по себе?
— В некотором смысле, да. Вскоре человечество совершит первые открытия в области использования энергии ритмов мозга. Это будет переломным моментом в вашей науке..
— Мы уже совершили кое-какие открытия, касающиеся нашей нервной системы и ритма.
— Венцом этого, — последовал ответ, — будет власть над силами природы. Больше я ничего не скажу тебе об этом.
Он замолчал, но ненадолго. Теперь вопросы сами просились мне на язык.
— Возможно ли использование в космических кораблях атомного привода?
— Не в том смысле, как ты это понимаешь, — ответило существо. — Атомный взрыв не может быть ограничен, но можно использовать серию точно рассчитанных взрывов. А это вопрос техники, и с теоретической физикой не имеет ничего общего.
— А жизнь? — пробормотал я. — Как возникла жизнь?
— Это вопрос электронных случайностей, проявляющихся в оптимальной среде.
Тут пришлось остановиться, этого я вонять не мог.
— Электронные случайности? Как это понимать?
— Разница между органическим и неорганическим атомами заключается в их внутреннем строении. Углеводороды, наиболее чувствительные при определенных условиях, являются тривиальной формой жизни. Располагая атомной энергией, человек вскоре обнаружит, что жизнь можно создать из любого элемента или химического соединения. Но будьте осторожны. Углеводороды — структуры нестабильные, их можно легко уничтожить на нынешнем этапе развития.
Я поежился. Легко можно было представить, какого типа эксперименты проводятся в их государственных лабораториях.
— Так значит, — произнес я, чувствуя, как у меня перехватывает горло, — есть формы жизни, которые могут оказаться опасными уже в момент их создания?
— Опасными для человека, — ответило существо. — Поверни-ка на эту улицу, — сказало вдруг оно. — А потом поезжай прямо до въезда во двор цирка.
Я ехал, онемев от удивления. Странно, даже тень истины вызвала у меня шок.
Вскоре мы уже входили в темный тихий шапито, где размечтался салон диковин. Я знал, что сейчас разыграется последний акт драмы.
В темноте задрожал слабый огонек. Когда он приблизился, я увидел идущего к нам мужчину. В темноте я не мог его узнать. Свет стал сильнее, и тут я понял, что источника у него нет. А потом узнал Силки Тревиса.
Он глубоко спал.
Подойдя к нам, он остановился. Выглядел он как-то неестественно и жалко, как женщина, которую застали без макияжа. Бросив на него испуганный взгляд, я с трудом выговорил:
— Что ты хочешь с ним сделать?
Кот ответил не сразу. Повернувшись, он задумчиво смотрел на меня, потом мягко, одним пальцем, коснулся лица Силки. Тот открыл глаза, но и только. Я понял, что он едва понимает, что с ним происходит.
— Он нас слышит? — спросил я.
Кот кивнул.
— Он способен мыслить?
На этот раз он отрицательно покачал головой, а потом сказал:
— В своем анализе человеческой природы ты выделил лишь один симптом. Человек — существо верящее, но только из-за некоторой характерной черты. Я подскажу тебе. Когда какой-нибудь пришелец из Космоса появляется на чужой планете, у него есть только один способ маскировки. Когда ты поймешь, что это за способ, узнаешь, какова главная черта вашей расы.
Я попытался собраться с мыслями. В темной пустоте шапито, в глубокой тишине циркового двора все это показалось мне сюрреалистическим сном. Я не чувствовал страха перед Котом, и все-таки на дне души таилось какое-то паническое предчувствие, мрачное, как ночь. Я посмотрел на невозмутимого Силки, на морщины его постаревшего лица, на морщины, отражающие всю его прежнюю жизнь, потом перевел взгляд на Кота и сказал:
— Любопытство. Ты имеешь в виду человеческое любопытство. Интерес, который человек проявляет к странным, диковинным созданиям, заставляет его считать их естественными.
— Для меня совершенно невероятно, — сказал Кот, — что ты, человек интеллигентный, не заметил одну общую черту всех человеческих существ. — Он живо повернулся и выпрямился. — Ну, хватит. Я выполнил все условия, которые передо мной стояли: провел здесь некоторое время, избежав опознания, и рассказал о себе одному жителю. Осталось только отправить домой характерное творение вашей цивилизации, и можно отправляться в путь…
— Надеюсь, это творение — не Силки? — рискнул я спросить.
— Мы редко выбираем живых обитателей планеты, — последовал ответ, — и уж если делаем так, всегда даем им взамен что-то ценное. В данном случае это практическое бессмертие.
Оставались считанные секунды. Я вдруг испытал безнадежное отчаяние, и вовсе не потому, что хоть сколько-то жалел Силки. Он стоял, словно пень, и все ему было совершенно безразлично. Но я чувствовал, что Кот открыл какой-то секрет человеческой натуры, который я, как биолог, должен узнать.
— Ради Бога подожди! — воскликнул я. — Ты еще не объяснил, что это за главная черта человеческой натуры? А открытка, которую ты мне послал? А…
— Я дал тебе все, необходимое для размышления. Если ты не можешь ничего понять, то это уже не мое дело. У нас, студентов, есть свой кодекс, я выполнил все его требования.
— Но что мне сказать миру? — в отчаянии спросил я. — Разве у тебя нет никакого послания к людям? Никакого…
Он снова взглянул на меня.
— Если сможешь — не говори никому и ничего.
Он начал удаляться, не оглядываясь больше. Я вдруг заметил, что слабый огонек над головой Силки расширяется, становится все ярче, интенсивнее, начинает легонько, но ритмично пульсировать. Соединенные его блеском Кот и Силки сделались лишь туманными силуэтами, словно тени в огне.
Потом и эти тени затерялись, а матовый свет начал бледнеть. Постепенно он сполз к земле и лежал там пятном некоторое время, и, наконец, расплылся в темноте.
Силки и странный Кот исчезли без следа.
Сидящие вокруг стола в баре молчали. Наконец Горд сказал свое «угу», а Джонс спросил обычным властным голосом:
— Вы, конечно, разгадали тайну открытки?
