- Кто ты?- повторил Омар по-арабски. Ему казалось, он сходит с ума. Не прошли, наверное, даром все тревоги в треклятом Нишапуре. Но, скорей всего, это боль по Ферузэ.
Она, явно не понимая, вновь переступила с ноги на ногу. Длинные стройные голени густо, но коротко, как у ослицы, покрыты черной шерстью. И вся она волосата: шерсть на плотных ладных бедрах, в паху, на небольшом округлом животе, в ложбинке меж грудей, на опасливо вскинутых руках. И все же она прекрасна, как богиняохотница древней Эллады. Знойный ветер принес к нему горький запах высохшего пота, душной пещеры - и соленый запах огромных безлюдных пространств. Запах первобытной жизни.
- Ты кто?- вновь сказал он, теперь по-тюркски, и невольно протянул к ней руку. Иначе он не мог. Так его влекло к ней.
В коротком испуганном взгляде он уловил крохотную искру любопытства к себе. Женщина хрипло вскрикнула, ощерив острые клыки,- мгновенно повернулась и метнулась вниз, прочь.
Необыкновенные густые и длинные, как лошадиный хвост, ее волосы, мотаясь, хлестали на бегу по заросшей редкой шерстью узкой и гибкой спине. И странно: на рыхлом, перевитом ветрами песке почти не оставалось следов - так, лишь легкие прикосновения как бы на лету; хотя ступни у пустынного дива были, как у десятилетней девочки,- вовсе не верблюжьи широкие лапы, приспособленные шагать, не утопая, по песку.
- Ни на каком аргамаке теперь не нагонишь,- сказал погонщик из заречных тюрков, видать, бывалый человек.
- Она... примерещилась мне?- пробормотал потерянно Омар, когда видение исчезло на юге, за гребнем далекого бархана.
- Не примерещилась. Я тоже видел, и все. Это 'нас-нас', попадается очень редко. Пустынная дикая женщина. Слыхал?
- Слыхал. Но думал - сказка.
- Ну, теперь ты увидел своими глазами. Ты, братец, постарайся о ней забыть. Не то всю жизнь преследовать будет.
Легко сказать: постарайся забыть! Если б человек мог распоряжаться чувствами и впечатлениями, как предметами одежды: захотел - надел, захотел - снял...
Где они обитают, эти существа, так поразительно похожие на человеческих женщин? В пещерах по склонам сухих оврагов, каких немало в пустыне? Или она забрела из обильных ручьями фисташковых рощ Бадхыза? Если идти отсюда прямо на юг, через сколько-то дней выйдешь к его благодатным зеленьм холмам.
Сколько загадок таится в пустыне. И вообще на земле. Омар много раз слыхал о диких людях, живущих где-то в холодных горах и душных влажных лесах. Но и думать не думал, что встретит волосатую дикую женщину, едва покинув шумный ухоженный город.
Она еще не человек - по разуму, и не совсем - по облику, но уже и не дикий зверь. Ее выманил из песков певучий колокольный звон. Или алое, с бахромой, покрывало на ведущем, без груза, верблюде - наре, ярко-желтая кисть на его недоуздке. Значит, что-то способно отозваться в темной душе на эту певучесть и яркость.
Вот, должно быть, откуда берутся легенды о пери дивной красоты, что ждут проезжих в глухих пустынных местах.
Почему же она убежала? Он хоть сейчас ушел бы с нею к ее роду. И жил бы с ними, как зверь, ночуя в пещерах и питаясь черепахами и кислыми горными плодами. Пусть они не знают огня и пахучи, как джейраны. Зато у них нет, конечно, ничтожных деляг, для которых цена на горох и репу в тысячу раз важнее, чем цена человеческой жизни. И тупых законников и ревнителей правой веры, снаружи чистых и гладких, зато обросших шерстью изнутри...
Мечта? Это не женщина из переулка, примыкающего к базару. Которую можно потрогать, прицениться к ней и купить. Не одну, так другую. Если располагаешь нужной суммой. Она, промелькнув раз в жизни и полыхнув синей молнией в мозгу и сердце, вдруг исчезает - чаще всего безвозвратно. Понятно, что она необыкновенна. Ее трудно объяснить. Она не имеет прикладного значения. Зато, может быть, определяет все, что будет дальше.
И впрямь Омар захворал. Он умолк до самой Бухары. И Бухару не пошел смотреть, когда караван, переправившись через Джейхун, добрался до нее, благословенной. Он лежал в караван-сарае на тощей подстилке и заклинал:
- Кто ты? Где ты? Отзовись!
***
Время и расстояние. По воздействию на человека они сходны. Время лечит горе, притупляет в памяти пережитое - расстояние тоже. Лишь несколько дней назад ты находился среди других людей, жил другой, старой жизнью, а сегодня - ты сам уже другой. И все, что было, было как будто во сне. Примерещилось. Зато впереди - весь белый свет.
Видать, что-то есть в той извечной тревоге, в щемящем том беспокойстве, которое гонит степной кочевой народ по земле. Вперед! Не оглядывайся. Как заманчиво, как странно звучат слова: уйти - и не вернуться. Он уехал. Мы больше не увидим его никогда...
Никогда!
***
Вдалеке, в синей дымке, как исполинское судно, разрезающее отвесным носом голубовато-зеленые волны, вставал Самарканд, как бы плывущий через море кудрявых рощ и садов, тучных полей.
Уплатив у ворот медную монету, Омар с караваном попал на базар. Именно здесь он найдет судью Абу-Тахира. Самарканд побольше Нишапура, многолюднее. Оголтелый гвалт городской, оглушив, придавил Омара к земле. Сколько тут чужого, пришлого народа. Греки. Евреи. Армяне. Цыгане. Откуда их занесло? Эх, судьба! У него - двоякое чувство: и радость оттого, что попал в этот славный город, и страх перед неведомым, темным, что еще предстоит испытать.
И тут же - тоска, внезапно ожегшая грудь изнутри. По дому родному, далеким родным - и, конечно, по навсегда утраченной Ферузэ. Или - по дикой женщине? Которую он прозвал, вместо неблагозвучной 'нас-нас',- Занге-Сахро, Колокольчиком пустыни.
Надоело тебе повседневно-привычное, ты устал от отвратно-знакомых лиц - попробуй удрать на край света: узнаешь, каково без них. Похоже, есть в человеке что-то такое, чего не могут заглушить ни время, ни расстояние.
Омар не спешил расспросить прохожих, где живет АбуТахир Алак. Он не смел. Как он появится, грязный с дороги, в бедной одежде, перед главным судьею? Надо в баню, что ли, прежде зайти. И Омар потащился в баню, разглядев издалека дым над низкими куполами. Но дойти до нее ему не довелось. Застрял у книжных рядов. Сколько книг, боже мой! Эх, будь он богат...
- 'Книга исцеления',- услышал приезжий голос торговца.- Есть 'Книга исцеления', великий научный труд несравненного Абу-Али ибн Сины.- Продавец говорил негромко, с оглядкой,- не такой был человек ибн Сина, чтоб кричать о нем на весь базар.
У лавки тотчас скопилась кучка людей - спокойных, с умными глазами, в небогатой, но чистой одежде. Книгочеи.
- 'Книга исцеления'...
- Исцеления чего?- спросил веселый толстячок, явно чужой среди них.