таньвэнь .
Абдулла закусил губу. Никакой решительности на лице его уж не было и в помине. Абдулла нынешний напоминал руины того, прежнего, уверенного в себе и полного внутренней силы начальника зиндана унутренных справ. «А ведь он, похоже, обожает свою семью, – с сочувствием, которое не так-то просто оказалось подавить, понял Богдан. – Он преданный потомок и предок… Как жаль, что он пошел кривым путем», – в сотый раз пожалел минфа.
– Однако… – Богдан сделал паузу. – Однако, должен вам напомнить, что ваше чистосердечное признание, глубокое раскаяние в содеянном и помощь в искоренении взращенного с ващей помощью зла, согласно дополнительной статье Уложения о смягчении вины, дарованной Милостивейшим Владыкой Цянь-цзуном в третий год под девизом правления «Умиротворяющее Всеединство Противоположностей», может вывести из-под действия тени ваших прадедов по женской линии, ваших внучатых племянников и младших двоюродных братьев по матери…
Перспектива была заманчивой. Побелевшие губы Абдуллы чуть задрожали.
– Прадедушка Садреддин Величко… – прошептал он.
– И прадедушка Садреддин Величко, – кивнув, подтвердил Богдан. – Он мирно и достойно доживет свой век. Дома, среди родных и с полноценными подмышками.
«Это ты правильно, драг еч, коли его, коли!» – с восторгом наблюдая за виртуозно осуществляемым процессом, подумал Баг.
– Вы обещаете? – голос Абдуллы впервые дрогнул.
Богдан пожал плечами.
– При чем тут я, – отвечал он. – Закон обещает.
Повисла долгая, тягостная пауза.
– Я… – Абдулла вздрогнул, словно воочию увидев, как тяжкая поступь высшей меры приближается к его ни в чем не повинным престарелым предкам и совсем уж невинным, отчасти даже еще не рожденным потомкам. – Я признаю…
– Ну и замечательно, – голос Богдана ничуть не смягчился. – Верю. И для начала… Вот что нас занимает. Этот Горний Старец – я что-то не пойму, он у вас бог или живой человек?
Абдулла отвел взгляд.
– Драг еч, ему совсем не жалко своих внучатых племянников, – с усмешкой заметил Баг. – Время брить подмышки!
– Это – человек… – через силу выговорил Абдулла. Запнулся. – Приказы отдавал он.
«О, как неизбежно избранный неверно путь даже сильного и прямого человека делает слабым и искривленным!» – подумал Богдан.
«Ого, как своего Старца закладывает», – подумал Баг.
– Ну что же, – Богдан достал из рукава трубку, – так звоните ему прямо сейчас и вызывайте сюда немедленно.
– Он сюда никогда не ездит.
– Придумайте что-нибудь. Вы же такой придумщик, подданный Ничипорук.
Баг перерезал кушак, стягивающий руки Абдуллы и встал рядом с ним, задумчиво вертя нож в пальцах.
Абдулла нерешительно принял трубку и, мгновение поколебавшись, неловко нащелкал номер затекшими пальцами.
– Вэй! Старец-ага… Салям… Да, я, Абдулла. Да, случилось. Вам лучше приехать к нам… А? Француз сказал, что расколется. Но чтоб только самому главному. Мне не хочет говорить. Не знаю, почему… Да пробовали! Все уже пробовали. Ну вот он и говорит, что только самому главному, а иначе откусит себе язык. Да, писать-то сможет, я уже подумал об этом, но он и так уже, как говорят гяуры, на ладан дышит. Помрет от болевого шока… Короче, лучше вам приехать.
Несколько мгновений Абдулла напряженно слушал, кивая.
– Да, да, он сегодня днем, хвала Аллаху, уезжает, там все в порядке. И жену забирает. А как же! Хорошо, через час ждем. – Абдулла протянул трубку Богдану. И, помолчав, мертвым голосом добавил: – Он приедет.
– Вот и ладушки, – усмехнулся Баг.
Время, оставшееся до приезда Горнего Старца – все же человека, а не божества, хотя рядовые дервиши наверняка о реальном человеке ничего знать не знали – было использовано с толком: поляну очистили от следов сражения, отполыхавший свое «мерседес» был сброшен в ближайшую пропасть, а выгоревший участок травы украшен небольшим, аккуратным стожком свежескошенного сена. Поднявшийся ветерок вполне способствовал очищению воздуха от копоти и гари. И вскоре перед пещерой воцарилась идиллическая картина приближающегося горного полудня. На одинокий куст на вершине скалы уселась птичка и немедля повела бесхитростную песнь о радостях жизни.
Когда до расчетного времени прибытия Старца оставалась четверть часа, Баг с Богданом и Кормибарсов со своими мальчиками укрылись в пещере. Все затаили дыхание и обратились в слух.
Минут через двадцать раздался едва различимый шум мотора приближающейся повозки; шум нарастал. Вскоре повозка затормозила перед пещерой.
Хлопнула дверца.
Шаги.
Тук-тук, тук-тук-тук.
Баг резко распахнул дверь, петли которой были обильно смазаны обнаруженным в пещере оливковым маслом.
На пороге стоял, щурясь в темноту прохода, глава уездной администрации Кур-али Бейбаба Кучум.
– Добро пожаловать, подданный Кучум, Горний Старец, милостивый и милосердный, – с непередаваемым ехидством приветствовал его Баг.
Нельзя сказать, что Богдан, увидев Кур-али Бейбабу, был вконец изумлен. Два мелких, но красноречивых факта давно уже насторожили его: то, что именно по приглашению начальника уезда прибыла в Асланiв труппа Императорского театра с пьесой о дружбе народов, после выступления коей удалось так мотивированно запретить публичное использование ханьского наречия, и фраза Кучума о скором обнаружении Жанны, прозвучавшая, словно отданный Нечипоруку негласный срочный приказ. Доказательствами эти два факта ни в коей мере не являлись, но заронили подозрение в душу проницательного минфа. И теперь, когда подозрения так очевидно подтвердились, Богдан почувствовал не столько изумление, сколько нестерпимый стыд. Словно это не Кучум, а он сам вдруг каким-то подлым чудом оказался вероломным.
– Здоровеньки салям, – сказал Богдан чуть сипло и протянул было начальнику уезда руку. Но вовремя спохватился.
После короткого и вполне понятного остолбенения Кучум непроизвольно отшатнулся назад, вон из ловушки. Но та уже захлопнулась: Кормибобров с сильно поцарапанной щекой и Кормимышев с замотанным тряпицей пальцем, словно в сказке из «Тысячи и одной ночи», беззвучно возникли сзади него и недвусмысленно взяли за локти. Кучум вздрогнул – и обмяк. На лице его, несмотря ни на что до сих пор симпатичном Богдану, проступила смертная тоска.
– Сколько корешок не вейся, – с издевкой проговорил Баг, красноречиво держа ладонь на рукояти меча, – а сорнячок из грядки вон!
Стоявший немного поодаль Кормибарсов, глядя на Бей-бабу, укоризненно поцокал языком и покачал головой.
– Зачем, подданный Кучум? – негромко спросил Богдан. – Я даже кладоискательство как-то могу понять – но весь этот ужас с разжиганием национальной розни, с отделенчеством… Зачем?!
Глаза Кучума сверкнули.
– Куда уж вам понять, – проговорил он почти спокойно и даже презрительно. – Александрия… – Он чуть помедлил, а потом страстно сказал: – Повернись пять-шесть веков назад история чуть иначе – и не у вас, а у нас была бы столица великого государства! Чуть-чуть, самую малость! Можете вы это взять в толк? Здесь, в Асланiве! И это было бы только справедливо!!
