— Причем тут гонорар?
Норвуд моргнул и замолчал.
Сыщик раздраженно пыхнул трубкой и заерзал в кресле. Наконец он пробурчал:
— Насколько я понимаю, ваш отец хотел бы обсудить со мной все подробности в Глостон-Мэноре?
Я фыркнул. Что за бредовая идея? Отставной сыщик редко покидал комнату и даже на короткую прогулку по улице его трудновато было вытянуть.
— Именно потому я и приехал, чтобы отвезти вас к нему. Но столь долгое путешествие, по-моему…
К полнейшему моему изумлению, Холмс хлопнул ладонью по ручке кресла и сказал:
— Молодой человек, ожидайте меня в поместье вашего отца завтра к полудню.
Прежде чем я раскрыл рот, Питер Норвуд поднялся. Он прямо-таки лучился радостью.
— Вы не пожалеете о своем решении, сэр. Я позабочусь, чтобы ваше время — скажем так, со стороны финансов — не оказалось потраченным впустую.
Губы старика задрожали, но он промолчал. Судя по всему, молодой Норвуд был невысокого мнения о некогда великом сыщике.
Я молча проводил посетителя до двери.
Потом подошел к креслу, в котором сидел мой друг.
— Послушайте, Холмс…
Он высокомерно поглядел на меня.
— Почему бы мне не подышать свежим воздухом в сельской местности, доктор? И потом, откуда у вас такая уверенность в собственном добром здравии? Мы ведь с вами, можно считать, одногодки.
Я постарался вложить в ответ побольше язвительности.
— Наверно, мой организм выносливее вашего потому, что в молодые годы, служа на Ближнем Востоке, я пристрастился к йогурту и старался пить его каждый день, тогда как вы постоянно носили с собой шприц с неким алкалоидом, о названии которого я умолчу.
— Йогурт! Ну-ну, — хмыкнул он. Голос его задрожал, и я лишний раз убедился, как сильно постарел мой друг. Он потянулся за скрипкой, по всей видимости, забыв, что две струны лопнули.
Несмотря на мои протесты, следующим утром мы уселись в десятичасовой поезд до Дэрвуда, деревни, от который ближе всего было до Глостон-Мэнора, родового поместья Норвудов. Я на досуге заглянул в Берка[15] и обнаружил, что первого из Норвудов посвятил в рыцари еще Ричард Львиное Сердце после одного из сражений в Святой Земле. Позднее носители этого имени прославили его в Индии и Судане.
Мы прибыли в Дэрвуд немногим позже двенадцати. На станции нас встретил сутуловатый человек средних лет, представившийся Маллинсом. Сказав, что его послал сэр Питер, он усадил нас в двуколку и до самого поместья не проронил больше ни слова.
Экипаж подвез нас к боковому входу. В сопровождении вышедшего к нам навстречу молодого Норвуда мы по узкой лестнице поднялись на второй этаж, где располагался кабинет сэра Александра. Должен признать, что мой престарелый друг держался молодцом, проспав всю дорогу от Лондона до Дэрвуда. Несколько часов после сна обычно бывали для него самыми лучшими.
Небольшой кабинет сэра Александра заставлен был книжными шкафами. Вообще книг, надо сказать, было видимо-невидимо. У стен, на шкафах — одним словом, всюду, куда ни посмотри, — возвышались увесистые стопы старинных фолиантов. В комнате царил полумрак, ибо окна задернуты были плотными шторами.
Сэр Александр сидел в глубоком зачехленном кресле, запахнувшись в плед и опустив голову на грудь. Когда мы вошли, он поглядел на нас поверх пенсне. Жидковатые седые усы и бородка обрамляли его худое аскетическое лицо, которое казалось белым пятном на фоне окружающего сумрака. Из-под ермолки на его голове выбивалась седая прядь.
— Ах, мой друг, — произнес он хорошо поставленным голосом, — мы снова встретились.
Глаза его сверкнули молодым задором. Он протянул руку.
Холмс, опираясь на палку с таким видом, будто она ему нисколько не нужна, ответил на рукопожатие.
— Рад возобновить наше знакомство, сэр Александр. Позвольте представить вам моего друга.
Он говорил и действовал с бодростью, которой я не замечал в нем уже много лет.
Пожимая руку хозяина, я нашел ее теплой и твердой. Первое впечатление оказалось обманчивым. Сэр Александр вовсе не походил на человека, который одной ногой стоит в могиле. А ведь его сын убеждал нас в обратном.
— Ты хочешь остаться наедине с гостями, отец? — спросил Питер Норвуд.
Баронет вяло махнул рукой.
— Да, мой мальчик, если ты ничего не имеешь против. Увидимся за чаем, а может, и раньше.
Молодой Норвуд поклонился, повернувшись спиной к отцу, подмигнул нам и вышел из комнаты.
Когда мы остались одни, сэр Александр позволил себе улыбнуться.
— По-моему, Питер считает меня слегка помешанным.
Сыщик осторожно опустился в кресло и полез в карман пиджака за трубкой.
— Расскажите нам все с самого начала, ладно?
Баронет наклонил голову и поглядел на него. Он нахмурился, заметив, видно, как постарел мой друг со времени их последней встречи. Наконец он сказал:
— Боюсь, я в невыгодном положении. У вас наверняка сложилось обо мне предвзятое мнение.
Я кашлянул, удивленный таким началом. Я ожидал умственного расстройства, но не видел пока никаких его признаков. Неужели баронет умудрился заморочить голову собственному сыну?
Мой друг, который разжигал, трубку, ответил ровно и твердо:
— Как вы имели возможность убедиться, сэр Александр, я не отношусь к людям, готовым верить всему, что они слышат.
Баронет покраснел.
— Простите меня, дорогой друг. Если бы не ваша выдержка тогда, тридцать лет назад, мне не привелось бы встретиться с вами вновь.
Он поглядел в сторону, словно решая, с чего начать.
— Пожалуй, начала и не вспомнишь, — проговорил он. — Всю свою сознательную жизнь я был связан с этой проблемой, но лишь недавно стал уделять ей внимание, которого она заслуживала.
Поколебавшись, он повернулся ко мне:
— Доктор, вас не затруднит передать мне книгу, которая лежит наверху вон той стопки слева от вас?
Он указал на стопку рядом с моим креслом. Я взял нужную книгу и не вставая протянул ему.
— Полагаю, вам обоим, джентльмены, известно имя Г. Спенсера Джонса? — торжественно спросил сэр Александр.
— Королевского астронома? — уточнил я. — Конечно.
Баронет повертел в руках пухлый том.
— А вы слышали о его книге «Жизнь на других планетах»?
— Боюсь, что нет, — отозвался Холмс.
Я покачал головой.
— Тогда позвольте мне прочитать вам пару абзацев, — наш хозяин быстро перевернул несколько страниц. — Ну, хотя бы вот отсюда.
Он начал читать:
— «Поскольку вселенная воистину безгранична, кажется попросту невозможным, чтобы жизнь зародилась только на нашей крохотной планете».
Он принялся листать страницы дальше.
— А вот еще: «Мы вправе предположить, что если в каком-либо уголке вселенной возникают подходящие условия, то это непременно ведет к возникновению жизни. Подобный взгляд на проблему разделяет большинство биологов».
Он хотел было продолжать чтение дальше, но мой друг остановил его.
— Не надо, сэр Александр. Я согласен с вами. Вернее, я согласен, что существует возможность. Возможиость, но не вероятность того, что во вселенной могут быть обнаружены другие формы жизни, — Холмс хихикнул, — ибо, сэр Александр, вселенная необъятна.
Я вынужден был признать, что у престарелого сыщика есть еще порох в пороховницах. Я, честно говоря, думал, что он заснет через пять минут после начала разговора.
Баронет кивнул.
— Да, она беспредельна. Будьте добры, доктор, передайте мне вон тот журнальчик справа от вас.
Взяв журнал в руки, он пролистал его.
— Ага, вот эта статья. Она написана молодым немцем по имени Вилли Лей, который, судя по всему, серьезно интересуется проблемой покорения человеком космоса. Послушайте, что он пишет: «Мы вряд ли ошибемся, предположив, что на Марсе существует стойкая растительная жизнь. Изменения цвета планеты, которые мы можем наблюдать, логичнее и проще всего объясняются именно наличием растительной жизни».
Пропустив несколько строк, он продолжил чтение:
— «Из земных растений трансплантацию на Марс, скорее всего, выдержат лишайники. Кроме них, к тамошним условиям могут приспособиться отдельные представители флоры Тибета. Во всяком случае мы вполне можем сказать, что жизнь на Марсе тяжела, но возможна.»
Сэр Александр остановился и вопросительно поглядел на нас.
— Мне кажется, сэр Александр, — заметил я, — что из наличия на Марсе лишайников и предполагаемого существования на какой-нибудь далекой звезде разумной жизни вовсе не вытекает присутствие на улицах Лондона инопланетян.
Баронет начал горячиться. Он подался вперед.
— Мой милый доктор, неужели вы не понимаете? Допуская вероятность существования разумной жизни вне Земли, вы тем самым признаете возможные последствия этого факта.
