отклонений и проблем контактности в коллективе.
— Если поможете, я обещаю, что докторскую не буду у вас писать!
— Ну спасибо! Кстати, если хотите, я с удовольствием рекомендую вас в то самое ведомство, будете добывать сведения официально. Ну как, а?
— Смешно получится, если это самое ведомство и организовывало побег арестанта, а Ева пришла первой и прикончила его. Вот мне обрадуются, а?
— Интересная мысль. — Гнатюк уставился на Далилу тяжелым взглядом. Он никак не мог поверить, что какая-то выскочка-психолог вот так запросто оформила словами все, что тяжело и больно лежало у него внутри.
— Раз мы уже почти подружились, хотите профессиональный совет? — Далила хитро улыбнулась.
— Что, мне? Нет!
— Я это и хотела сказать. Не нарушайте свою раковину. Вы держитесь изо всех сил только на своей замкнутости, тем и неуязвимы. У вас хорошая житейская закалка и отменная советская твердолобость. Прибавим сюда честность и исполнительность и законсервируем хорошенько. Тогда вы непобедимы. Не поддавайтесь ни на какие новшества, не верьте умным молодым специалистам, ни в коем случае не читайте новых разработок. Как только вы хоть в чем-нибудь засомневаетесь, вы потеряете интуицию.
— Ты… Вы…
— Вы хотите сказать, что меня надо выдрать как следует?
— Нет. Я хотел сказать, что вы не такая уж и дура, какой хотите казаться внешне. Но хорошего специалиста из вас не получится. Очень азартны.
— Ладно. Мы обменялись профессиональными наблюдениями, а теперь пожелайте мне удачи.
— Кто этот человек, который приходил предупредить Еву?
— А кто вам сказал, что сбежавший арестант жив?
— Что это вы себе позволяете!
— Я только хотела напомнить о профессиональных тайнах. Не прощаюсь.
Гнатюк несколько раз прошелся туда-сюда по кабинету. Он думал о мелочности важных государственных тайн перед некоторыми судьбами. Ему захотелось вернуть эту «финтифлюшку» и рассказать ей все подробно, с сомнениями и догадками. Она, наверное, считается очень красивой, но у Гнатюка ощущение восторга и трепета вызывали только миниатюрные темноволосые женщины, на всю жизнь оставшиеся подростками, неразвитые и хрупкие, с тонкими крошечными пальцами и кукольными личиками. А большую растрепанную Далилу ему хотелось только обругать за короткую юбку и тонкие чулки в такую холодную погоду.
Казимир обошел напоследок свою небольшую и уставленную дорогими ему вещами квартирку. Кухня была подозрительно голой без зеленых растений — они будут ждать его у соседки. Странным пустым ртом смотрел на него огромный холодильник. Казимир сел на дорожку и посмотрел на фотографии на стене. Множество людей жило раньше рядом, они улыбались поблекшими лицами со стены, напряженно таращились, почти позабытые и чужие. Две фотографии белобрысой девочки со щенком висели в центре, Казимир усмехнулся им. Он еще раз мысленно перебирал в памяти содержимое небольшого чемодана. Вроде все, что надо, есть… Казимир очень устал и чувствовал себя старым.
Два дня он мотался по Москве на старом автомобиле. С того самого момента, когда вышел из дома Евы, он проследил почти весь путь ее приключений. Когда ее привезли на склад, Казимир отчаялся, хотел уехать, но остался только потому, что заметил странного крадущегося человека с большой палкой. Этот человек старательно осматривал ворота, прячась от проезжавших машин. Когда из металлических ворот вырвалась большая и дорогая машина, Казимир поехал за ней, а что случилось с тем странным человеком с палкой? Искал ли он Еву?
Казимир хотел подобрать Еву у аптеки, но увидел, как она звонит. Кому она могла звонить? Только другу. Казимир видел, как приехавший к ней мужчина выстрелил первым. Потом она в него. Потом стреляли долго и много. Он не любил боевиков, предпочитал мелодрамы. Но даже в скудном запасе фильмов, виденных им, имелись какие-то стандартные выходы из определенных ситуаций. Например, Казимир был уверен, что за машиной, в которую затащили Еву, должна была быть погоня. А ее не было. Приехавший на звонок друг должен был забрать себе Еву, Казимир тогда поехал бы спать. А тот стал стрелять в нее. Почему?
Казимир дождался врача, приехавшего к пятиэтажке на маленькой улице возле Ленинского проспекта, и поспал часок в машине.
Казимир стоял недалеко от отъезжавшей Евы в аэропорту. Он узнал, что ее увозят турки в портовый город. Он заснул мертвым сном в зале ожидания, чтобы не отключиться за рулем. У него украли карманные часы и сняли золотые запонки с рукавов.
Казимир добрался домой опустошенный и грустный, но постепенно, стоя у плиты и занимаясь едой, он вдруг понял, что жизнь подходит к концу. И вероятно, этой жизни чего-то недоставало, раз он вот так просто, как глупый мальчишка, кинулся в непривычную и опасную ситуацию, не объясняя себе ничего и ничего хорошего не ожидая.
Казимир внимательно рассмотрел себя в большом зеркале.
Потом он обзвонил несколько туристических фирм и заказал билет на самолет.
— Мне нужен билет до Стамбула на сегодня. — Федя смотрел на секретаря набычившись. Он так смотрел, когда понимал бессмысленность своих поступков, но ничего не мог поделать с непреодолимым желанием их совершать.
— Федя, — сказал секретарь, — я все видел, живя с тобой, но скажи, Федя, откуда этот романтизм?
Федя обдумывал непонятное слово.
— Я вот что подумал. Я богат? Богат. А могу я делать что хочу? Это вопрос. Хочу сделать самому себе приятное! Это романтизм?
— Да.
— Дурацкое слово. Тебе видней, ты у меня начитанный. Тогда вопрос. Хочешь попробовать этого моего романтизма или отдохнешь от меня пару дней?
— Федя, ты же не знаешь ни одного языка, куда ты без меня.
— Я тебе просто скажу. Телохранителя, как и секретаря, даже очень хорошего, в нужник и в постель с бабой с собой не возьмешь — стыдно и неудобно. Я сам себе уже пять раз сказал, что лечу по делу, а не получается. Что-то со мной не в порядке. Ты ее видел?
Секретарь стал листать папку, ища фотографию.
— Не надо! Не надо мне снимков, я хочу попробовать сам узнать ее. Бывает у тебя так, что видишь человека и страшно становится, что ты не с ним. Да я не про баб. Я вообще. Какая-то тяга, сразу понимаешь — это человек твой, твоя судьба.
— Много лет назад много человек одновременно увидели своего человека-судьбу. Потом они его убили на кресте.
— Никита, — сказал Федя задумчиво, — а вот скажи, старый я?
— Ты, Федя, с детства старый, наверное, с интерната. А Макс был всегда молодой. Он как-то не старел.
— Он был мне очень нужен. Всегда. С того самого момента, когда съел нашего учителя физкультуры. У меня не осталось даже его фотографии, он не любил фотографироваться.
— Ты тоже не фотографируешься.
— Верно. Я никак скоро помру, ну что за тоска такая! У меня вся душа растеклась лужей… Бери фотоаппарат.
Секретарь сделал несколько фотографий «поляроидом».
— И что, я там целый? Или меня только половина? — Федя зверем метался по дому. — Собирай
