Они помолчали. Гнатюк закурил.
— Ты вот что. — Он посмотрел на Еву тяжелым взглядом старого человека. — Ты не дергайся пока, я тебя прошу. Когда ты повзрослеешь, ты поймешь, что не всегда надо спешить и рисковать. И вот тебе урок номер один: этот заложник, из кафе… Он умер.
— Как это… — Ева вспомнила брыкающегося командировочного на носилках: когда его заталкивали в «скорую помощь», он кричал: «Я вас умоляю!»
— А вот так. Сердечный приступ плюс сильное алкогольное отравление. Потерял сознание еще в «скорой», я думаю, он даже не понял, что вообще с ним произошло сегодня. У тебя несчастный случай на киностудии висит. Съезди завтра, развейся, проведи дознание по всей форме, инспектор Курганова. — Гнатюк тяжело вздохнул и пошел.
— То есть как… Разрешите обратиться! — крикнула она в широкую спину.
— Там приказ висит. Внизу. — Он махнул рукой, не поворачиваясь.
Ева побежала к лестнице и налетела на Хорватого. Он обхватил ее, не давая бежать дальше.
— Не лети так быстро, висит, все там висит. Эксперимент не удался. Следователь должен сидеть в кабинете, инспектор ловит преступника. Тебе просто надо было запретить выезжать на захваты, достаточно инспектора и специально обученной группы, но меня не послушались. Ты же девочка горячая, будешь теперь всех ловить сама. А следователь Калина любит тихо сидеть в кабинете, размышлять. — Он боролся с Евой у самой лестницы, рядом стали останавливаться любопытные. — Не смеши людей, пойдем отсюда.
Ева замерла, Хорватый опустил руки.
— Так вот, Ева Николаевна, плохо вы выходите из захвата, плохо. — Он галантно подал ей руку, потом быстро прижал ее руку локтем к себе. Они медленно спускались вниз. — Стреляете вы отменно, а борьба у вас идет плохо. Есть хочешь?
— Хочу. — Ева вдруг почувствовала, что сейчас упадет, так она устала. — Есть-то я хочу, но идти не могу, я сдохла, честное слово.
— Ну, до машины я тебя дотащу. Дождь прекратился, в лужах на асфальте отражались фонари.
— Поехали в моей машине. — Хорватый подтолкнул Еву к своему «Москвичу».
— Хорошо тебе говорить, а как я утром на работу доберусь?
— Утром и приедем вместе.
— Расслабление по полной программе, да? — Ева засмеялась.
— А что тут смешного?
— Да так… Вспомнила психолога Далилу. Я ей рассказала, как мы с тобой предпочитаем расслабляться, она сейчас, наверное, отчет пишет.
Лицо Хорватого пошло пятнами, Ева видела, как он старается справиться с охватившей его яростью.
— Да ты не волнуйся, у нас была просто доверительная беседа, без имен, просто про жизнь… Что это ты так расстроился? Никто и ничего про тебя не знает.
Хорватый размахнулся и стукнул изо всей силы по крыше автомобиля кулаком.
— Э-э-э… да у тебя, я вижу, аппетит пропал напрочь… А я уж размечталась, как ты меня на руках в пиццерию вносишь, вокруг суетятся официанты… Ладно, звони, если что. — Ева пошла к своей машине.
Разворачиваясь, красивым веером воды из яркой лужи облила Хорватого, все еще стоящего в оцепенении.
— Пока, любовничек, — сказала Ева шепотом и удивилась слезам на щеках.
Дома, в пустой однокомнатной квартире, Ева включила на полную громкость магнитофон и танцевала до одурения. В дверь позвонили. Странно. Сосед сверху в таких случаях сначала долбил у себя пол. В глазке улыбалась идиотским образом расплывшаяся физиономия Николаева.
— Ты мож-жешь мне не верить… Но меня не пустили в приличное место пожрать!
— Ты пьян.
— Но я все равно хочу жрать, мало ли… пьян… имею право… Жюльен, профитроли, даже пусть котлеты по-киевски… Вонючий кабак! Я купил поэтому… с собой, так сказать. — Он вывалил на столик в прихожей надкушенный батон и копченую курицу. — Минуточку… еще не все… где же это… а! — По полу покатились три апельсина. — На троих!
— А кто третий? — Ева выглянула в коридор, потом захлопнула дверь.
— Ну этот… с козьей мордой, а, пусть слышит, я его не боюсь, мы же мужики… Сейчас мы не коллеги… а как это… Нет, ты не подумай, я просто зашел пожрать, понимаешь, меня не пустили, я ничего… спокойно купил курицу в магазине… Я с вами съем курицу… Где эта козья морда?
— Нет здесь никакой козьей морды, снимай плащ.
— Ну-у-у? Нет, подожди, мне интересно, он что, будет прятаться в шкафу?
— Николаев, смирно! В ванную шагом марш!
— Я понимаю, — он гнусно ухмыльнулся и погрозил ей пальцем, — я хочу видеть эту… Я только осмотрю шкаф, ладно, но если эта… запряталась в шкафу, пощады не будет, клянусь, все отделение узнает.
Он осмотрел не только шкаф, но и балкон, кухонный стол, корзину для белья, запутался в занавесках, потом пополз по полу под тахту. Там он застрял, несколько раз дернулся и вдруг мирно захрапел.
Ева включила музыку и съела всю курицу. Подумав, вытащила Николаева из-под тахты за ноги и усадила, приладив кое-как в диванных подушках на полу.
— Николаев… Николаев! Смотри. Ева разложила на полу три апельсина и танцевала между ними, снимая юбку.
— Стриптиз… Понимаю.
Но дальше Ева раздеваться не стала. Она медленно села на шпагат так, что один из апельсинов оказался у нее между ног. Упираясь руками в пол, она опускалась и приподнималась над апельсином под музыку.
— Модерн Токинг! — правильно определил музыку пьяный Николаев. — А я могу сесть на два стула в шпагате, как Шварценеггер! Щас!.. Минуточку…
Ева легла на спину, приподняла блузку и положила апельсин на пупок. Напрягая живот, она стала подбрасывать апельсин вверх в такт музыке.
— Класс, — одобрил Николаев. — Это потому, что у тебя такой… удобный… пупок у тебя, короче, удобный… А Митрюхин из наркотиков, он животом мог монету зажать… вот тут… — Николаев стал вытаскивать свою рубашку из джинсов. — Но он упитанный такой… Танец живота танцевал… Ничего… Ему в пупок можно бы магнитофон заделать, в жизни не нашли бы… а он, дурак, на грудь нацепил… Пристрелили… — Николаев задумчиво разглядывал стулья, которые он подтащил к себе.
— Николаев… А, Николаев! — Ева теперь легла на живот, подняла ноги вверх, коснулась ступнями затылка, достала их руками и покачивала апельсин на спине. — А кто это — козья морда?
— Нет, ты меня извини… но тоже ведь… машина-то стоит. Вот так твоя, а вот так — его, я ж не дурак! Я ничего такого не хотел, пойми, просто пожрать… Я вообще решил, что должен тебе нравиться, я очень… положительный и хороший, а этот… он же не разведется никогда… У него — карьера.
Ева подошла к окну. У подъезда стояли три автомобиля. Сначала машина Хорватого, потом ее, потом Николаева. Ева обшарила взглядом двор. Никого, уютно всхрапнул Николаев.
Ева натянула теплые рейтузы, надела кроссовки, куртку, взяла апельсин, выключила свет и спустилась к машине, осторожно щелкнув замком двери.
Хорватый спал, открыв рот и закинув голову назад, в своей машине. На скамейке шепталась парочка. Стараясь двигаться аккуратно, Ева выехала.
Дома уже засыпали, но дороги плыли горящими потоками машин. Ева любила ночные дороги, расплавленное золото фар, не тишину — и не шум, а словно сонный пульс, полудрему никогда не засыпающего города. На кольцевой она выжала педаль до отказа и понеслась по дороге, включив музыку на полную громкость. Через полчаса руки стали дрожать от напряжения, она заблудилась, свернув на
