четвереньках выползаю из-под полки и бегу к гаражным воротам. Бьюсь в них, ворота содрогаются, я чувствую, что они закрыты на какую-то ерундовую защелку, но не могу ее нащупать.
Фундик выпрямился с зажигалкой и пульверизатором наготове.
— Не надо ее зажигать, прошу вас! Вы не понимаете, но это очень опасно!..
— Очень, — соглашается Фундик. — Это еще и очень больно.
Господи, этот кретин как раз закрывает своей задницей дыру в газовой трубе!
— Вы можете сильно пострадать или даже погибнуть!
— Какая самоуверенная девочка, — без всяких эмоций замечает Фундик. — И чем ты меня хочешь напугать? Бритвой в кармане?
— Давайте поговорим на улице, а?..
— Я не собираюсь с тобой говорить.
Фундик подносит зажигалку к пульверизатору, я кричу и закрываюсь руками и… Ничего не происходит.
Приоткрываю один глаз.
Удивленный Фундик щелкает зажигалкой, а пламени нет. Я нащупываю сзади себя защелку и пытаюсь открыть ее. Когда мне это удается, я с облегчением замечаю:
— Ну какой же вы придурок!.. Вы же чуть не убили нас обоих!
Не реагирует. Трясет зажигалку. Тут я понимаю, что, даже если мне удастся убежать, Фундик бросится следом, и что потом?.. Он будет таранить на дороге своим джипом “Москвич” с детьми или просто стрелять по колесам? Пусть уж лучше эта чертова зажигалка зажжется!
Я увидела слабый язычок пламени и удовлетворенную физиономию Фундика над ним, а потом раздался грохот, и меня вынесло в открывшиеся ворота, как загулявшую Мэри Поппинс, самым восточным из всех восточных ветров.
Когда подъехали пожарные и милиция, я лежала на газоне со стороны гаража, а Коля — со стороны входа в кухню, почти у калитки. Оказывается, озадаченный моим долгим отсутствием, Коля пошел проверить, не упала ли я в обморок, отравившись газом, а газа к тому времени собралось вполне достаточно, чтобы и его вышибить из дома ударной волной.
Дети все время, пока тушили дом, сидели в машине, а мы с Колей сначала лежали в “неотложке”, уверяя бдительных врачей, что все в порядке. На вопрос пожарного, что случилось, Коля начал было бормотать что-то невразумительное, пришлось взять инициативу в свои руки и объяснить, что в гараже они найдут тело секретного агента с оттопыренными ушами, который решил прикурить возле испорченной газовой заглушки.
И Коля, и пожарник посмотрели на меня как на сумасшедшую. А я от укола засыпала на ходу, с трудом шевеля конечностями, и мне даже удалось поспать больше часа в машине с Сюшкой и маленьким, потому что Коля ни в какую не хотел уезжать, пока дом не догорит. А пожарные его успокаивали, уверяли, что постараются сохранить большую часть дома, а Коля чуть не плакал, и его опять успокаивали: “Потушим! Даже крыша не рухнет!”
САМОУБИЙСТВО
Я до сих пор не верю и никогда себе не поверю, что поехала с Колей к его родителям, в Москву. И почти месяц, в полнейшем беспросветном обжорстве, в постоянных рассказах о детских шалостях “маленького бегемотика”, в розовом постельном белье, я теряла ощущения собственного тела, превратившись в лежащую священную корову, которой в определенные часы приносят покормить чистого веселого младенца.
Иногда вечером, растекаясь амебами в креслах перед телевизором, мы с Колей находили друг друга глазами и не узнавали себя в отражении. Я слегка шевелила своими пальцами — ты ли это, поджигатель? Он слегка шевелил пальцами — привет, учительница пения!
Иногда я обнаруживала рядом с собой счастливую женщину — она рассказывала, что, слава богу, Коле больше не позволено работать в стриптизе. Потому что стриптиз бывает только ночью, а, по постановлению Московского правительства, подростки до восемнадцати лет не могут находиться после десяти часов вечера в общественных местах. Я не понимала ни слова — при чем здесь стриптиз и правительство? И засыпала на каждом ее сорок втором слове.
Папа с мамой весь этот месяц ходили на цыпочках, не спускали с рук маленького и читали нам на ночь книжки вслух. Они так радовались, что мы при этом засыпаем (Коля выдерживал до семидесяти пяти маминых слов, поэтому знает, чем Гаргантюа отличается от Пантагрюэля), так трепетно поддерживали в доме тишину и покой, что больше всего это напоминало прекрасную гробницу с отсутствием желаний и счастьем совершенно бесчувственного материнства.
Через месяц меня вдруг разбудил следователь Поспелов.
— Где вы были? Я вас объявил в розыск. Вы должны дать показания в суде, без ваших показаний у меня не складывается обвинение Хокина Федора Максимовича.
Как я могла ему объяснить, что съела за это время столько еды, что ею наверняка можно было кормить целый месяц дюжину голодающих африканцев? Что, как только со мною начинали говорить, я считала слова, как баранов перед сном, не вникая ни в их смысл, ни в звучание?.. Что время текло по моему телу и было таким умеренно теплым — никаким! — что я его не ощущала… — Я утонула, — сказала я ему.
Таким образом, все остались счастливы. Я и Коля — целый месяц. Родители Коли — пока не вырастут племянники. Поспелов — он не ушел на пенсию. Бильярдист — он оказался в Дании и присылает родителям Коли непонятные письма на английском языке и деньги с оказией. Родители удивлены, они принимают Артура за спятившего миллионера, каким-то чудом узнавшего об осиротевшем мальчике. Охранник у въезда в элитный поселок — он купил полусгоревший дом за гроши, правда, говорят, иногда его беспокоят странные заунывные звуки ниоткуда. Агент Фундик — он остался жив, но совершенно не говорит и не слышит, это ли не истинное счастье, это ли не достойная его профессии метафора?!
И только один… оперуполномоченный Петя, видевший в тот злосчастный день, как бильярдиста увозят на мусоросборнике, проехавший за мной весь путь до свалки и даже слышавший, как я стреляю из пистолета тенора Сидоркина, только он один несчастлив. Он потерял нас у трубы, заблудился в ее длинной скользкой кишке, потом ходил почти три дня туда-обратно, так что к нему уже привыкли тамошние жители, подкармливали и уверяли, что никто никогда и никуда со свалки без разрешения Хрюка уйти не может. На третий день Петя обнаружил запрятанный мною чемодан, это совершенно подкосило его только было пришедшую в равновесие систему мироощущения, Петя бежал со свалки и потом ушел из органов, посвятив все свое свободное от работы на хлебокомбинате время поискам владелицы седьмого металлического кофра, считая эту женщину наиболее опасной, потому что только у нее в чемодане обнаружился заряженный пистолет.
Мне его жалко.
Раз в месяц я посылаю наугад, в первую попавшуюся газету объявление:
Моряков — это потому, что мальчика Колю забрали на флот.
Никто не отзывается на объявление. Никто не звонит по указанному телефону. Недавно прочла в туристическом справочнике, что за год Гаити посещают от восьми до десяти тысяч русских туристов. Надеюсь, теперь Куока хорошо хранит свои секреты, но кто знает?.. А пока целый месяц — до следующего объявления — я могу спокойно заниматься театром и дочкой.
