Война Хонор

борьбе за гражданские права, защиту закона, улучшении социальной политики и всех этих благородных материях, о которых так глубокомысленно вещает направо и налево Марица Тернер, если закрывают глаза на торговлю человеческими существами – созданными и выведенными специально под чей-то заказ? Где же тогда их благочестивые принципы?

Её голубые глаза сверкали, бледные щеки горели от гнева, и Антон Зилвицкий откинулся на спинку стула, в который раз залюбовавшись ею. Друзья в шутку называли её «Леди-Скакун», и недаром. В её неутомимости и взрывном темпераменте явно проглядывало что-то от породистой кобылицы. Но не только. Было в ней что-то ещё, что-то смутно ассоциирующееся с охотничьим голодом сфинксианской гексапумы. Зилвицкий был одним из очень немногих людей, которым было дозволено видеть обе её ипостаси, и он находил их равно привлекательными, каждую по-своему.

– То есть ты, если я правильно понял, не считаешь графиню Нового Киева идеальным лидером либеральной партии? – иронично спросил он, и она невесело хмыкнула.

– Если у меня и были какие-то сомнения, они рассеялись в тот самый момент, когда она согласилась лечь в парламенте под Высокого Хребта, – резко объявила графиня. – Может, там и были сиюминутные тактические выгоды, но долгосрочные последствия будут катастрофическими. Как для нее, так и для всей партии.

– Значит, ты согласна со мной, что рано или поздно правительство Высокого Хребта зашатается?

– Разумеется, да! – Она смотрела сердито. – А что ты ожидал от меня услышать?! Что это еще за игра в угадайку? «Двадцать вопросов»[13]? Я знаю, что ты намного лучше меня разбираешься в межзвездной политике – по крайней мере, во всем, что не касается рабства, – но даже я понимаю, что эти идиоты ведут нас прямиком к возврату тупого, ублюдочного противостояния с хевами. И что перед этим они расколют Альянс. И что они слишком слепы, черт побери, чтобы хотя бы увидеть, куда все катится! Или хотя бы понять, что избиратели вовсе не настолько глупы, как им это кажется. Когда всё это дерьмо прольётся дождем, всем станет очевидно, как чертовски правы были всё это время Белая Гавань и Харрингтон насчёт боеготовности нашего флота. И вот тут-то и начнется самая задница. Все рядовые члены либеральной партии поймут, что графиня Нового Киева по доброй воле подалась в политические проститутки к барону Высокого Хребта. Они посмотрят на все эти программы социального финансирования «Строительства Мира», которыми она хвастается направо и налево, и поймут, чего эти программы стоят на самом деле. И все поймут, что её любимые проекты, как пылесос, вытягивали деньги у военного флота. И раз уж мы заговорили о тупых грязных политических интриганах, не будем забывать о том, что она и все остальное руководство либеральной партии собираются помочь Высокому Хребту сотворить с Харрингтон и графом Белой Гавани. Думаешь, маятник не качнется в другую сторону, когда все наконец поймут, как нагло было сфабриковано это дело? Я тебя умоляю!

Она в отчаянии закатила глаза и заломила руки.

– Ну что? Я успешно прошла твою маленькую викторину? – спросила она.

Зилвицкий усмехнулся её фирменному свирепому взгляду и кивнул.

– Блестяще, – согласился он. – Но я вовсе не проверял, знаешь ты, что вода мокрая. Я готовил почву для следующего вопроса.

– То есть? – спросила она.

– То есть! – рявкнул он, и из его рокочущего голоса исчезли малейшие намеки на шутку. – Какого дьявола ты позволяешь ей утащить вместе с собой на дно и твою партию?

– Я позволяю?! Боже мой, Антон! Да с тех пор как я вернулась от солли, я только и делаю, что ору об этом на всех углах. И всё без толку. Может быть, я бы добилась большего, если бы на смену Кромарти не пришел Хребет или если бы я вернула себе место в Палате Лордов, но всё, что я могла сделать вне парламента, я сделала! А заодно, – уныло добавила она, – добилась того, что теперь почти так же непопулярна, как в тот день, когда меня выдворили из парламента.

– Отговорки, – без обиняков рубанул Зилвицкий.

Она уставилась на него, не веря своим ушам.

– Отговорки, – повторил он. – Черт подери, Кэти, неужели ты ничему не научилась, работая с Джереми и Антирабовладельческой Лигой?

– Да о чем ты, в конце концов? – воскликнула она.

– Я говорю о твоей неспособности отделить себя от графини Тор теперь, когда ты уже вернулась домой.

Она хлопала глазами, явно ничего не понимая, и он вздохнул.

– Ты пытаешься играть по их правилам, – объяснил он более терпеливым тоном. – Ты позволяешь, чтобы твое происхождение диктовало тебе образ поведения. Может быть, это и неизбежно, принимая во внимание твой титул и семейные связи.

Она хотела перебить его, но он быстро покачал головой.

– Нет, дело не в отвращении горца к аристократам. И я ни в коей мере не хочу сказать, что ты ведешь себя подобно этим высокородным кретинам вроде Высокого Хребта или Нового Киева. Я лишь говорю, что у тебя есть унаследованное тобой влиятельное положение. Которое заведомо формирует твой подход к любым проблемам и вопросам, и когда ты планируешь атаку, то делаешь это с позиции, которую привыкла занимать. Правильно?

– Пока что да, – медленно сказала она, изучая его выражение лица. На её собственном застыло выражение напряженного размышления. – И отсюда что-то следует?

– Конечно. Только не то, о чем способен быстро догадаться аристократ, – добавил он с легкой улыбкой.

– Как это?

– Скажем так. Мы оба согласны, что нынешнее правительство в силах не допускать тебя в Палату Лордов ещё неопределенно долгое время, а значит, твое положение пэра на самом деле не дает ровно никаких преимуществ. Иными словами, твои позиции при текущей политической обстановке просто бесполезны. Так?

– Может быть, ты излишне резко формулируешь, но в целом всё довольно точно, – согласилась она, глядя на него в удивленной задумчивости.

Одним из талантов, которые она любила в Антоне больше всего, была глубина прозрения и аналитического видения. Большинство случайных наблюдателей не замечали его острого ума за сдержанным поведением. У него не было свойственной Кэти стремительности, её способности интуитивно выделять главное. Но порой этот дар исчезал или изменял ей, и тогда она зачастую подменяла анализ энергией и энтузиазмом. То есть проламывалась сквозь проблему, вместо того чтобы мысленно анатомировать ее и найти наиболее эффективный способ решения. Такого Антон не допускал никогда и все чаще не позволял совершать подобные ошибки и ей.

– В таком случае тебе необходима новая позиция, – сказал он. – Причем получить ее ты можешь с помощью того, что у тебя уже есть, но это будет нечто совершенно иное.

– Например?

– Например, место в Палате Общин, – просто сказал он.

– Что?! – Она сморгнула. – Я не могу получить место в палате общин – я пэр! И даже если бы я им не была, всеобщих выборов Высокий Хребет точно не допустит, так что я не смогу выставить свою кандидатуру, даже если бы это было законно!

– Графиня Тор не имеет права на место в Палате Общин, – согласился Зилвицкий. – Но Кэтрин Монтень может его получить… если перестанет быть графиней Тор.

– Я… – резко начала она, но застыла в шоке.

– Вот это я и имел в виду, когда говорил, что нельзя позволять унаследованному положению становиться тебе поперек дороги, – мягко сказал он. – Я знаю, что ты не больше моего благоговеешь перед аристократическими привилегиями – даже в каком-то смысле меньше моего, потому что ты родилась в этой среде и знаешь, как часто безотчетное благоговение не имеет под собой никаких оснований. Но иногда я думаю, что социальная среда, в которой ты выросла, всё же ослепляет тебя. Тебе никогда не приходило в голову, что с тех пор, как им удалось выхолостить твое пэрство, выбросив тебя из Палаты Лордов, твой