– Мы должны атаковать прямо сейчас, пока они зализывают раны! – настаивал Матиан. Фестиан отвернулся от входа в палатку, через который он наблюдал за работой хирургов. Его сломанная рука пульсировала, он два раза терял сознание, пока ему накладывали шину, и сейчас рыцарю казалось, что стоны раненых – черное бескрайнее море, по которому плывет и он.
– Мы потрепали негодяев, я знаю, их осталось немного, – продолжал Матиан. – И мы должны подумать и о своих раненых, которые лежат там, где эти скоты могут до них добраться. Мы должны их спасти. И…
– Милорд, заткнитесь, – вдруг холодно и резко сказал Фестиан, Эти два слова поразили Матиана, словно удар сабли. Губернатор посмотрел на рыцаря, который стал его старшим офицером с исчезновением Халадана, его рот молча открывался и закрывался, как у вытащенной на песок рыбы. Его собственная контузия и открытое неповиновение Фестиана на некоторое время лишили его дара речи, а командир разведчиков снова заговорил.
– Если и существует хоть какая-нибудь ошибка, которой вам удалось избежать, я и представить не могу, что именно это было, – произнес пожилой рыцарь ровным тоном, который задевал сильнее, чем любые выкрики. – Даже если оставить в стороне вопрос, по закону ли вы действовали, повели ли вы нас на дом Ордена Томанака, покарает или нет нас Бог Мечей, вы и тот второй идиот умудрились отправить наши войска в битву при наихудших для нас условиях. Я просил вас не ходить в Расселину, но вы не стали слушать. Я предупреждал сэра Халадана, что градани решили биться здесь не без причины, но вы оба рвались вперед, пешими, – чтобы убедиться в справедливости моих слов такой ценой!
– Но… – попытался перебить его Матиан.
Фестиан резко взмахнул здоровой рукой. Не исключено, что на него повлиял шок после перелома, но какое счастье высказать, наконец, правду этому дураку!
– Я еще не закончил, милорд, – продолжал он так же убийственно невыразительно. – Я собирался сказать, что если вы все-таки настаиваете на нападении, ради Томанака, – его глаза вспыхнули, когда Матиан заметно вздрогнул при этом имени, – подождите рассвета! Конокрады обучены и вооружены, чтобы сражаться пешими, а мы – нет. Если мы попытаемся отнять у них эту кучу камней в лобовой атаке, они перебьют нас, потому что мы будем сражаться по их правилам, а не по нашим. Конечно, мы можем поступить именно так, милорд, но вы и так уже потеряли четыре сотни человек, считая и тех, кто попал в плен. Мне кажется, будет нелегко объяснить это барону Теллиану и без того, чтобы удваивать число потерь. А единственный способ не допустить этого – использовать наших лучников. Если уж вы решитесь на наступление, ради всего святого, поставьте воинов подальше и обстреливайте их хотя бы часа два! Организуйте несколько ложных атак, чтобы выманить их на стену, потом отойдите и позвольте лучникам расстрелять их. Делайте, что задумали, но только не идите, Шарна побери, на приступ, не обработав противника как следует!
Матиан закусил губу от ярости и боли, пульсировавшей в его черепе. Как Фестиан смеет говорить с ним подобным тоном? Но, несмотря на злобу и боль, он ясно сознавал, что отношения с сэром Фестианом – не самая большая его проблема. Даже те лорды, которые остались с ним после ухода Келтиса, потрясены потерями. Многие из них тоже не имели боевого опыта. Они ожидали, что он поведет их к быстрой победе, как думал и он сам, и неспособность сотойского войска сломить градани при первом же натиске буквально их ошеломила. Нет сомнений, сейчас они серьезно задумались о своем участии в том, что, возможно, позже назовут предательством. И если он поссорится с Фестианом, своим старшим офицером, настаивая на немедленном повторении атаки, он может потерять их всех. Но если он не сделает чего-нибудь для поддержания своего авторитета, не покажет, что владеет ситуацией, он тоже их потеряет!
«Брось это, – шептал внутренний голос. – Все плохо обернулось. Если ты не остановишься, будет еще хуже. Келтис уже не оправдал твоего доверия к нему, забрал с собой этих трусов, у которых кишка тонка, чтобы драться. А Халадан…»
Сжав зубы, Матиан снова прогнал от себя мысли о кузене. Он сам повел людей в этот поход. Конечно, нельзя сказать, что этим он открыто бросил вызов барону Теллиану, но он действительно затеял все сам, и сам будет расхлебывать последствия, когда барон обо всем узнает. Единственное, что сможет оправдать его, – победа. Он зайдет Бахнаку в тыл и устроит там такое, что Конокрадам будет не до объединения всех северных градани под одним знаменем. Если он сделает это, даже если он просто подвигнет на это рыцарей Западного Ристалища, при дворе в его защиту выступят те, кто поддерживает идею вторжения. Но если он позволит горстке гнусных градани побить себя, да еще когда часть его войска взбунтовалась…
«А что, если они и впрямь дом Ордена Томанака? – спросил предательский голосок. – Ты, дурак, увязаешь все глубже и глубже. Все казалось таким простым и приятным, таким легким, когда вы с Халаданом еще только строили планы, правда? Но это оказалось вовсе не так просто. Халадан скорее всего мертв, а проклятые градани потешаются над тобой! »
– Отлично, сэр Фестиан, – без выражения сказал он. – Мы последуем вашему совету. Соберите остальных капитанов, я сообщу им, что мы атакуем на рассвете.
– Похоже, вы с Хартаном были правы. – При этих словах Вейжона Базел обернулся, и молодой избранник криво усмехнулся ему в ответ. – Они собираются ждать до зари.
– Сдается мне, что так, – Базел смотрел на восток. Небо едва-едва начинало сереть, но Крутые Склоны уже вырисовывались на его фоне гораздо четче, чем раньше. «У нас еще минут сорок, – подумал он. – Может быть, час».
Он снова перевел глаза на Отчаяние Чарана. Хартан и Гарнал сделали все возможное для защиты раненых, градани и людей, от стрел сотойских лучников. Тридцать семь из ста двадцати членов Ордена погибли, еще шестеро были стишком тяжело ранены, чтобы сражаться, и Хартан использовал щиты погибших для постройки из них подобия навеса. Гарнал проследил за переноской раненых под эту крышу, озадаченные лица девятнадцати сотойцев вызвали у него угрюмую улыбку. Очевидно, никто из людей не понимал, почему победители заботятся об их безопасности.
– Я раздумываю, не отправить ли вас с Керри на вторые переговоры, – произнес Базел. Вейжон удивленно поднял бровь, а Конокрад передернул плечами. – Я не стал бы посылать кого бы то ни было посередь ночи. Даже днем легко не заметить белый флаг, особенно когда эмоции застилают разум. Но вы оба люди, к тому же мы изрядно потрепали их. – Он мрачно уставился на тела сотойцев, устилавшие пространство перед крепостью. Почти все они были неподвижны, но некоторые, лежавшие слишком далеко, чтобы их можно было достать без риска, все еще вздрагивали. – Может быть, эти идиоты прислушаются к вашим словам теперь, когда они узнали, чего стоит «Отчаяние».
– Ну, если ты так считаешь, – с сомнением протянул Вейжон. – Я попробую, но если бы они вообще были способны к чему-нибудь прислушиваться, они бы…
Он замолчал на полуслове и посмотрел на Расселину. Там, в темноте, запел горн.
– … и по сигналу сэра Фестиана лучники начинают стрелять, – говорил Матиан своим вассалам. На некоторых лицах, взиравших на него в свете факелов, явно читались колебания, и он невольно заговорил громче, пытаясь не обращать внимания на боль, пульсирующую в голове.
– Они будут осыпать негодяев стрелами минут двадцать, – продолжал он. – А потом мы предпримем ложную атаку. Это заставит их вылезти из щелей, и тогда лучники…
Его перебил внезапно зазвучавший сигнал горна. Он донесся с востока, из верхнего конца Расселины. При этом звуке сердце Матиана сжалось. Этого не может быть!
Но все было именно так. Сэр Матиан Красный Шлем, губернатор Гланхарроу, упустил последний шанс на победу. Горн снова запел на особый лад, означавший приближение барона Теллиана из Балтара, правителя Западного Ристалища.
К этому звуку присоединились и голоса других горнов. Выйдя из палатки, чтобы посмотреть на участок Расселины, поднимавшийся над его лагерем, Матиан услышал вокруг себя смущенный ропот своих воинов. Он, стиснув зубы, увидел, что вниз движется целое море огней. У него за спиной послышались
