если Ибн-Сина не захочет меня лечить, его не заставят это сделать ни меч, ни огонь!
— Ты, как всегда, прав, государь, — хитро улыбнулся визирь. — Но есть не менее сильное средство — слово!
— Не смеши, — фыркнул султан. — Разве может пустая болтовня заставить человека что-то сделать?
— Вспомни, повелитель, не мое ли слово заставило тебя нарушить закон шариата?
— Ты змей, Гассан! Но послушает ли тебя Ибн-Сина?
— Он послушает своего собрата, — убежденно счистил Гассан. — Его имя Фарух.
— Твой… отравитель? — Махмуд рассмеялся.
— Яд — тоже лекарство, — возразил старик. — Владеть им — большое искусство!
— Ну да, как же. Очень большое. Скольких оно уже вылечило от всех недугов… и отправило в рай!
— Но ты успокоил им свою боль, государь!
— Что? Ты дал мне яд?! — Махмуд резко вскочил и схватил визиря за горло.
Старик вцепился в пальцы султана, стальным ошейником сомкнувшиеся на шее, и судорожно пытался разжать их. Чувствуя, как мутится рассудок. Гассан прохрипел:
— Я тоже пил из чаши…
Махмуд немного ослабил хватку, потом отпустил визиря и снова улегся на подушки: какая разница, когда умереть — часом позже или раньше. А боль, похоже, действительно ушла. Но даром такие вещи Гассану не пройдут. Лукавый раб!
— Говорят, ты купил этого Фаруха? — как ни в чем не бывало лениво поинтересовался султан. — Разве он грек?
Визирь растирал морщинистую шею. Вот какова благодарность владыки: ты печешься о его благе, а он походя готов придушить тебя! Однако сколько еще силы таится в измученном болезнью теле Махмуда! Силы нечеловеческой, яростной, злой!
— Он сам не знает, кто он, — хрипло ответил Гассан. — Мальчишкой его взяли в плен на греческом корабле. Приняв ислам, Фарух стал воином. Однажды его поймали в гареме одного из твоих недостойных слуг, и тот распорядился сначала оскопить его, затем выколоть глаза…
— Ясно. Ты дождался оскопления и купил его жизнь, — прервал визиря султан. — Не в твоем ли гареме его поймали?
— Не помню, государь. — Темное, как сушеная айва, личико Гассана сморщилось а подобострастной улыбке. — Кисмет, судьба!
— Ладно, — усмехнулся Махмуд. — Мы хотим взглянуть на него.
Старик снова хлопнул в ладоши.
Вскоре стражники ввели в покои высокого худого человека в темных одеждах. Властелин долго разглядывал его и, наконец, спросил, тяжело роняя слова:
— Тебе известно, чего мы хотим?
Скопец молча поклонился, скрестил руки на груди и застыл, как изваяние.
— Если ты все исполнишь, мы приблизим тебя к трону. — Легкая улыбка скользнула по губам султана. — После смерти Гассана — да продлит Аллах его годы! — ты займешь место рядом со мной. Пока же будешь готовить питье для снятия болей.
Махмуд снял с пальца перстень и бросил Фаруху. Тот ловко поймал его и почтительно поцеловал вырезанную на камне личную печать государя.
— Покажешь страже и тебя пропустят ко мне. А сейчас я хочу отдохнуть…
Гассан медленно шел сумрачными дворцовыми переходами, опираясь на плечо Фаруха. Когда они оказались одни в длинном коридоре, визирь тихо спросил:
— Теперь ты понимаешь все величие этого человека?
— Да, — глухо ответил скопец. — Он повелевает — и все приходит в движение.
Старик выпустил его плечо и затрясся от беззвучного смеха, держась руками за живот. Наконец, он успокоился и вытер выступившие на глазах слезы.
— Ты глупец, Фарух! Султан, да простит меня Аллах, ничто! Истинно велик Ибн-Сина! Султан обратится в пыль, а Ибн-Сина будет жить вечно!
— Он действительно владеет тайной бессмертия? — Глаза скопца заблестели.
— Это не важно. — Гассан пренебрежительно отмахнулся. — В памяти людей останется Ибн-Сина, а не Махмуд Газневи. Потомки благословят имя врачевателя, а не имя властелина!
— Но ведает ли Ибн-Сина тайну телесного бессмертия?
— Не знаю, — буркнул визирь.
Перед сном Фарух, как всегда, принес ему лекарство: при перемене погоды старика мучили боли в суставах. По обычаю, он отпил глоток и протянул чашу Гассану. В слабом свете коптящих светильников подслеповатые глаза визиря не заметили, как из-под ногтя Фаруха упала в чашу маленькая темная крупинка, похожая на маковое зернышко…
Прошел месяц. Визирь медленно шел длинным переходом султанского дворца в Газни. Стража почтительно приветствовала его и пропустила в покои повелителя. Тот едва сдерживал нетерпение:
— Ожидание затянулось, но, наконец, пришла пора действовать! Ибн-Сина в Хамадане! Не медли!
В тот же день во главе отряда вооруженных всадников визирь султана Фарух аль-Рамини поскакал в Хамадан…
Ибн-Сина разделся, лег на жесткий топчан и устало прикрыл глаза, чтобы не мешал свет масляного светильника в руке ученика. Кажется, после долгих мытарств удалось отыскать тихое уединенное пристанище, и здесь никто не помешает им совершить таинство знания. Наверное, пора начинать. Стоит ли оттягивать решающую минуту? Сегодня ночью Ибн-Сина надеялся победить смерть, но чтобы обмануть ее и вырваться из небытия, все равно придется сначала умереть. Он знал, что уже не годы и дни, а даже часы его сочтены: разве может ошибаться в этом тот, кто отдал борьбе с недугами всю жизнь? Вскоре у его изголовья появится бледная тень той, кому он старался не уступить ни одного из больных: пришел и его черед. Не открывая глаз, врач тихо спросил:
— Все ли ты понял? Сможешь ли ты сделать это как нужно?
— Да, Учитель, — шепотом ответил ученик.
— Не забудь: три кувшинчика, и обязательно из глины. Настоям нельзя соприкасаться с металлом. Ну а если не удастся…
— Не говори таких слов, Учитель!..
— Не перебивай. Ты заставляешь меня напрасно тратить силы. Нужно быть готовым ко всему… Если не удастся,
Ученик поклонился и отошел к столу. Ибн-Сина глубоко вздохнул. Мысли его текли ровно и спокойно. Чего страшиться? Все живое проходит через смерть, и избежать ее еще никому не удавалось. А он хочет дерзнуть. Да, дерзнуть, ибо вся его жизнь была дерзким вызовом!
Разве не дерзость, презрев запреты, изучать труды Гиппократа и Галена? Разве не дерзость во всеуслышание заявить: никакие демоны не влияют на течение болезней? Он осмелился утверждать, что дело вовсе не в воле Аллаха, а в изменениях, происходящих внутри человека, что любая болезнь имеет свои признаки и их можно заранее распознать. А затем он посягнул на большее и начал лечить основу жизни — сердце! Как бесновались тогда святоши в мечетях!..
Давно это было, очень давно. Кажется, как раз после того, как он предложил создать специальные дома лечения, где больные могли бы получать необходимые лекарства и уход. Тогда он уже написал пять томов «Канона врачебной науки», где дал рецепты более тысячи лекарств, которые можно приготовить из трав. Во время работы рядом с ним все время был его любимец Абу Убейд аль-Джузани…
Вспомнился вечер в Хорезме, бездонный темный купол неба с яркими, низко нависшими звездами. Пламя светильников отражалось в воде маленького бассейна, мешая луне купаться. Вокруг сидели ученики.
