даже тени удивления при виде появившихся из темноты фигур, он небрежно кивнул, как будто они расстались вчера вечером:
— Салам, урус-тюра, салам, Кызма!
Похоже, хивинцами здесь и не пахло, поэтому путники подошли к костру и буквально рухнули на песок, чувствуя, как от усталости гудят руки и ноги. Глядя на их изможденные лица, Нафтулла молча достал из-за пояса небольшой мешочек, высыпал из него на ладонь несколько желто-серых кристаллов и дал по одному каждому из русских:
— Бери в рот.
Федор Андреевич послушно сунул кристаллик под язык и тут же скривился от горечи — да это же соль! Причем довольно грязная, с примесью земли и с привкусом йода. Он хотел выплюнуть столь странное угощение, но заметил, что Бессмертный, сморщившись и зажмурив глаза, старательно сосет кристаллик, словно леденец. Остальные пока не решались притронуться к угощению азиата и настороженно наблюдали за урядником и капитаном.
— Сосите, — с трудом проглотив горько-соленую слюну, посоветовал Кузьма. — Потом сможете больше выпить воды.
— Да-да, — заулыбался Нафтулла. — Пить нада много! Когда жара, вода уходит из человек, кровь густеет — и тогда смерть! Соль помогает держать вода. Ешь соль и много пей.
Он поднялся, сходил к колодцу и принес кожаное ведро с водой. Солдаты и Самсонов, мучаясь от усталости и жажды, все же послушались совета и принялись сосать соль, тоскливо поглядывая, как Кутергин и Бессмертный поочередно припадали к живительной влаге и пили, пили, пили…
— Хорошо, хорошо, — приговаривал Нафтулла, переворачивая жарившуюся на углях конину. — Пейте, пейте!
Урядник принес еще одно ведро воды. Теперь, передавая его друг другу, захлебываясь и обливаясь, жадно пили служивые и Самсонов. Отрывались от ведра, падали на песок, чтобы передохнуть, и вновь тянулись к воде. Федор Андреевич уже не помнил, сколько он выпил, но горевшие от соли внутренности требовали еще и еще. И он тоже пил, чувствуя, как вместе с влагой к нему возвращались силы; вода возбуждала, словно хорошее старое вино, и капитан, будто хмельной, уже смотрел на пустыню другими глазами: она перестала казаться ему дикой и угрюмой, таинственной и зловещей. Наоборот, он находил своеобразную прелесть в залитых лунным светом пологих песчаных холмах и черных уродливых стволах саксаула, торчавших около колодца.
У Нафтуллы нашлось несколько зачерствевших лепешек. Их съели с зажаренной на углях жесткой кониной и с наслаждением запили водой из ведра. Азиат закурил трубочку, и запах табачного дыма дразняще защекотал ноздри Федора Андреевича: все вещи у него отобрали разбойники Желтого человека, в том числе и сигары, а так хотелось сделать затяжку! Курящий Рогожин тоже с вожделении поглядывал на трубку Нафтуллы. Заметив это, азиат вытер мундштук полой халата и протянул трубку капитану:
— На!
Преодолев брезгливость, Кутергин жадно затянулся и натужно закашлялся: ну и табак у Нафтуллы, просто чертово семя. Отдышавшись, он передал трубку Прокофию, и тот, как ни в чем нЈ бывало, дососал ее, выбил пепел и с благодарностью вернул хозяину.
— Обычно они редко курят, — кивнул на Нафтуллу равнодушный к табаку Бессмертный. — Чаще сосут или жуют разную пакость. А этот табачком балуется.
— Много ездил, много видел. — Нафтулла покосился на него черным глазом. — Лучше табак, чем терьяк!
— Терьяк? — переспросил капитан.
— Опий они так называют, — равнодушно объяснил урядник и по-свойски подмигнул азиату. — Нy, мы — понятное дело, а ты тутова как очутился? Нас что ли караулил?
— Моя свои дела, — отрезал Нафтулла. — Я не хочу спрашивать, где люди урус-тюра и сам Денис- бала Зачем мне?
— Темнит, — заключил оживший после ужина унтер Епифанов и вытянулся на песке во весь свой гигантский рост.
Рогожин и Самсонов тоже начали устраиваться на ночлег. Помня о бродивших по пустыне хивинцах, Кутергин предложил по очереди нести караул с трофейной винтовкой. Правда, осталось всего четыре патрона, но все лучше, чем ничего — могут ведь подкрасться и повязать сонных.
Костер догорал, и едва светились багровые угли. В стороне тревожно всхрапывали привязанные к саксаулу лошади Нафтуллы. Их хозяин безмятежно разлегся и больше не обращал на русских никакого внимания. Подвинувшись поближе к капитану, Бессмертный молча показал глазами на коней, но Федор Андреевич сразу понял, что задумал казак, и отрицательно мотнул головой:
— Отставить! Мы не разбойники.
— Так я что. — Урядник равнодушно зевнул и отодвинулся. — Я так. Ложились бы, вашбродь, завтрева опять день будет.
Кутергин улегся, но, несмотря на усталость, сон не шел. Все время вертелась в голове мысль: как тут оказался Нафтулла? Сначала он в форте просился с русскими в степь, потом встретил их за рекой и добрался с экспедицией до развалин крепости, откуда неожиданно ушел. А теперь вдруг объявился у колодца в самом сердце пустыни. И что означали его слова о судьбе? Какими незримыми нитями могут быть связаны его жизненные пути с капитаном русского Генерального штаба? Бред! Что общего между русским офицером, дворянином, впервые очутившемся в диких краях, и мелким азиатским торговцем? Тем не менее с момента прибытия в форт Федор Андреевич постоянно встречался с Нафтуллой. Необъяснимые совпадения? Поневоле призадумаешься и начнешь поддаваться влиянию восточной мистики.
Капитан приподнял голову и огляделся. Епифанов с присвистом похрапывал, Самсонов свернулся калачиком, а к его широкой спине притулился Прокофий Рогожин. Урядник подбросил в костер кизяка и мелких веток саксаула. Положив винтовку на колени, он сдвинул на затылок лохматую папаху и медленно поворачивал голову то в одну, то в другую сторону, настороженно прислушиваясь и поглядывая в темноту. Федор Андреевич отметил, что казак устроился там, куда не доставал слабый свет тлеющих углей, чтобы его ненароком не сняли стрелой из темноты. С другой стороны костра лежал Нафтулла, с головой укрытый халатом. Спал он или нет? Может быть, хитрый азиат просто затаился и чего-то выжидал, наблюдая за русскими?
Кутергин встал, выпил воды из ведра и поплелся за бархан, наметенный ветром рядом с колодцем, — огромное количество выпитой воды настоятельно призывало облегчиться. Утопая штиблетами в рыхлом песке, капитан усмехнулся: наверное, со стороны он являет собой весьма занятную фигуру в грязном и рваном мундире без рукавов и погон, небритый, чумазый, в разодранных рейтузах. Ничего, только бы выбраться из этого ада!
Справив нужду, он на минутку задержался, разглядывая рисунок звезд на иссиня-черном небе, а когда опустил глаза, заметил в нескольких шагах непонятную кочку — кажется, ее раньше не было или с ним играет дурные шутки опаленная безжалостным солнцем раненая голова? Решив проверить себя, он шагнул к непонятной кочке и с удивлением увидел, что это сидевший на корточках, сжавшийся в комок человек. Он внезапно прыгнул капитану навстречу, и в лунном свете зловеще блеснуло лезвие ножа.
От смертельного удара в грудь спасли уроки мирных горцев, обучавших русского офицера борьбе. Кутергин резко бросился нападавшему в ноги. Перелетев через капитана, тот моментально извернулся, как кошка, и снова встал. Федор Андреевич перекатился и тоже вскочил. Пригнувшись, он слегка раскинул руки в стороны и приготовился отразить новую атаку. Перед глазами опять сверкнул нож. Капитан отпрыгнул, проклиная рыхлый песок: ноги вязли в нем, как в болоте.
В призрачном свете луны Кутергин разглядел, наконец, рослого жилистого азиата в короткой, туго перепоясанной куртке и длинных штанах, ниже колен обмотанных полосками материи. На ногах у него были опорки из сыромятной кожи. Тельфек он скинул и бритая голова блестела, словно смазанная маслом. Намереваясь схватить капитана, азиат далеко вперед выставил левую руку с жадно растопыренными пальцами и в правой сжимал длинный кривой кинжал. Зорко следя за каждым его движением, Федор Андреевич изо всех сил заорал:
— Кузьма!
За барханом бухнул выстрел, послышались шлепки конских копыт по песку, разноголосо взвыли
