болтливостью: они мучились с похмелья.
Обед принес толстяк, он же подал ужин и неласково буркнул несколько слов — все те же угрозы и предупреждения. Вечером они с Шарлем опять нализались. Лючия решила, что это ей на руку, однако в последующие дни похитители ограничивались стаканом легкого вина за обедом и ужином и больше не ныряли на дно бутылки. К огорчению пленницы, они почти не разговаривали: курили, спали, играли в карты и по очереди куда-то исчезали на два-три часа.
Так прошло несколько дней. Девушка исправно несла дежурство в шкафу, и, наконец, ей повезло. После завтрака раздался стук колес — кто-то приехал. Пленница выглянула в окно, но никого не увидела. Тогда она поспешила к своей «слуховой трубе».
Громко хлопнула дверь, и Бенито-Эммануэль сказал на французском:
— Ха! Мирадор! Наконец-то! Признаться, мы уже заждались!
— Как дела? — вместо приветствия осведомился невидимый Мирадор. Голос у него был ровный, невыразительный.
— Птичка там, — ответил Шарль. Наверное, при этом он показал на стену, за которой подслушивала пленница.
— Отлично, — скупо похвалил Мирадор.
— Отлично? — возмутился Бенито-Эммануэль. — Мы совершили почти невозможное, а ты… Деньги привез?
— Другие совершают еще более невозможное, — невозмутимо ответил Мирадор. — Деньги получите. Вот они, а это адрес другого убежища. Переедете туда и будете ждать меня.
— Опять ждать, — проворчал Шарль. — Кстати, кто это с тобой?
— За ожидание тебе хорошо платят, — возразил Мирадор. — А это Титто, он будет помогать вам. Тебе, Шарль, советую с ним не ссориться. Ты понял?
— Перестань, — вмешался толстяк. — Мы прекрасно поладим. Лучше скажи, ты надолго уезжаешь? И, если не секрет, куда?
— В Геную. Надеюсь, теперь не надолго. Переезжайте завтра. Что Лоренцо?
— Мечется, — хихикнул Шарль, и сердце Лючии болезненно сжалось: дядя ищет ее! Значит, ему уже все еизвестно, и он непременно поможет.
— Не смейся — осадил бандита Мирадор. — Если он узнает, я не дам за ваши головы и ломаного гроша.
Бандиты перешли в другую комнату, и девушка выбралась из шкафа: больше ничего услышать не удастся, пока они не вернутся.
Вскоре она увидела Титто — он пришел вместе с Шарлем и толстяком, когда принесли обед. Судя по внешности, он был итальянец-южанин: смуглый, чернобородый с глазами-маслинами, сверкавшими, как у дикого зверя. Или так показалось измученной пленнице? Загадочный Мирадор, по всей вероятности, уже уехал. Однако стука колес кареты девушка не слышала. Южанин поставил на стол поднос с обедом, а Бенито-Эммануэль картинно заложил пальцы за отворот щегольского жилета и предупредил:
— Вечером мы переезжаем. Ведите себя благоразумно.
Лючия согласно кивнула и еще раз отметила, что толстяк говорит на итальянском чисто и правильно, а в речи Шарля чувствовался заметный французский акцент. Титто молча и с любопытством разглядывал пленницу. Одет он был в дешевый костюм, какие обычно носят горожане, однако его руки с набухшими венами, широкими ладонями и толстыми мозолистыми пальцами выдавали в нем крестьянина или рыбака.
Часа через три после обеда вновь появились толстяк и Титто с темным плащом в руках. Плащ накинули на девушку и низко опустили капюшон. Во дворе уже стояла все та же карета. Южанин взобрался на козлы, Шарль уселся рядом с Лючией, а толстяк устроился напротив. Щелкнул бич, и колеса затарахтели по мостовой. Шторки опять опустили, и пансионерка не видела, куда они едут.
Дорога заняла несколько часов. Пленница даже успела немного вздремнуть. Когда она вышла из экипажа, уже царила ночь. Шарль и Титто подхватили Лючию под руки и быстро втащили в дом, даже не дав ей осмотреться. Здание оказалось выше прежнего — по широкой лестнице с крутыми ступенями пришлось подниматься на третий этаж. Зато комната мало отличалась от прежней: распятие на стене, кровать, стол, стул, умывальник, но вместо шкафа — пузатый комод.
Лючия едва успела умыться, как принесли ужин и заперли дверь до утра. Поев, она подошла к окну. К ее удивлению, рама оказалась не забитой. Она распахнула ее и выглянула — внизу простирался грязный пустырь и не было видно ни одного огонька. До земли не меньше пяти саженей, но под окном тянулся узкий карниз а рядом свисали толстые плети дикого винограда…
Глава 9
Мансур-Халим переносил плен стойко: он не жаловался, не унижался до просьб, стиснув зубы, терпел дорожные тяготы и молчал. Молчал, когда его уговаривали, молчал, когда грозили, молчал в ответ на лесть и щедрые посулы. Слепой старик не мог видеть, куда его везут, и ориентировался лишь по слуху и собственным ощущениям. Кроме того, владея многими языками, он жадно прислушивался к разговорам караульных и ловил обрывки фраз. Так он узнал, что его сыну и русскому офицеру удалось бежать. Желтый человек пытался поймать смельчаков, однако судьба встала на сторону отважных молодых людей, рискнувших бросить вызов опасностям горных троп и жестокости разбойников. Позже Мирт не раз старался убедить шейха, что беглецов изловили и лишили жизни, но старик только иронически усмехался: если бы Али-Реза и русский действительно погибли, Мирт непременно сделал бы все, чтобы со злорадным смешком подкатить их головы к ногам Мансур-Халима. Кончики пальцев заменяли слепцу глаза, так пусть он ощупает закостенелые черты дорогих ему людей! Даже если беглецы свалились в бездонную пропасть, Мирт все равно приказал бы достать их тела и отрубить головы. Но он не мог запретить своим людям болтать, а у слепых очень тонкий слух.
Впрочем, пожаловаться на дурное обращение шейх не мог. Его хорошо кормили, устраивали на отдых в отдельной просторной палатке, не связывали, во время долгих и опасных переходов по горам охраняли и берегли, как особу царской крови. Ни разу никто не поднял на него руку, и даже жестокий Мирт ограничивался лишь словесными угрозами, когда строптивый пленник вдруг начинал проявлять характер и отказывался ехать дальше или принимать пишу. Убедившись в бесплодности уговоров, шейха сажали в седло насильно и поддерживали с обеих сторон, а кормили, крепко держа за руки и осторожно разжимая челюсти. Правда, однажды, испробовав подобное, Мансур-Халим больше открыто не бунтовал, поняв и признав всю бессмысленность протеста старого слепца против грубой, животной силы.
Так дошли до моря. Не задерживаясь даже на час, Мирт кому-то перепоручил своих людей и вместе с пленником сел на корабль, где Шейха поместили в отдельную каюту. При слепце неотлучно находился один из трех выделенных капитаном матросов. То ли чтобы прислуживать, то ли следить, как бы старик не вздумал броситься в море. Это позабавило Мансур-Халима — при желании он мог в любую минуту покинуть этот мир и никто не сумел бы ему помешать, кроме Аллаха! Ему ли, хранившему в памяти бесчисленное множество секретов врачевания, не знать способов расстаться с жизнью? Но он решил не терять надежды: Али-Реза и русский на свободе! Не может быть, чтобы сын забыл о томящемся в неволе отце, а отважный воин из северной страны не горел желанием отомстить обидчику. Шейх был уверен — он еще обнимет сына и русского. И час, когда это свершится, уже отмечен Аллахом в Книге судеб. Но с каждым днем надежды слабели.
Иногда в каюту заходил Мирт. Мансур-Халим сразу чувствовал его присутствие: от предводителя разбойников исходил некий черный магнетизм, поэтому слепец настораживался, даже еще не слыша его шагов.
— Ты все упрямишься? — по-свойски спрашивал Мирт и, не дождавшись ответа, уходил. Но спустя некоторое время вновь возвращался и часами сидел напротив слепца, роняя редкие фразы. Чего он добивался этим? Или ему, привычному к седлу и пескам, просто нечего делать на корабле, идущем под, всеми парусами в открытом море?
