– С чего ты взяла. – Валя насильственно улыбнулась.
Мать разлила суп. На дочери не было лица. Она делала сознательные усилия, чтобы глотать.
«Почему теперь, когда мы встретились… почему не два месяца назад, когда я о нем не думала, и пусть был бы счастлив…» Ей уже казалось, что они встретились, что что-то возникло между ними, появилась надежда, будущее…
Боль будит чувства. Избавление от боли может дать только доставивший ее. Валя не могла сделать так, чтоб потребность ее души исполнилась: независимо от ее желаний Ларик был потерян для нее навсегда.
А «невеста», на первой передаче отъехав за угол, вылезла из-за руля, уступив место передвинувшемуся Звягину.
– Бис! – сказал он. – Жанровая сценка в исполнении будущей великой актрисы. Искусство призвано служить счастью и любви – это прекрасно. Возвышенно! Я надеюсь, Катя, ты сыграла хорошо?
– Как на экзамене по актерскому мастерству, – Катя открыла косметичку и ревниво проверила макияж, вертя лицо и кося глазом в зеркальце. – А она в порядке. Я бы на его месте тоже втюрилась.
– В нее? Хм… А в-тебя?
– Мне некогда. Служенье муз не терпит суеты. Больше я вам не понадоблюсь в этом амплуа?
– Только на сцене императорских театров!
Звягин придавил газ, проскочил на желтый и свернул на Будапештскую.
– А по-честному – не знаю, как вы меня уговорили.
– Куда б ты делась.
– Любой женщине обидно играть подобную роль… неизвестно для кого… даже оскорбительно!
– Катя, – спросил Звягин, – а когда я тебе накладывал шину и накачивал транквилизаторами, а ты плакала на носилках и клялась, что готова на все, платить всю жизнь, только бы не остаться хромой – тебя не оскорбляло, что я смотрю на тебя как на больную, а не как на женщину? а ведь ты у нас красивая девочка.
– Беспрекословным выполнением вашей детской авантюры подтверждаю свои слова. Только потому и согласилась, говорила уже.
– Катенька, нет в жизни ничего замечательнее, чем когда взрослые люди на деле осуществляют детские авантюры. Актеры-то должны бы это знать.
– Я для вас по-прежнему только больная? – засмеялась Катя.
– Ах, – сказал Звягин, – где мои двадцать лет.
– Не кокетничайте. Вы еще годитесь на роль героя-любовника.
– Сколь безобразно циничны эти лицедеи, – вздохнул Звягин. – У меня другая роль, и менять амплуа уже поздно.
– Ой ли? Вам не кажется, что занимаясь устройством любви других, вы просто сублимируете, загоняете внутрь собственные чувства?
Он ударил по тормозу, пропуская пешеходов:
– Развитая молодежь пошла? Не волнуйся, все мои чувства выходят наружу, еще как!
– Вы или глупый, или не мужчина, – задумчиво сообщила Катя.
– Редкостное нахальство, – одобрил Звягин. – Актрисе по штату положено влюбляться в режиссера, а не во врача «скорой».
– Что?!
– Вылезай, приехали. Мне еще машину владельцу отгонять.
– А вам идет. Вы хорошо водите.
– Мужчина должен все делать хорошо.
– Что же вы не исповедуете золотой принцип на практике?
– Пошла вон. Не целуйся на морозе – губы потрескаются.
– Пошляк, – сказала Катя, засмеялась, вздохнула и вышла.
38. Рыцарский турнир и венец победителю – в наше время
Валя желала встречи – хотя бы затем, чтобы прервать ее по своему усмотрению, пожелать счастья и мягко убедить в ненужности встреч дальнейших, – то есть остаться на высоте, не являться отставленной, забытой. Резкий разрыв болезнен, чувства не смиряются с ним сразу.
Очередную посиделку в общаге инициировал Володя: у них премия, в институте стипендия, веселье подкреплялось материально.
– Валька, ты придешь?
– Не знаю пока: если буду свободна.
Ларик опять крепко опоздал: уловка древняя, как мир, но неизменно действует на некрепкие нервы. У влюбленных девушек в двадцать лет редко встречаются крепкие нервы.
Он смотрел – как ни в чем не бывало: спокоен, приветлив, весел. Ровен. Равнодушен?..
– Ты меня боишься? – поддела она.
– С чего ты взяла?
– Сел подальше, не глядишь. Опасаешься остаться с глазу на глаз?
– Ты мнительна. – Он подмигнул и пошел с ней танцевать.
Дважды она выходила в коридор – ну, подышать свежим воздухом под форточкой. Он за ней не следовал: никто, казалось, и не замечал ее отсутствия.
Но при шапочном разборе они оказались рядом. Следуя естественности ситуации, он подал ей пальто. Во дворе компания распалась, они остались вдвоем.
– Я тебя провожу до метро. – Он был вежлив.
– Тебе завтра рано вставать, зачем тратить время. Я вполне дойду сама.
– Нехорошо не проводить девушку вечером.
– О, не надо реверансов.
– Что это ты на меня бросаешься?
– Ты слишком мнителен.
– Мне нельзя быть мнительным – такие со стены сваливаются.
За такой пикировкой достигли станции, и как бы само собой получилось, что он ступил на эскалатор вместе с ней. Оба делали вид, что как бы не замечают этого.
Но вой, грохот и трансляция метро не позволят наладить разговор по душам. Ларик молол про стройку, главное оттягивалось… «Он не хочет никакого выяснения отношений. Но тогда зачем поехал провожать? Начать первой?.. Его Катя лучше меня… Ну, посмотрим».
В неопределенности ожиданий и намерений она хлебнула на выходе черную стужу. Ноздри смерзались на вдохе, пар оседал на шарфе, – какой разговор?.. Если он не войдет с ней в подъезд, то ничего не получилось…
Он попрощался в десяти шагах от двери, к которой вела расчищенная от тротуара дорожка.
– Спокойной ночи!
Из подъезда вывалилась троица, один со звоном разбил о стену бутылку, выругался, – двинулись навстречу, со смыслом погогатывая.
Валя сжалась. Ларик крепко взял ее под локоть; оглянулся, сказал в меру громко, свободно:
– Где это они застряли? – как бы ожидая близких друзей.
Трое не отреагировали: приблизились, миновали было, но – остановились вплотную; глянули в глаза, дохнули винцом, осклабились:
– Так как насчет закурить?
– Всем, или одному? – осведомился Ларик.
