Закусил дымком и подумал, что имеет смысл хоть брюки надеть и зубы почистить. И вообще спать надо в спальне, а не в кабинете, на диване для посетителей. И незачем до трех часов ночи копаться в старых, давно закрытых делах. Даже если и выудит он из них что-нибудь путное, пойдет это ему скорее во вред, чем на пользу. Глупому сыну богатство не впрок. Ибо даже на досуге его так и тянет писать против ветра. А ничего хорошего из этого выйти не может, так что нечего и экспериментировать.
Игорь Дмитриевич подмигнул расплывчатому отражению в темном экране визора и потребовал у него ответа:
— Если это в самом деле так, то для чего закрывать лавочку? Чего ради разочаровывать мисс Вайдегрен? Не хватит ли притворяться перед самим собой? Думаешь, стоит налить еще стопочку и приниматься за труды праведные? Тебе будет стыдно за меня, если я откажусь от этого дела?
Ну вот и договорились, — произнес Игорь Дмитриевич в заключение и, вместо того чтобы налить себе третью стопку, защелкал по клавиатуре, отдавая принтеру приказ распечатать полученную с экрана визора информацию. Пружинисто поднялся и зашлепал в ванную комнату: работы предстояло много, а день следовало все же начинать с чистки зубов.
Эвридика открыла глаза и прислушалась, силясь сообразить, что за странные звуки разбудили ее и почему ей было так неудобно спать. И тотчас решила, что все еще видит сон, потому что лежала она, оказывается, на чем-то крайне жестком в закуте плохо освещенного зала, от которого ее отгораживало полотнище из полупрозрачной пленки. В пробивавшемся сквозь нее мутно-сером свете молодая женщина разглядела низкий металлический потолок, нащупала рукой холодную стену слева от себя, а приподнявшись на локте, увидела стоящие в изголовье баллоны и составленные в пирамиду ящики. В ногах громоздились жестяные коробки и какие-то объемные предметы, запакованные в резинопластовые водонепроницаемые контейнеры. В спертом воздухе стоял отчетливый запах табака и резины, за пологом шевелились люди, негромко говорившие на неизвестном языке.
«Дурацкий, бессмысленный, антиэстетичный сон, — подумала Эвридика. — Но очень убедительный и материальный. Может быть, я заболела и брежу?»
Голова была тяжелой, во рту ощущался омерзительный лекарственный привкус, тело ломило так, будто Регбисты использовали его в качестве мяча. К тому же ей было чертовски холодно, несмотря на то что укрыта она была тремя одеялами весьма сомнительной чистоты, да еще и спала, оказывается, в шерстяном трико, которое надевала под гидрокостюм. Но трико было явно не ее — черного цвета, заботливо подвернутое на запястьях и щиколотках. Чушь. Полная, несусветная и совершенно несимпатичная чушь. Всего этого в действительности нет и быть не может. А что должно быть?
Кутаясь в пахнущие сыростью одеяла, она уселась по-турецки и вперилась в шевелящиеся за пластиковым пологом силуэты. Крепко зажмурилась, и перед внутренним взором ее возникли фонтаны Лувра, белоснежная громада базилики Сакре-Кер, словно парящая над затянутым знойной дымкой Парижем, питьевой фонтанчик, поддерживаемый тремя грациями, Биг-Бен, собор Святого Павла, каналы Гамбурга, воды которых плещутся в футе от набережных… Темные воды и воды голубые, вскипавшие желтовато-белой пеной, мчащиеся вдоль борта и превращающиеся постепенно в изумрудно-зеленую дорогу, над которой с пронзительными криками снуют чайки… Из небытия всплыло имя Шарля Азнавура, но что это за Шарль и какое он имеет отношение к вспарывавшему набегающие волны форштевню, припомнить молодая женщина решительно не могла. От напряжения в затылке у нее начало ломить, и она ощутила, как капли холодного пота стекают по шее.
Нет, черт побери, так дело не пойдет! Совершив титаническое усилие. Эвридика выбралась из кокона одеял и спустила ноги с кровати, вернее, с трех составленных в ряд ящиков, на которые было постелено нечто вроде тощего матраца. Босые ступни пронзил ледяной холод, Эвридика жалобно ойкнула от неожиданности, но, не обнаружив поблизости никакой обуви, стиснула зубы и поднялась-таки с ящиков. Утвердилась на подкашивающихся ногах и, приподняв нижний край полога, сделала шаг из своего убежища.
Посреди низкого, похожего на склад помещения сидели за составленными наподобие стола ящиками пять человек, разом повернувших головы в сторону Эвридики. Жилистый сухощавый мужчина средних лет, сильно загорелый, с ежиком серо-седых волос, одетый в трехцветную безрукавку-дутыш поверх черного шерстяного трико. Два парня, лет по двадцать с небольшим, оба коротко стриженные: один с узким, жестким лицом, в распахнутом бушлате, другой, широкоплечий с кошачьими, торчащими в разные стороны усами, в пестром, грубой вязки свитере, тоже надетом поверх трико. Пепельноволосая красотка, завернутая во что-то вроде махрового полотенца, но только несравнимо более пушистое и теплое. Еще одна девица — чернявая, смуглокожая, остроглазая, в белом свитере с широким воротом и сигаретой в зубах.
Вот так компашка! Эвридика попятилась и уперлась спиной в пластиковый полог. Разглядела полдюжины стаканов на застеленных брезентом ящиках, какую-то неаппетитную снедь — в основном концентраты, вываленные из покрытых фольгой коробок и пакетов, и ощутила, как пол под ее ногами предательски качнулся.
«А ведь, пожалуй, это не сон и не бред», — пронеслось у нее в голове при виде разнообразной гаммы чувств, отразившихся на лицах разглядывавших ее людей. Смуглокожая девица, с явной примесью восточной крови, взирала на молодую женщину, не скрывая враждебности; пепельноволосая — с презрительным сочувствием; остролицый парень — с холодной насмешкой, а котоусый как-то даже насквозь, будто и не заслуживала она его внимания, глаза б его на нее не смотрели, да вот приходится. Приходилось, ясное дело, из-за жилистого в безрукавке, улыбнувшегося ей дружелюбно и доброжелательно.
— Рады видеть вас, мисс… — Жилистый сделал паузу, предлагая Эвридике заполнить ее, и она, облизнув пересохшие губы, ломким голосом представилась:
— Миссис Пархест. Эвридика Пархест.
Смуглокожая фыркнула, пепельноволосая звонким голосом произнесла на незнакомом языке фразу, заставившую всех, кроме сухощавого, рассмеяться. Котоусый коротко ответил, и снова раздался дружный смех, показавшийся Эвридике оскорбительным, ибо веселилась эта компания определенно за ее счет. Она уже открыла рот, дабы поинтересоваться, что все это значит, кто они такие, и как ее угораздило здесь очутиться, когда жилистый предупреждающе кашлянул и с едва уловимым акцентом представился:
— Радов Юрий Афанасьевич. — Поднявшись с места, сделал ей знак присаживаться на освободившийся ящик, а сам неуловимо быстрым движением переместился в угол, куда не достигал свет горящей над импровизированным столом лампы, и появился оттуда с другим ящиком. — Есть хотите?
Назвавшийся Радовым еще раз жестом пригласил Эвридику присаживаться и бросил предостерегающий взгляд на пепельноволосую, опять отпустившую какую-то шутку, вызвавшую у присутствующих новый приступ смеха.
— Прежде всего я хочу знать, кто вы такие и… — голос Эвридики сорвался, и она так жалобно заперхала, что самой стало противно. Окружающее ее не было сном, но память упорно отказывалась помочь прояснить ситуацию, и от этого она чувствовала себя до ужаса беспомощной и крайне уязвимой.
— Выпейте, это проясняет мозги. — Радов протянул ей наполненный по его знаку котоусым стакан, и, уловив кофейный аромат, она сделала несколько жадных глотков.
Эвридику тут же бросило в жар, пол начал уплывать из-под ног, однако жилистый успел подхватить ее, усадил на ящик и придержал за плечи твердыми, словно стальными пальцами, от прикосновения которых она почувствовала себя несколько уверенней.
— Объясните мне, где я и что со мной случилось? — молодая женщина адресовала вопрос Радову, но поскольку взгляд ее в этот момент остановился на смуглокожей, та посчитала, что именно ей следует на него отвечать.
— В Укрывище. Среди курсантов Морского корпуса. Бывших, скорее всего, курсантов и их бывшего наставника по прозвищу Четырехпалый, — прищурив и без того раскосые глаза, промолвила чернявая, залпом осушив пластиковый стакан, в котором налито было вовсе не кофе.
— Миссис Пархест, вы помните, как тонули? — обратился к Эвридике котоусый и, поняв по ее глазам, что ничегошеньки-то она не помнит, пожал плечами. — М-да-а-а… Тяжелый случай.
— Тонула? — тихо переспросила Эвридика, и перед глазами ее плеснули страшные смолистые воды Финского залива. Она вспомнила огромное кладбище, превращенное в веселый, поучительный и познавательный аттракцион, и вновь ощутила чувство ужасающего бессилия. Горло сдавила невидимая удавка, сердце отчаянно заколотилось, словно бьющаяся о стекло птица, и не было никакой возможности крикнуть или хотя бы жестом дать окружающим знать, что она умирает. Лампа рванулась в сторону, комната вздыбилась, перед глазами Эвридики возникло лицо Радова, а в ушах зазвучал голос пепельноволосой, уверявший, что бояться нечего, все будет хорошо. Она ощутила, как твердые пальцы прижимают к горлу ампулу для безукольной инъекции, и поверила, что все в самом деле будет хорошо, и Радов не даст ей сгинуть в заливавших ее черных, безжизненных водах.
Администрация Медицинского центра исследования мутаций обосновалась в здании бывшего Таврического дворца, и Уиллард Пархест подсознательно ожидал увидеть глубокие резные кресла, массивные столы мореного дуба или красного дерева, позолоченные виньетки на дверях с начищенными до жаркого блеска медными ручками, лепные карнизы, расписные плафоны, наборный паркет либо полы, инкрустированные различными породами камня. Нынешние хозяева бывших дворцов старались по мере сил и возможностей содержать их в подобающем виде, прекрасно сознавая, что помещение фирмы является ее лицом. Чего-чего, а возможности содержать дворцовые интерьеры в образцовом порядке у МЦИМа имелись, однако использованы они были совершенно неожиданным для мистера Пархеста способом.
Вестибюль, холлы, коридоры и приемная заместителя директора по научной работе — Артура Борисовича Циммермана — были выдержаны в модернистском стиле с использованием цветного мрамора, бронзы и стекла, украшены картинами последователей Поллака, кубистов, личистов и прочих «истов», весьма неплохо смотревшихся в роскошных, но сугубо функциональных интерьерах. Настолько роскошных, что инспектирующие комиссии ООН просто обязаны были заинтересоваться, на какие такие средства приобретен стол из зеленого мрамора и бронзы для секретаря замдиректора, полдюжины элегантных,
