смотреть в окно. Мне кажется, он уехал с кем-то на машине.
Дверь снова открылась, вошли три покупателя. Они долго выбирали товар, чтобы купить побольше, получше и чтобы хватило их скромных средств.
— В какую же сторону он поехал? — взволнованно добивалась мать Бута.
— Я не могу присягнуть, но, кажется, он поехал назад по Агентур-стрит, по которой пришел.
У матери на глазах выступили слезы.
— С тех пор он больше не появлялся дома.
— Езус Христус! Не появлялся дома! Это же что-то… Такой примерный сын… Принялись ли вы уже за поиски, миссис Бут?
— Искать? Но не думаете же вы, что с ним что-нибудь произошло?
— Как я могу такое думать? Во всяком случае, не здесь, на светлой улице, посреди агентуры.
— Это был день, помните, это был день, когда разразилась ужасная буря…
— Совершенно верно, именно тот день.
— Если с автомобилем где-нибудь что-нибудь случилось… Он бы тогда, конечно, вернулся в агентуру.
— Может быть, даже вернулся. Видите ли, что мне пришло в голову, хотя я только из окна видела, что…
— Видела что?..
Тут наступила длительная пауза: три покупательницы очень обстоятельно расплачивались и упаковывались.
— Он мне показался встревоженным, — наконец смогла продолжить кассирша. — Бывает иногда такое чувство, совершенно необъяснимое! И он потому мне встревоженным показался… что…
— Что?.. Так говорите же!
— Да, что на той стороне стоял молодой мистер Бут, а здесь у окна стоял Джо, Джо Кинг.
— Джо Кинг?
— Да. И, как нарочно, появилась Квини…
Мать несколько секунд рассеянно смотрела на кассиршу. Потом она чуть не забыла заплатить, наконец положила слишком большую купюру, не взяв сдачу, что было совсем не похоже на нее, и бросилась из дверей вон, к машине, в которой уже в большом нетерпении сидел за рулем ее муж.
— Айзек! — Она еще не уселась, а стояла, согнувшись у открытой дверцы автомобиля, и совала покупки на правую сторону заднего сиденья. — Айзек… Гарольд убит. Это все Джо Кинг. Надо сейчас же заявить.
Мистер Бут-старший был несколько выведен из равновесия поведением своей жены. Мэмми10 была метиской, трудолюбивой ранчерихой, разводила мелких домашних животных, которых многие индеанки презирали, и дома приспосабливалась к неразговорчивой атмосфере ранчо. Гарольд, наверное, был единственный, кому ее природная словоохотливость была не в тягость, потому что он и сам любил поболтать и, кажется, вызывал этим даже особую к себе любовь матери. Но разговоров с Гарольдом было недостаточно. И если мэмми появлялась в «сити» резервации, на Агентур-стрит, и в особенности если она делала покупки, открывались шлюзы ее красноречия, и говорила она, по мнению мистера Бута-старшего, всегда много лишнего. Поэтому он уже много лет избегал ездить с ней за покупками. Но Гарольда не было, что больше сердило Айзека Бута, чем заботило, а последняя незамужняя дочь должна была ухаживать за больной коровой. В общем, для Бута-старшего это был черный день, соответственно этому он и реагировал.
Он ничего не ответил жене, небрежно махнул рукой, чтобы она побыстрей садилась, и тут же поехал с ней в суд племени, где в это время дня обязательно должен был кто-нибудь находиться.
Когда он вошел — его маленькая жена будто спряталась позади него, — он прежде всего встретил Рунцельмана, который как раз проходил узким коридором.
— Судья Крези Игл? — спросил Бут коротко и требовательно.
— Нету, только председатель.
— Надо с ним говорить.
— Идет разбирательство дела. Вам придется подождать.
Рунцельман понимал, что Айзек Бут — арендатор большого ранчо и его личность в любом случае требует уважения. Поэтому он повел его в пустующую пока рабочую комнату Эда Крези Игла и предложил ему с женой на выбор три имеющихся стула.
Айзек Бут уселся.
— Председатель не любит, чтобы ему мешали, а разбирательство важное и трудное, — заявил Рунцельман. — Если я войду, вмешаюсь и отважусь спросить — лучше, если я буду вкратце знать, в чем дело. Не подскажете ли вы?
Айзек Бут боролся с собой. Ему не хотелось бы распространять сплетни, но речь шла о его сыне, а кроме того, он хотел показать этому судебному чиновнику, что Бут-старший приходит, если только у него важное дело, которое, словно громом, должно поразить чиновничью среду.
— Джо Кинг убил моего сына.
Это произвело эффект.
Рунцельман с секунду стоял в полной растерянности. Затем он стянул те морщины11, которые применял только в особенных случаях, наверное не более как раз в пять лет, сморщился и без лишних слов удалился в темпе кладбищенского служителя. И ничего другого не было в его внутреннем настроении, как: значит, так и должно было произойти.
С момент он еще колебался перед дверью комнаты председателя, осознавая слова, которые он не мог выговорить от волнения, хотя только что слышал их, затем нажал на ручку. Предварительно стучать показалось ему для данной ситуации неуместным. Индейский председатель суда на полуслове бросил на вошедшего взгляд, который приказывал ждать, и продолжал далее.
Против его стола стояли оба полицейских — высокий и маленький. Между ними — Джо Кинг. На нем были черные джинсы и белая рубашка. Руки, заведенные за спину, были в наручниках.
Рунцельман остановился у двери, которую закрыл за собой.
— Слышали выстрелы, и найдены трупы, — сказал старый судья. — Где ты был в бурную ночь, Джо Кинг?
— Я отказываюсь давать показания.
То, что Стоунхорн произнес эти четыре слова, показалось Рунцельману уже много. По опыту его неоднократного общения со Стоунхорном, знакомству с его поведением в подобных ситуациях он не ждал ничего иного, как молчания.
Старый судья был рассержен.
— Ты хочешь нам затруднить дело. Тебе это уже иногда сходило с рук, но не всегда тебе этим удастся воспользоваться. Тебя видели здесь в агентуре вечером, имеется достаточно свидетелей. Потом ты исчез. Если ты не сможешь указать, где был, это будет нетрудно установить косвенными доказательствами. Ты уже дважды подозревался в убийстве и только за недостатком доказательств был освобожден. Ты и теперь сопротивлялся, когда должен был явиться в суд. Уже за это ты будешь наказан.
— Я не сопротивлялся.
— Показания обоих полицейских налицо.
— Я не сопротивлялся. Если бы я сопротивлялся, я бы справился с этими типами в один момент. Этого они, наверное, боялись и потому схватили меня, не дав и слова сказать.
— Противоположные показания обоих полицейских налицо.
— Ложные показания.
— Придержи свой язык, Джо Кинг. Показания будут подкреплены клятвой, в этом я не сомневаюсь.
Полицейские, всем своим видом выразили согласие.
— Я спрашиваю в последний раз: где ты был и откуда у тебя нашейная серебряная цепочка?
— Я отказываюсь давать показания.
Судья недовольно вздохнул и повернулся, чтобы заполнить паузу, к Рунцельману:
— Ну что?
