ним.
Но Крези Игл, который, конечно, не видел, как краска стыда залила лицо суперинтендента, оставался спокоен.
— Мне кажется, сэр, что пьянство распространено среди двух групп людей: среди тех, которые прекрасно живут и расточают время, потому что заняты не более двух дней в неделю, и среди тех, кто живет в бедности и потерял всякую надежду. Именно к этим последним и относятся наши индейские пьяницы.
— Оставим общие рассуждения, Крези Игл, и займемся тем, что входит в нашу компетенцию. Что вы думаете по поводу дела Джо Кинга?
— А ничего, сэр. С исчезновением Лауры будет снят и этот вопрос. Никто не упрекнет Джо Кинга в том, что его отец был пьяница… миссис Карсон известно это, по крайней мере, пятнадцать лет, а всей резервации намного больше.
РОДЕО
Оказалось, Эйви уговорил Стоунхорна принять участие в родео, которое должно было состояться через несколько недель в Нью-Сити. Квини удивилась, что ее обычно такой самоуверенный супруг высказывал сотни опасений, проявлял прямо какой-то комплекс неполноценности, да и настроение у него стало как у школьника перед выпускным экзаменом.
— Но ведь ты справишься, — сказала она. — Все так считают.
Он пожал плечами.
— Мир совсем не таков, каким он тебе кажется, Квини. Ты в школе жила в зйр-кондишен…17 — А когда Квини вопрошающе взглянула на мужа: разве опыт, который она только что получила, ничего не значит? — он добавил: — И, кроме того, в резервации — значит, в теплице, в тепличных условиях, во всяком случае не под открытым небом. Ты в жизни еще немалому удивишься.
Что он этим хотел сказать, Квини не знала, но спрашивать, если он не говорил сам, было бесполезно.
Стоунхорн и Квини — Тачина говорили, таким образом, только о сугубо практических вещах. Пришло известие, что картина «Руки под вуалью» тоже продана, и скоро поступят деньги. Сумма была еще более высокая, чем предлагал первый интерессант, и Квини радовалась не только этому, но и тому, что не знала обстоятельств продажи. Возможно, и второй покупатель не был человеком Тайны. Но она не видела его и могла думать о нем все что угодно.
Сумма была распределена. Стоунхорн купил аварийный спортивный автомобиль за чрезвычайно недорогую цену. Кузов годился разве что для автомобильного кладбища да под пресс, но мотор оказался почти исправен и скоро был полностью восстановлен в мастерской. Стоунхорн притащил к дому три бесхозные развалины и поменял едва ли не весь кузов. Эта работа доставила ему радость. Он подыскал также вторую кобылу, к которой не имел особых претензий, кроме того, что она была дороговата.
В конце концов осталась сумма для взноса на родео и резерв… нет, не все резерв, ведь Стоунхорн вдруг решил на эти же деньги купить на зиму сена и овса.
В доме царило спокойствие. Квини держала все в чистоте и порядке и, так как уже не боялась, что мебель будет переломана, приводила обстановку в соответствие с ее и мужа вкусами. Она регулярно посещала недалекое кладбище и тихо беседовала с несчастным старым человеком, который теперь лежал в земле и которого она обещала не забывать.
Однажды ее навестила бабушка. Она порадовалась на новую семью и намекнула, что отец теперь определенно смирится, что не пройдет и года, и он, конечно, снова примет ее как родную дочь. Бабушка принесла Квини подарок — налобную повязку, с большим искусством вышитую свиной, окрашенной древними минеральными красками щетиной. Красные, синие и желтые треугольники на белом фоне изображали типи.
Квини обрадовалась подарку. Она решила, что наденет ее на празднике Солнечного танца.
О Гарольде Буте больше никто не вспоминал. Родители смирились с тем, что он исчез, и жили мыслью, что он наверняка как-нибудь явится с присущей ему бесцеремонностью. Словом, это выглядело так, будто бы сын отправился в путешествие. Приходилось это время управляться без него. Трезвая позиция Мэри более всего способствовала этой атмосфере. Мать Бута припрятала про запас материал на костюм, чтобы юноше было во что одеться, когда он возвратится домой.
В глубине души каждый был рад, что Джо Кинга раньше времени не отдали под суд.
Начало родео приближалось. Многие семьи решили на эти дни поехать в Нью-Сити. Пробудилось общественное честолюбие, желание быть свидетелями того, как соплеменник получит один, а может быть, и целых два приза. Джо Кинг стал своего рода национальным героем, хотя еще никто не знал, чего он сумеет добиться. Но ведь уже стало обычным, что с ним всегда происходит что-то из ряда вон выходящее. И это из ряда вон выходящее должно было стать на этот раз победой индейца над белыми участниками. На это надеялась вся резервация. На это надеялись даже служащие агентуры. Что за триумф для нового суперинтендента, если черная овца за такое короткое время станет блестящим экспонатом! Заведующие отделами договаривались друг с другом о поездке на родео.
Дольше всего длилось соответствующее совещание в семье Халкетт. Но наконец и отец семейства не смог противостоять искушению увидеть зятя победителем родео. Все-таки, как он слышал, у Квини и Джо уже был автомобиль, три дорогие лошади и дом содержался в порядке.
Вечер, когда Джо и Квини, или Инеа-хе-юкан и Тачина, сидели высоко на склоне, не был теплым. Ветер поднимал с сухой земли прерии пыль и нес клубы ее через бетонку, развевал гривы коней, разгонял на небе облака. Стоунхорн докурил сигарету и играл со стебельком травы. Оба смотрели вниз, на маленький рубленый дом и на луг, принадлежащий ранчо Джо Кинга.
— После родео тебе, наверное, придется искать другого мужа, — произнес Стоунхорн, не глядя на Квини, словно разговаривая с самим собой, и вообще он выглядел сейчас человеком, прислушивающимся к далеким раскатам грома и не ведающим все же, откуда надвигается гроза, загадочность которой уже перехватывала ему дыхание. — Осенью и зимой ты снова в школе, и, если меня тут не будет, некому будет вести хозяйство, разве если только ты снова не выйдешь замуж… Жаль было бы забросить все, за что мы тут принялись…
Квини медленно повернулась к мужу.
«Я не понимаю тебя», — говорил ее взгляд.
— Как, собственно, обстоит с тобой… я имею в виду… — В голосе Стоунхорна прозвучало что-то вроде смущения, которого Квини за ним не знала. Но она поняла его.
— У нас будет ребенок.
Стоунхорн отбросил стебелек травы.
— Не выбери ему плохого приемного отца.
— Инеа-хе-юкан…
— У нас нет больше родственников в нашей резервации. Правда, кое-кто есть, но они и слышать ничего не хотят о Кингах, о моем отце и обо мне. Ты вообще о них никогда не упоминаешь, и я тоже не называю их имен. Родственники со стороны моей матери, должно быть, еще живут в Канаде. Она говорила иногда об этом, но видеть их мы никогда не видели. Девяносто лет назад некоторые, кто не хотел жить в этой резервации, переселились туда. Оттуда происходит и мое имя… Инеа-хе-юкан, которое дала мне моя мать. Это имя вождя. Я его получил, но еще не заслужил, и едва ли сумею его заслужить.
— Все всегда будет так, как ты того захочешь, мой муж. Но я… я не понимаю… и я не знаю…
— Я тебе объясню, Тачина. Ты думаешь, и так думает большинство, Стоунхорн — хороший наездник, он хорошо бросает лассо, он силен и ловок, он может даже схватить быка за рога и положить его на землю. Значит, он выиграет приз, — может быть, не первый и, может быть, не во всех состязаниях, в которых будет участвовать. Но он выйдет с честью, по крайней мере с хорошими очками. Он покажет себя. Он уже не в первый раз выступает на родео.
