все равно она еле влезает в нее. Мы держим пари, что будет дальше: ее уволят или выдадут ей новую форму?
Филип поставил локоть на каминную полку, не делая ни малейших попыток уйти в кабинет. Отправляясь за кофе, Энн услышала его ленивый голос:
— Ее заставят подписать обязательство воздерживаться от какао до истечения срока службы.
Когда Энн вернулась, Джоан все еще говорила о еде:
— Столько никому не съесть! — жаловалась она тоном человека, потерпевшего фиаско.
Заметив Энн, она проворно вскочила и чуть не уронила поднос в попытке помочь. По пути к столу она наткнулась на скамеечку для ног, толкнула бедром стул и запнулась о край ковра. Наконец она пристроила кофейную чашечку на круглом колене, продолжая болтать без умолку: «Свадьба… ты была бесподобна, Энн… Платья подружек… Мое было слишком тесным, я не могла проглотить ни крошки. Хорошо еще, что молния не разъехалась прямо в церкви! И потом, белый цвет безобразно полнит. Не знаю ни одной женщины, которой он был бы к лицу… Знаешь, а Диана на Ближнем Востоке. А Сильвия замужем, у нее двое малышей, а прислугу она никак не найдет… А та худышка… как же ее звали? Кажется, Лин… так вот, она тоже служит в армии! Помнишь, как она влюбилась в тебя? Наверное, она была без ума от радости, когда ты вернулась!»
Филип лениво отозвался:
— Да, без ума.
Энн отчаянно желала, чтобы Филип ушел к себе, но он не двигался с места. Рослый, светловолосый и надменный, он стоял, прихлебывая кофе и держа между пальцев позабытую сигарету. Джоан Толлент тоже курила — так же азартно, как и болтала, то и дело глубоко затягиваясь. Она продолжала вспоминать Линдолл до тех пор, пока Энн не охватило желание завизжать. Но она давно научилась сдерживаться, поэтому сидела молча, изредка вежливо улыбаясь. Филип мог бы сменить тему, если бы захотел. Энн не хотелось, чтобы он наблюдал за ней и видел, что ей не все равно, кто и что говорит про Линдолл.
— Хорошенькой ее не назовешь, но что-то в ней есть, верно?
На этот раз Филипу было нечего сказать. Он снова наполнил свою чашку черным кофе. Джоан порывисто вскочила, подхватила чуть не упавшую чашку и заявила:
— Пожалуй, и я выпью еще немного. А ты по-прежнему ведешь дневник, Энн?
Потянувшись за чашкой, Энн улыбнулась и покачала головой. Джоан нависла над Филипом, держа в руке кофейник.
— Она не показывала его вам? — Джоан хихикнула. — Это был бесподобный дневник! Мы часто подтрунивали над ней. Она записывала в него все до последней мелочи. Значит, ты перестала вести дневник после свадьбы, Энн?
Ответом вновь стала вежливая улыбка.
— Нет, во Франции. Это было бы слишком опасно. Представь, если кто-нибудь узнал бы, что я на самом деле думаю о немцах!
Она решительно отняла у Джоан кофейник и сама наполнила чашки. Филип отошел к камину, на прежнее место, и спросил:
— Чем может быть опасен дневник? Я тоже веду записи, но они никому не интересны, вроде «Ленч, Смит, 1:30».
Джоан захихикала.
— Нет, дневник Энн был совсем другой! Однажды я прочла страничку — за это она чуть не убила меня! Она описывала буквально все, даже то, о чем не принято говорить вслух — ну, как тот старик… как бишь его… Пипс [4], с той лишь разницей, что он писал о своих романах и любовницах. А Энн просто описывала все, чем занималась каждый день.
Продолжая улыбаться, Энн примирительным тоном заметила:
— Может быть, хватит выдавать мои тайны, Джоан?
И она посмотрела на внимательно наблюдающего за ней Филипа. Взгляды двух пар почти одинаковых серых глаз скрестились и разошлись. Филип допил кофе, поставил пустую чашку на поднос и объявил:
— Ну, мне пора работать.
Глава 24
На следующее утро Гарт Олбани вошел в кабинет Филипа в военном министерстве и вопросительно поднял бровь взглянув на девушку-секретаря. Филип выслал ее. За годы службы в разведке Гарт разучился доверять даже самым преданным подчиненным.
Оставшись наедине с Филипом, Гарт остановился у стола, взял с него кусочек красного сургуча и принялся пристально рассматривать его.
Филип откинулся на спинку стула.
— С моим сургучом что-нибудь не в порядке?
Гарт торопливо отложил его.
— Нет. Послушай, Филип, я пришел сюда по чертовски щекотливому делу и даже не знаю, как к нему подступиться.
Филип слегка приподнял брови.
— Первое правило композиции гласит, — напомнил он, — начни с самого начала, переходи к середине и продолжай до конца. Так что лучше начинай.
Гарт мрачно взглянул на него.
— Неудобно получается, — пробормотал он, придвинул стул, сел и подался вперед, поставив локти на стол. — Мне поручили это дело потому, что мы родственники, друзья и так далее…
Прежним ровным тоном Филип откликнулся:
— Полагаю, речь идет об Энн.
Гарт не стал скрывать облегчения. Лед сломан, можно продолжать. Завести этот разговор ему и впрямь было нелегко, он прекрасно помнил о почти болезненной гордости Филипа. Но ни Гарт, ни кто-либо другой не знали, долго ли гнев Филипа способен бурлить, прикрытый внешней невозмутимостью и спокойствием. Гарт хотел бы разобраться в характере друга, но пока не мог.
— Итак? — спросил Филип, и Гарту пришлось взять с места в карьер:
— Начальство недовольно. Сначала ты считал, что она умерла, а потом она вдруг взяла и объявилась. В разведке хотят встретиться с тобой по этому поводу. Меня прислали с уведомлением — а точнее, взвалили на меня самую трудную работу.
— Продолжай.
— Как тебе известно, Ла-Манш — преодолимая преграда. Кому-то поручили сделать запросы о прибывающих беглецах, и мы получили отчет.
— И что же?
— Кое-что ты уже знаешь: Тереза Джоселин жила в Шато-де-Морнак вместе с приемной дочерью, мисс Джойс. Энн приехала в гости к тетке в апреле сорокового года, а в июне ты приплыл на моторке, чтобы увезти ее в Англию. Тебе удалось увезти некую женщину, но в лодке она скончалась, и ее похоронили, как Энн. В отчете об этом не сказано, но это общеизвестно. Теперь опять вернемся к отчету. Известно, что Терезу Джоселин похоронили за неделю до твоего прибытия во Францию. Энни Джойс осталась в шато и заболела. За ней ухаживало двое старых слуг, Пьер и Мари. Деревню заняли немцы. К больной прислали врача.
— Да, все это я знаю. Видимо, ты слышал историю Энн. Она утверждает, будто вернулась в шато и выдала себя за Энни Джойс. По ее словам, вскоре у нее началась пневмония. Когда она поправилась, ее увезли в концентрационный лагерь.
Гарт виновато потупился.
— Это еще не все. В отчете сказано, что Энни Джойс поправилась очень быстро. Врач-немец
