Глава 40
В течение нескольких следующих дней в двух различных районах Лондона одновременно слушались два дела. Ни один из процессов не занял много времени и не привлек особого внимания. В обоих случаях был вынесен вердикт: самоубийство, вызванное нарушением психического состояния. И не существовало никакой очевидной связи между Мэй Вудс, тридцати девяти лет, замужней, и Эмили Солт, пятидесяти восьми лет, незамужней. Кроме одного факта — что обе они отравились цианидом.
Когда для правосудия уже не остается работы, не в правилах полиции предоставлять публике целую лохань грязного белья в ущерб невинным людям, оставшимся в живых. Так как ни Эванса, ни Дональда в качестве свидетелей не вызвали, то ничто не могло указать суду на связь, существующую между Двумя смертями. В случае Эмили Солт врач, приходивший к ней во время недавней болезни, заявил, что она, по его мнению, проявляла все признаки расстроенной психики, и он посоветовал ее невестке поместить ее под наблюдение. Миссис Солт и мисс Силвер под присягой рассказали о том, как Эмили вошла в дом и как они нашли ее тело у подножия лестницы. Полицейский врач изложил в своих показаниях причину смерти. И на этом все закончилось. Упоминания о банке яблочного джема в зале суда не прозвучало.
На слушании дела миссис Вудс было установлено, что во время визита полицейского офицера она заперлась в комнате, а когда дверь взломали, обнаружилось, что она приняла смертельную дозу яда. Коронер спросил, была ли у миссис Вудс причина полагать, что ее арестуют. Получив утвердительный ответ, он захотел узнать, намеревается ли полиция представить еще какие-либо свидетельства. Ответ был отрицательным. Как миссис Мэй Вудс погибшая была опознана дворником, обслуживающим блок квартир, в одной из которых женщина проживала последние пять ле.
Когда о смерти мисс Джонс стало известно у Эверзли, Сирил надел черный галстук и на некоторое время удалился от дел. Он был слишком глубоко потрясен, чтобы осознать, что теперь еще долго будет испытывать почти столь же сильное чувство облегчения.
На следующий день после окончания двух процессов мисс Силвер наслаждалась за чашкой кофе беседой с Фрэнком Эбботтом и Уильямом с Кэтрин. Снаружи стоял пронизывающий холод и дул северный ветер, сопровождаемый колючим снегом. Но в комнате мисс Силвер были задернуты синие плюшевые занавески, в камине пылал огонь, а перед ним стояли кофе и булочки. Поэтому здесь было светло и уютно. Теплый, радостный свет озарял узорчатые обои, гравюры в желтых кленовых рамках, галерею памятных фотографий и мисс Силвер собственной персоной в платье из недорогого шелка, приобретенном под конец войны. В первый год платье предназначалось только для воскресных дней, во второй — для повседневного ношения, а теперь низведено до уровня домашнего вечернего платья, которое надевалось в комплекте с черным бархатным жакетом. Этот уютный, нежно любимый хозяйкой наряд уже до такой степени был освящен временем, что претендовал на легендарность.
Фрэнк Эбботт, расслабленный и неофициальный, взглянул на сидящего напротив Уильяма.
— Хорошая работа, правда? Никакого шума, никакого скандала, никаких заголовков в газетах. С глаз долой — из сердца вон.
— Да, это была прекрасная инсценировка. Мы очень вам благодарны. Нельзя допускать такой огласки, если пытаешься поставить предприятие на ноги.
Фрэнк взял свою чашку.
— Что ж, вам повезло… — Взгляд его обратился к Кэтрин. — Вам обоим.
Она улыбнулась в ответ.
— Вы ведь когда-нибудь приедете нас навестить, правда?
— С удовольствием — если мое присутствие не вызовет неприятных воспоминаний.
Кэтрин покачала головой.
— Худшее позади. Мы хотим сохранить своих новых друзей — мистера Таттлкомба, миссис Солт, мисс Силвер и вас.
Мисс Силвер улыбнулась. Потом издала свое обычное тихое покашливание:
— Сегодня днем я виделась с миссис Солт. Она поведала мне о паре вещей, которые меня крайне заинтересовали. Я пыталась понять, что можно обозначить в качестве начала этой цепи убийств и покушений. Практически в каждом случае можно ясно увидеть, что зерно зла долгое время зреет в уме преступника, прежде чем дать росток и перейти в действие. Вероятно, в течение долгих лет можно — и должно — следить за некоторыми опасными тенденциями в развитии личности — эгоизма, жестокости, амбициозности, деспотии — и на определенном этапе все это пресечь. В случае Эмили Солт и Мэвис Джонс следует обратить взгляд в далекое прошлое. Когда я пришла к миссис Солт, я была потрясена, увидев увеличенный фотографический портрет ее свекрови, миссис Харриет Солт, матери Эмили и бабки Мэвис Джонс. Черты характера всегда отражаются в чертах лица. В юности, сказала мне миссис Солт, ее свекровь была удивительно красива. Но с летами черты ее огрубели. На фотографии я увидела лицо жестокого деспота. Сегодня днем я выяснила, что камера не оклеветала ее. Именно в ее железных руках Эмили Солт превратилась в то искореженное существо, которое мы наблюдали. Может быть, она никогда не обладала светлым умом, но не требовалось ее постоянно ограничивать, запугивать, подавлять. В результате более мягкого обхождения в ней могли бы развиться лучшие чувства и в итоге можно было бы найти для нее подходящее занятие. Ей не позволяли заводить друзей, поэтому вся ее способность к любви была задавлена и извращена. Отныне она могла проявляться лишь во вспышках неестественной яростной преданности, которая приносила своему объекту лишь неудовольствие. Крайне печальный случай.
Фрэнк Эбботт иронически поднял бровь:
— А случай мисс Мэвис Джонс, она же Мэй Вудс, — тоже печальный?
Мисс Силвер ответила ему серьезным взглядом.
— Да, мне так кажется, Фрэнк. Она была злобной, бессовестной женщиной. А могла стать чем-то совершенно иным. Как тебе известно, ее матерью была Мэри Солт, старшая дочь Харриет. Все отзываются о ней как о красивой, отважной девушке, удивительно похожей на свою мать. В первый раз Абигейль упомянула о тайном браке. Но сегодня днем я выяснила, что, насколько семье было известно, никакого брака не было. Мэри Солт забеременела, и мать ее выгнала. В течение многих лет после этого никто не знал, что сталось с ней или ее ребенком. Семья сомкнула ряды и никогда не упоминала ее имени. О том, что за этим последовало, стало известно Эмили Солт. В период, когда она часто виделась с племянницей незадолго до начала войны, она рассказывала Абигейль, что Мэри Солт, работавшая до седьмого пота, чтобы сохранить жизнь ребенка, наконец вышла замуж за пожилого, болезненного человека. По-моему, он был директором школы. Мэвис окончила среднюю школу, а затем поступила на курсы машинописи и стенографии. Ее мать умерла, когда ей было шестнадцать. Мистер Джонс к тому времени превратился в инвалида, и сестра, приехавшая за ним присматривать, выгнала Мэвис. Это, конечно, ее собственное изложение. Ей, очевидно, было около двадцати трех лет, когда она поступила на работу в вашу фирму, мистер Эверзли. Она обладала замечательным профессионализмом, привлекательной внешностью и уверенной манерой поведения. Она стала секретарем мистера Сирила Эверзли… в каком году?
— В тридцать седьмом или тридцать восьмом, — ответил Уильям. — Она прекрасно выполняла свои обязанности.
— О да — умная женщина, умелый работник, она до такой степени полагалась на собственные ум и навыки, что позволила этим качествам поработить ее. Не знаю, мистер Эверзли, успели ли вы уже тщательно изучить бухгалтерские книги вашей фирмы, но настоятельно советую вам это сделать. Я могу объяснить ее последние поступки лишь тем, что, узнав о вашем возвращении домой и на фирму, она испугалась официального разбирательства и ареста.
— Полагаю, вы правы, — согласился Уильям.
Мисс Силвер кашлянула и продолжила:
— Целью ее брака с мистером Сирилом Эверзли было, конечно, обеспечение себе некоторой защиты. Но этого было недостаточно. Она, разумеется, понимала, что ее финансовые нарушения слишком серьезны, чтобы оставить их безнаказанными. Теперь мы переходим к трагической гибели мистера Дэвиса. Полагаю, мы должны заключить, мистер Эверзли, что, получив ваше напечатанное на машинке письмо, Мэвис Джонс испытала настоящий шок. Вы собственным почерком подписали его «Уильям Смит». Она слишком часто видела первую часть этой подписи, чтобы теперь не узнать ее и не прийти в ужас. Но в ее
