покоятся руины затонувшего корабля. Сисели чувствовала себя умиротворенной. В церкви было темно, только над органом горела лампа. В воздухе витал отзвук величественной музыки, которая смолкла, но была еще жива.
Сисели убрала руки с клавиатуры и повернула голову, сама не зная почему. Впоследствии она пришла к выводу, что услышала его шаги, уловила их каким-то шестым чувством. Он стоял в тени возле отодвинутой шторы, скрывающей из виду органиста. Как ни странно, его присутствие здесь выглядело естественно. Позднее мысли о его появлении возмутили Сисели, но в тот момент все было на своих местах: темнота, церковь, отзвуки музыки — и Грант. А боль улетучилась.
Но это продолжалось всего одну минуту. Они переглянулись, и Грант произнес:
— Святая Цецилия…
У Сисели появилась еще одна причина теряться по ночам в догадках: как он произнес эти слова? Небрежно? Насмешливо? Да, конечно, именно так. Но почему они потрясли ее до глубины души? Уткнувшись разгоряченным лицом в подушку, она объясняла самой себе: «Потому, что я все еще по уши влюблена в него». А тогда, в церкви, она молча сидела, глядя на него огромными глазами. Он продолжал:
— Это было прекрасно. Ты быстро совершенствуешься.
— Правда?
Ее слова не имели значения. Важнее всего было не нарушить очарования минуты. Сисели могла бы воскликнуть: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!» Мысленно она так и сделала, но вслух высказаться побоялась. Слова давались ей нелегко. Вечно они значили слишком много или слишком мало. Иногда становились лишними. Слова любви и горечи, с которыми она обращалась к Гранту, сейчас не следовало вспоминать, иначе вся умиротворенность развеется как дым. Но если она просто промолчит, он подумает… Она чуть было не поддалась порыву, не заботясь о том что подумает Грант.
Очевидно, некий инстинкт или нечто более простое и даже элементарное заставило ее сказать:
— Мне шлют анонимные письма.
Необдуманность этой фразы потрясла Сисели. Она же давно решила, что о письмах никто не узнает! А уж тем более Грант! Слова сами сорвались с ее губ. Сисели стало страшно.
Грант Хатауэй пригнул голову, проходя под железным прутом, на котором висела штора, и очутился в пятне света. Он казался недоверчивым и рассерженным.
— Анонимные письма?
Она кивнула.
— О нас?
— О тебе.
Напрасно она заговорила про письма: боль мгновенно вернулась. Но она вернулась бы в любом случае. Значит, остается только выдержать новое испытание.
Грант протянул руку.
— Покажи их мне!
Сисели взяла со стула сумочку и вынула из нее письма, сложенные в один конверт.
— Я хотела сжечь их, но потом передумала, решила попытаться выяснить, кто их посылает. Я сохранила их, сложила в конверт, но все время боялась, что о них кто-нибудь узнает.
— Письма приходили по почте?
— Нет, в этом-то и весь ужас! Они не были даже вложены в конверты — их сворачивали и бросали в почтовый ящик на двери, — Сисели свернула лист и протянула Гранту. — Вот как они выглядели.
— Вижу, твое имя напечатано на машинке, — Грант развернул листок. — И само письмо тоже.
Письмо гласило:
Дочитав письмо, Грант нахмурился:
— Похоже, этот доброжелатель любит подслушивать, д о чем говорится в других письмах?
— Я получила еще два письма — первое в субботу, а вот то два дня спустя, — голос Сисели дрожал от боли.
Она подала ему второй листок. Неровными, кривыми буквами на нем было написано:
Он опять холостяк. Неужели Вам все равно? Спросите, кто навещал его в пятницу вечером. Если у Вас осталась хоть капля гордости, Вы добьетесь развода.
Затем Сисели протянула третий листок. Последнее письмо оказалось короче двух предыдущих и состояло всего из одной фразы:
Кое-кому наверняка захочется узнать, что произошло в пятницу вечером.
Дочитав эти слова, Грант выхватил у Сисели конверт, сунул туда все три письма и убрал конверт к себе в карман.
— Пусть лучше побудут у меня. Если получишь очередное письмо — сообщи мне. Только постарайся разворачивать их осторожнее: возможно, на них остались отпечатки пальцев.
Избавившись от писем, Сисели вздохнула с облегчением. Она закрыла сумочку, выключила свет и взяла фонарь, чтобы не споткнуться в темноте. Выйдя следом за ней на церковный двор, Грант со смехом сказал:
— Знали бы только деревенские сплетники! Такое событие — мистер Грант Хатауэй провожает домой миссис Грант Хатауэй!
Сисели порывисто обернулась и вызывающе выпалила:
— Лучше бы ты этого не делал.
— Тебе придется смириться — потому что я твердо намерен проводить тебя. И это еще не все. Мне не нравится, что ты бродишь по улицам одна в темноте.
Сисели усмехнулась.
— Из-за того, что случилось с Мэри Стоукс? Неужели ты считаешь, что она и вправду видела труп?
— Она была по-настоящему перепугана.
— Ее вполне мог напугать кролик или сова. Ты же знаешь, как низко над землей летают по ночам большие совы. А Мэри горожанка. Да, она испугалась, бросилась бежать и довела себя до истерики. Но когда ей пришлось объяснять, что произошло, ей стало стыдно, вот она и выдумала всю эту историю. Не понимаю, зачем Фрэнк тратит на не время. Можно подумать, в Скотленд-Ярде ему больше не чем заняться!
После непродолжительной паузы Грант ответил:
— Я не знал, что твой кузен находится здесь по долгу службы.
— А я считала, что об этом уже знают все. Не понимаю только одного: почему все так заинтересовались рассказом Мэри Стоукс.
— Об этом я не думал. Я слышал только, что она перепугалась. Что же произошло?
Сисели вдруг опомнилась. Ее прежние отношения с Грантом безнадежно испорчены, восстанавливать их она не собиралась. Но поддаться его обаянию было так легко! Сисели чувствовала, что уступает. Она постаралась ответить коротко:
— Полагаю, ее испугала сова.
Грант издал звук, напоминающий краткий смешок, и оборвал себя. Сисели прекрасно понимала, что это значит. Они с Грантом идут по темной улице и говорят о Мэри Стоукс. Как будто им есть дело до того, что она увидела! Они остались наедине, а им нечего сказать друг другу, мысль о неизбежном и тягостном
