— Не очень.
— А потом?
— Мы пошли в кино — уже в другой кинотеатр. И пробыли там до половины одиннадцатого.
— А позавчера, шестнадцатого, в субботу вы тоже виделись?
— А как же. Говорю же, у меня короткий день. Мы немного побыли у меня, затем пошли в «Розу и корону» играть в дартс.
— В какое время вы пришли туда?
— Около восьми. А ушли примерно в десять.
Лэм продолжал допрашивать ее и получал краткие ответы, иногда сопровождаемые гримасами или машинальным хихиканьем. Никаких расхождений или противоречий он не заметил. Если верить Мейзи Трейл, Альберт Каддл не мог убить Луизу Роджерз в пятницу восьмого, а потом отвести ее машину в Бэзинстоук. Он не мог спрятать труп в шесть часов в субботу девятого. И не мог убить Мэри Стоукс после того, как Джо Тернберри расстался с ней в пятнадцать минут девятого в субботу шестнадцатого.
Показания Мейзи обеспечили бы Альберту Каддлу три железных алиби. К несчастью для него, ее слова мало что значили.
Глава 27
Как только Мейзи Трейл вышла, констебль Мэй вернулся.
— Здесь одна особа из Дипинга, сэр. Говорит, что знает убийцу. Ее фамилия Рипли.
Фрэнк Эбботт беззвучно присвистнул. Это имя он записал в блокноте несколько часов назад, припоминая, что с ним связано. Он переглянулся с инспектором и пробормотал:
— Горничная Хатауэя…
Мисс Рипли была в форменном платье с наброшенным поверх него пальто. Три с половиной мили от Дипсайда она преодолела на велосипеде. Как и Мейзи, она не носила шляпку, но контраст между этими двумя женщинами был поразителен. Общее между ними было только одно — их пол. Негустые, прямые волосы Агнес Рипли влажно поблескивали, на сальной коже виднелись мелкие капли. Она была очень бледна, темные круги под глазами напоминали синяки. Она села и произнесла сдержанным, холодным тоном:
— Мне известно, кто убил этих двух девушек. Хотите, чтобы я сообщила вам?
Лэм вытаращил глаза. Она явилась сюда впопыхах — в домашней обуви, форменном платье, в пальто без пуговицы. Похоже, выбежала из дома в чем была. Выдержав паузу, Лэм заметил, как судорожно сжалась правая рука посетительницы. Наконец он спросил:
— Вы хотите дать показания?
— Я знаю, кто убил их.
— Отлично, мы запишем ваши показания. Назовите свое имя и адрес.
— Агнес Рипли, Дипсайд, близ Дипинга, — нетерпеливо отозвалась она.
— Вы живете в доме мистера Хатауэя? Кажется, ваше имя мне знакомо. Вы служите там горничной?
— Служила.
Ее губы дрогнули — многое осталось в прошлом. Если вернуть его нельзя, надо обо всем забыть.
Сержант Эбботт делал записи в блокноте.
Старший инспектор напомнил о себе:
— Итак, мисс Рипли?..
— В прошлую пятницу… — те же слова произносила и Мейзи, но совсем иначе, — в прошлую пятницу мистеру Хатауэю звонила одна иностранка. Это было в десять минут пятого…
Лэм перебил ее:
— Откуда вы узнали, что она иностранка?
— По выговору.
— К телефону подошли вы?
— Нет, в доме все считали, что я ушла. Я сняла трубку параллельного телефона.
— Зачем?
— Мне хотелось знать, кто звонит ему. Я думала, это миссис Хатауэй.
— А почему это вас интересовало?
Ее взгляд все объяснил инспектору: глаза сверкнули и тотчас погасли.
— Мне хотелось знать, она ли это.
— Но вы услышали голос той иностранки — вы убеждены в этом? Она называла свое имя?
— Она сказала: «Мистер Хатауэй? Я хочу поговорить с мистером Хатауэем». Он откликнулся, и она продолжала: «Меня зовут Луиза Роджерз, но это имя вам незнакомо. Я хотела бы отдать вам одну вещь, которую вы потеряли».
— Вы абсолютно уверены, что она назвалась именно так?
— Где еще я могла услышать это имя? Оно еще не появилось в газетах.
— Продолжайте.
— Она объяснила: «Вечером четвертого января вы заезжали в отель „Бык“ в Ледлингтоне. И обронили там зажигалку». Мистер Хатауэй ответил, что это ошибка, никакой зажигалки он не ронял, и тогда эта женщина сказала: «Или не зажигалку, а письмо». Потом она добавила, что звонит из Лентона, что у нее есть машина, и спросила, как доехать до Дипсайда. Он повторил, что это ошибка, но объяснил, куда ехать.
Агнес замолчала и уставилась на Лэма, будто не видя его. Когда же он спросил: «И это все?» — она вздрогнула, точно очнулась, и снова заговорила:
— Я слышала, как в половине пятого подъехала машина и мистер Хатауэй сам открыл дверь и впустил ее. Миссис Бартон, экономки, не было дома. Мы обе взяли выходной. Мистер Хатауэй провел гостью к себе в кабинет, я подкралась к двери, приоткрыла ее и слышала все, что они говорили.
Лэм хмыкнул.
— Значит, вы спустились вниз, к двери кабинета. Зачем?
Ее глаза опять ярко блеснули.
— Она не была знакома с ним. Только видела его в «Быке». Ясно же, что она нашла предлог для встречи. Я должна была узнать, что он скажет.
Лэм забарабанил пальцами по колену. Эта девушка обезумела от ревности. В таких случаях женщины часто говорят всю правду, а если этого им кажется слишком мало, лгут.
— Продолжайте! — коротко бросил он.
— Ее я понимала через слово — она говорила слишком быстро и с акцентом, но речь шла о бриллиантах. Это меня немного успокоило. Но все равно я думала, что она заинтересовалась им. Я слышала, как он поставил ее на место, сказав, что не понимает, о чем речь. Она заволновалась, заговорила еще быстрее, а потом выкрикнула: «Покажите мне руки — и я все пойму!» Он твердил: «Вы ошибаетесь». Она крикнула во весь голос: «Руки!» — и мистер Грант направился к двери. Я испугалась и убежала.
Главное было сказано. Мистер Фрэнк Эбботт, племянник полковника Эбботта, живущий в Эбботтсли, записал ее слова — сказанного уже не вернешь. Агнес чувствовала себя опустошенной, замерзшей и усталой. Ее сжатый кулак обмяк. Полицейский из Лондона спросил, все ли это, и она кивнула. Она совсем ослабела и не знала, сумеет ли вернуться домой на велосипеде. И вдруг ей пришло в голову, что возвращаться нельзя и идти ей некуда. Это хуже смерти. Об умершем хоть кто-нибудь позаботится — похоронит его. А ей нечего рассчитывать даже на такое. Она сидела, гладя в никуда.
Лэм сказал:
— Вы говорите, что вам известно, кто убил Мэри Стоукс и другую женщину, труп которой нашли в лесу. Вы считаете, это был мистер Хатауэй?
