— Все черное?
— Кроме чулок.
— И все-таки ока была во всем черном? И ничто не оживляло наряд?
— Только серьги, довольно приметные, похожие на те кольца вечности, которые так нравятся женщинам, уж не знаю почему.
— Хм… пара серег. Вы уверены, что именно пара?
Грант снова удивленно взглянул на него.
— Да, пара серег из тех, что нельзя не заметить.
На этом расспросы о сережках закончились.
Но Лэм не унимался. По какой дороге мистер Хатауэй бежал из Франции? В каком месте он вышел на дорогу, ведущую к Парижу? В каком месте сошел с нее? Все ответы старательно записывались, но мало чем могли помочь — Мишель Ферран не сумел указать, где именно были украдены драгоценности. Но даже при условии совпадения показаний ответы мистера Хатауэя почти не принесли пользы.
— Что сказала Луиза Роджерз, когда попросила показать ваши руки?
— Сказала, что видела свои бриллианты в руке вора. Уверяла, что узнает эту руку. Просила показать мои руки, и я согласился.
— Руку или руки?
— Кажется, руки. И я протянул их перед собой.
— А вы не могли бы показать, как именно?
— Пожалуйста.
И он положил руки на стол. Свет озарил большие ладони изящной формы, загрубевшие от работы. Через суставы указательного и среднего пальцев левой руки тянулся тонкий белый шрам. Если бы не загар, шрам был бы не так заметен.
— Откуда у вас этот шрам, мистер Хатауэй? — живо спросил Лэм.
— Баловался с ножом, когда мне было четырнадцать лет. Должно быть, у вашей миссис Роджерз прекрасное зрение, если она сумела разглядеть этот шрам во дворе «Быка».
Лицо Лэма осталось непроницаемым.
— Если она говорила об этом, то должна была упомянуть, что человек, выронивший зажигалку, искал ее с фонарем, и луч света упал ему на руку. При свете фонаря такой шрам отчетливо виден.
Грантом овладел азарт. Случались моменты, когда он даже наслаждался игрой. Наступил один из них. Он улыбнулся.
— Но про шрам она ничего не говорила — уверяла только, что узнает руку. Как только я показал ей руки, она утратила ко мне интерес и ушла. — Он снова показал ладони. — Должен заметить, инспектор, что в тот вечер в отеле было многолюдно. В баре собралось по меньшей мере человек двадцать. Любой из них мог выронить зажигалку под окном Луизы Роджерз и осветить фонарем руку, которую она ударила.
Лэм без промедления нанес серьезный удар.
— Но она приехала за вами в Дипинг, мистер Хатауэй. Это доказано, как и то, что она беседовала с вами в этой комнате и попросила вас показать руки. А еще доказано, что в тот же вечер Луиза Роджерз была убита — вероятно, вскоре после вашего разговора с ней. Ее труп сначала спрятали в роще Мертвеца, на следующий вечер перенесли в дом лесника и зарыли в подвале. И вы считаете, что остальные двадцать человек, которые побывали в баре «Быка» две недели назад, участвовали в такой цепи событий? У вас нет никакого алиби.
Грант сунул руки в карманы и забренчал связкой ключей.
— Да, я проявил непредусмотрительность. Но тогда я понятия не имел, что кого-то убили. Рискну утверждать, что даже вы не всегда можете обеспечить себе алиби. Что дальше?
Лэм поднялся.
— Мы надеемся найти новые улики. А пока попрошу вас не покидать деревню, мистер Хатауэй.
Грант испытал облегчение и изумился этому.
Глава 29
Сняв трубку, Мэгги Белл услышала только, что миссис Эбботт звонит дочери и сообщает, что на ужин они не придут — полковник Эбботт увлекся игрой в шахматы со священником.
— Поэтому накорми Фрэнка и мисс Силвер.
Фрэнк еще не вернулся. Мэгги могла бы сказать это миссис Эбботт, поскольку мистер Хатауэй дважды звонил мисс Сисели и спрашивал о Фрэнке. Мисс Сисели опередила Мэгги:
— Фрэнк еще не вернулся.
— Тогда накорми мисс Силвер и поужинай сама. Съешь хоть что-нибудь, дорогая, — миссис Эбботт повесила трубку.
Следующим позвонил мистер Фрэнк — сказал, что задержится и просил не ждать его.
— Что за чепуха — ты должен поужинать!
— Я повезу шефа обратно в Лентон, там и перекушу. — И повесил трубку.
Мэгги Белл изнывала от скуки.
Следующим был звонок Марка Харлоу к мисс Сисели. Эту пару Мэгги всегда слушала в оба уха. Марк ухаживал за Сисели, это было очевидно. А она держалась холодно, но ведь она уже почти в разводе, значит, у него есть шанс. Мисс Сисели вряд ли помирится с мужем. Слишком уж она горда. Нет, не гордячка, но достоинства ей не занимать.
— Сисели… — произнес мистер Харлоу, и Сисели ответила таким тоном, словно звонок оторвал ее от какого-то дела.
— Что?
— Можно зайти?
— Нет-нет.
— Почему?
— Родителей нет дома.
— А при чем тут они? Я хочу поговорить с вами.
— Вам придется беседовать со мной и мисс Силвер. Вы этого хотите?
— Мы могли бы где-нибудь уединиться.
— Нет.
Марк Харлоу не удовлетворился ответом. Его громкий голос разнесся по всей линии.
— Как вы можете! У вас каменное сердце!
Сисели рассмеялась.
— А как я должна была поступить, будь у меня настоящее, живое сердце?
— Сисели, я взвинчен, из-за этих проклятых убийств! Полиция рыщет повсюду. Вы не поверите, они уже побывали здесь. Хотели выведать все, что я делал, говорил и думал на протяжении двух последних недель. Как будто кто-то может это вспомнить — такое придет в голову разве что полицейскому! В результате у меня не идет работа. Я только начал писать отличный квартет… Ну, вы помните, — и он напел мелодию, которая не понравилась Мэгги. Мисс Сисели тоже не была в восторге и прямо заявила об этом.
— По-моему, не слишком удачная мелодия.
Марк рассердился.
— Вам вечно все не нравится, а я закончил бы квартет, если бы не эта чертова суета! В такой атмосфере я не могу работать. Какой смысл жить в деревне, если даже здесь нет тишины и покоя? Здесь сыро, темно, холодно и до смерти скучно. Я надеялся хотя бы на то, что здесь меня оставят в покое. Если уж убийств не избежать, почему их не совершают в другом месте? Зачем чужаки приезжают сюда и превращают нашу жизнь в ад?
Минуту мисс Сисели молчала, затем заметила:
