уроки было не просто, но в конце концов Эврих овладел некоторыми навыками ментального воздействия и сейчас медленно наращивал давление на Демитара, убеждая его разрешить своим людям охоту на кита.
Аррант знал, что Тилорн не одобрил бы его, ибо считал, что гипнотическое воздействие должно использовать только для исцеления страждущих, однако упустить предоставившуюся ему возможность хотя бы таким способом повлиять на ход событий решительно не мог. Восхищаясь готовностью Тилорна к самопожертвованию, он не находил в себе достаточно мужества, чтобы во всем следовать примеру учителя, и к тому же совершенно не был уверен, что усилия его увенчаются успехом. До этого момента у него не было возможности и необходимости вступать в ментальный контакт со здоровенным детиной, и едва ли ему удалось бы подвигнуть Демитара на какой-либо поступок, идущий вразрез с желаниями его, но чуть-чуть подтолкнуть колеблющегося, качнуть замершие в неустойчивом равновесии весы — это совсем другое дело. На подобное сил у него должно было достать, и, право же, в создавшейся ситуации Эврих не видел в своем поступке ничего предосудительного и достойного порицания.
— Ну же давай, решайся! — процедил он сквозь зубы, не сводя с Демитара прищуренных словно для стрельбы из лука глаз.
— Мы добудем этого кита, и да поможет нам Храмн! — провозгласил Демитар зычным голосом. — Беталик, ты, говорят, родился с гарпуном в руках? Ступай на нос, покажи свое мастерство! Остальные — весла на воду! Докажите, что вы не только языками горазды работать! Ра-аз — два!..
Длинные весла без всплеска вошли в воду, и «Крылатый змей» начал разворачиваться, а затем устремился за удаляющимся на юго-запад китом.
Только теперь, когда охота за подводным исполином началась, Эврих мог вздохнуть спокойно и как следует разглядеть серебристо-белый фонтан, отчетливо видимый на фоне серо-фиолетовых туч, застилающих горизонт. Черный горб огромного животного едва возвышался над исчерченными солнечными бликами волнами, и аррант некоторое время не мог понять, почему сег-ваны решили, что встреченный ими гигант не кто иной, как китотшельник, прозванный так за то, что никогда не плавает в стае себе подобных. Быть может, отвесный одноструйный фонтан, высотой в четыре-пять локтей, выглядевший далеко не столь, внушительно, как на фресках и картинах, помог им определить породу кита?
«Косатка» подошла ближе, и Эврих разглядел невысокий плавник, венчавший глянцево посверкивающую лилово-сизую спину зверя, цветом напоминавшую кожицу спелой сливы. Сам кит достигал в длину полсотни локтей и зрелище являл собой поистине незабываемое, но толком рассмотреть его арранту не пришлось — гигант, вздыбив над волнами горизонтальную лопасть плоского, раздвоенного на конце, хвоста, шумно хлопнул им по воде, поднял целый каскад брызг и ушел в глубину.
— Удрал! — раздосадованно пробормотал Эврих и тут же понял, что ничего страшного не произошло, иначе бы команда «Крылатого змея» не отнеслась к погружению кита так спокойно.
По слову Демитара гребцы подняли весла, а между тем Беталик с двумя помощниками продолжали расчехлять стоящие на носу «косатки» кадки с линем и вытаскивать из-под дощатого настила гарпуны и остроги. Арранту доводилось читать истории про китоловов и несколько раз беседовать с людьми, похвалявшимися тем, что они добывали морских исполинов, но сам он никогда не мечтал принять участие в охоте на крупнейшее в мире животное. Авторы манускриптов рассказывали о подвигах китоловов с чужих слов, и при мысли о том, что ему, первому из них, быть может, посчастливится собственными глазами наблюдать все перипетии схватки с китом-отшельником и правдиво описать увиденное, руки его сами собой вцепились в лежащую под лавкой сумку. Демитар не позволял мореходам трогать его вещи, и до поры до времени Эврих мог не опасаться за свои «Дополнения», хотя и был лишен возможности продолжать записи. Значительно хуже, впрочем, было то, что сегваны не желали разговаривать со своим пленником и он не мог задать им вертящиеся на языке вопросы, удовлетворив тем самым свою любознательность, от чего чувствовал себя глубоко несчастным…
— Всплывает! Всплывает! — раздались радостные вопли Беталика.
Некоторое время Эврих не видел ни малейших признаков появления кита — ничего, кроме вскипавшей темной воды, над которой поднимались легкие облачка пара, похожие на пенные брызги, сорванные ветром с гребней длинных валов. Но вот воздух перед «косаткой» заколыхался, как колеблется он в жаркий день над раскаленными солнцем камнями, и по взволнованным лицам сегванов и вытянутым в указующем жесте рукам аррант понял, что эти-то облачка пара и дрожание воздуха и есть провозвестники всплывающего гиганта.
— Весла на воду! — рявкнул Беталик, опережая капитана «Крылатого змея», и утвердился во весь рост на носу судна с длинным гарпуном в руках. — Навались! Вот он! Уходит!
«Косатка» рванулась вперед, туда, где воздух и вода волновались в преддверии появления исполинского зверя. Его еще не было видно, но летящая в сотне локтей перед судном масса пузырьков и пены неопровержимо свидетельствовала, что кит вот-вот вынырнет на поверхность потревоженных его присутствием вод. И миг этот наступил.
— Навались! Навались, детки! Жми вовсю! Вот она, белая вода! — взревел Беталик, и лиловое тело кита, рассекая волны и оставляя после себя пенную борозду, предстало перед глазами арранта. Заметил ли отшельник преследователей, услышал или учуял опасность каким-то иным образом, но от величия и спокойствия, с которыми бороздил он совсем недавно пустынную гладь моря, не осталось и следа. Теперь он двигался рывками, рыская из стороны в сторону, словно уходящий от погони заяц, и гребцы, повинуясь коротким командам Демитара, вставшего за спиной гарпунщика, работали веслами изо всех сил. Повторяя маневры отшельника, «Крылатый змей» метался то вправо, то влево, взлетал на гребни волн и соскальзывал в провалы между ними, вздымая тучи брызг и заставляя команду «косатки» громко лязгать зубами.
Мышцы гребцов взбугрились, весла выгибались дугой, судно скрипело и покряхтывало, жалуясь на немилосердную гонку, которой не было видно конца. Но вот, срезав угол, оно неожиданно оказалось локтях в тридцати от рассекающей волны туши, на миг Эврих заглянул в крохотный глаз кита, круглый и удивительно похожий на глаз испуганного жеребенка.
— Бей! — взвизгнул кто-то из помощников гарпунера.
— Всади ему! — гаркнул Демитар, и Беталик метнул зловещего вида гарпун в лиловую спину морского гиганта. Стальной наконечник вонзился в китовый горб, желтая нитка линя заскользила из первой кадки. Фонтан пара взвился вверх, окутывая судно туманом, стена зеленой на просвет воды обрушилась на гребцов, и, когда Эврих проморгался, кита уже не было. Лишь взбаламученная, пенистая и пузырящаяся поверхность моря перед носом «косатки» указывала на то, что и отшельник и впившийся в его тело гарпун не привиделись арранту.
— Готовь острогу! Ему не уйти от нас! О Храмн, мы насадили эту тушу на вертел и вскоре блюдо будет подано к столу! — радостно возвестил Демитар.
Мореходы одобрительно загудели. Помощник Бета-лика следил за убегающим за борт линем, гарпунщик, выбрав длинную и гладкую, похожую на чудовищную иглу острогу, которой следовало добить кита, готовился вонзить ее в сердце гиганта, как только тот покажется из волн.
— Всплывает! Выбирай линь! — скомандовал Демитар, не сводя глаз с разбегавшихся по воде кругов прямо по курсу судна.
Судорожно прижимая к груди сумку с рукописью, Эврих привстал со своего места, чтобы лучше видеть окончание охоты. Он не мог отвести глаз от вспучившейся и ринувшейся вниз воды, скатывавшейся с ужасающей туши, стремительно поднимавшейся из темной бездны к свету солнечного дня. Сейчас гарпунер вонзит в его бок острогу! Сейчас… Но Беталик почему-то медлил, а кит вырастал и вырастал, лиловым утесом нависая над хрупкой «косаткой».
Глухой грозный рокот заставил гребцов оцепенеть и, вывертывая шеи, вперить взоры в огромную тушу, выметнувшуюся из глубин моря. Окутанная россыпью бесчисленных пузырьков, клочьями пены и призрачной туманной дымкой, она на мгновение повисла в искрящемся, подсвеченном тысячами радуг воздухе и с грохотом рухнула в волны. Изумрудно-зеленые каскады воды взлетели из-под нее локтей на двадцать вверх и опали пенными хлопьями, молочными кругами разбежались от нежелавшего погибать исполина.
— Бей! Коли! — запоздало выкрикнул Демитар, и в тот же миг страшная лопасть колоссального китового хвоста с жуткий плеском вырвалась из воды, едва не разбив в щепы правый борт «косатки». Корма судна вздыбилась, и Эврих, будто пущенное из катапульты каменное ядро, устремился в небо, не выпуская из стянутых веревками рук драгоценную сумку с «Дополнениями».
Падение было ужасным. Ледяная вода сомкнулась над его головой, он почувствовал, что идет ко дну, забился, как попавшаяся на крючок рыбина, отчаянно молотя ногами, и каким-то чудом ухитрился сделать спасительный глоток воздуха.
«Меня вытащат! Обязательно вытащат! Надо продержаться лишь несколько мгновений! — в отчаянии подумал Эврих и с невероятным усилием перекинул лямку тянущей его в пучину сумки через голову. — А вот и судно!»
Темная громада выросла над аррантом, и он, отплевываясь и беспомощно бултыхаясь среди клокочущих вод, силясь хоть как-то удержаться на плаву, чему отчаянно мешали связанные руки, из последних сил подался вперед. И с ужасающей ясностью увидел перед собой гигантские, испещренные складками и морщинами губы кита-отшельника. Скалоподобная голова морского чудища надвинулась, раскололась надвое, Эврих беззвучно взвыл и, подхваченный бурлящим потоком, понесся в бездонную пропасть китовой глотки.
Очнулся он от невыносимого смрада и страшного жжения во всем теле. Попробовал открыть глаза, но определить, удалось ему это или нет, не сумел, ибо ни один лучик света не блеснул в кромешной тьме. Эврих не мог даже вспомнить, не мог понять, где он и что с ним, поскольку помимо вони, жжения и подступающей к горлу тошноты решительно ничего не чувствовал. Ничего кроме того, что каждый вдох дается с невероятным трудом, как будто его заживо замуровали в тесной темной комнате, лишенной притока свежего воздуха.
«Замуровали? Но почему же тогда я мокрый с ног до головы? И почему здесь так отвратно воняет?..» — подумал аррант, с удивлением ощущая, как вздрагивают и вибрируют стены тесной каморки. Но ни к каким выводам прийти не успел — мягкий, залитый студенистой жидкостью пол внезапно поднялся на дыбы и швырнул его вперед. Инстинктивно вытянув вперед руки, Эврих ткнулся ими в податливую и влажную ворсистую стену, задохнулся от непереносимого смрада и упал на колени, не в силах противиться рвотному позыву, выворачивавшему его наизнанку…
В следующий раз он пришел в себя от боли в затекших руках и обнаружил, что они крепко стянуты мокрой веревкой. Веки слиплись и подниматься не желали, но даже после того, как он разлепил их перепачканными в какой-то мерзкой жиже пальцами, темнота оставалась непроглядной. Хорошо хоть, болезненная резь в глазах поутихла, а о сводящем с ума жжении напоминал только непрестанный зуд. Дышать сделалось легче, и все же гнилостный дух заставлял Эвриха морщиться и бороться с подступавшей к горлу тошнотой. Однако теперь он не позволил себе лишиться чувств и прежде всего решил избавиться от веревок. Сделать это было не трудно, ибо, ощупав себя с ног до головы, аррант обнаружил на поясе деревянный пенал, а в нем обломок кинжала, которым он пользовался для очинки перьев. Зажав осколок клинка в зубах, Эврих перерезал веревки и долго сидел неподвижно, потирая горящие запястья и тщетно стараясь припомнить, как же его угораздило попасть в это темное вонючее узилище. В памяти всплывали видения какого-то кровопролитного боя на палубе атакованного чернокожими воинами корабля. Затем он вспомнил земляной пол полузаброшенного дома, где хозяйничала сумасшедшая женщина, а потом… Руки его, отыскав висящую на боку сумку, давно уже теребили ее намертво затянутые тесемки и наконец распустили тугой узел. Залезли в образовавшееся отверстие и нащупали обернутый в промасленный пергамент сверток…
— «Дополнения»! — прошептал Эврих непослушными губами, позволяя клубку воспоминаний разматываться с того самого момента, как он едва не
