Положение не столь уж бедственное, как может показаться, хотя по-требутеся немало времени и еил, дабы искоренить зло, посеянное прежним Хранителем веры.
— Не понимаю, как можешь ты спать спокойно и болтать о всяких пустяках, вроде какого-то кристалла и горстки нгайй, зная, что держава разваливается на части!
— В делах управления империей нет пустяков. Опасаясь накликать беду, я бы не стал опережать события и говорить тебе о своих предчувствиях, если бы не видел, с какой симпатией ты относишься к этим чужакам. Еще не поздно остановить их, дабы не угодили они в лапы мятежников.
Баржурмал задумался, облокотившись на ограждение террасы, и после некоторых размышлений отрицательно покачал головой.
— Они не поверят в мои добрые намерения, и винить их за это нельзя. После всего, что они здесь видели, империя должна представляться им разлагающимся трупом, в котором копошатся мерзкие черви, стремящиеся пожрать друг друга, дабы завладеть смердящими останками великана.
— Ну знаешь! Это уже слишком даже для сына Богоравного Мананга!
— Я же не говорю, что вижу мою страну такой! Но они имеют основания думать именно так. И я не желаю убеждать этих чужаков в том, что забочусь об их же собственном благе! У меня есть дела поважнее, пусть плывут!
— Ты боишься того, что они, борясь за свою свободу и право плыть куда им вздумается, используют колдовство? — спросил Пананат, и Баржурмал, ничуть не удивляясь проницательности Бешеного казначея, подтвердил его догадку:
— Если они могут доставить немало хлопот нам, то, без сомнения, сумеют досадить и мятежникам. Я буду чувствовать себя неуютно, если они вернутся. Гляди, как сгорбился Азани! Его тоже не обрадует возвращение чужаков, разлука с преображенной сестрой и так далась ему нелегко.
Пананат взглянул на бредущих по набережной людей, провожавших чужаков в далекий путь, и неулыбчивые губы его сжались в прямую линию.
— Возможно, событиям и впрямь следует позволить развиваться своим чередом. Восстание в южных провинциях меня не особенно тревожит — с ним мы так или иначе разберемся, вопрос лишь в том, скольких жизней и золота это будет стоить. По-настоящему страшит другое: если чужаки доберутся до сокровищницы Маронды и сумеют проникнуть в нее, не сочтут ли они империю Махаили тем самым местом, которое больше всех прочих нуждается в знаниях древних? На свете нет людей страшнее, чем те, кто намерен осчастливить мир, переделав его на свой лад. И если знания, сокрытые в сокровищнице, сделают этих чужеземцев хотя бы вдвое могущественнее, чем они есть, я имею в виду мага, переселившего душу своей возлюбленной в тело Марикаль, то боюсь, ими овладеет искус усовершенствования мироздания. А это, чует мое сердце, будет пострашнее, чем все козни Базурута, на свой манер тоже стремившегося к совершенству.
— Ты полагаешь, друзья Рашалайна станут навязывать кому-нибудь свою волю? Тогда, позволь тебе заметить, ты стал еще подозрительнее Вокама, и это тебе совсем не к лицу, — усмехнулся Баржурмал. — Добраться до сокровищницы Маронды не так-то просто, проникнуть в нее почти невозможно… А жаль. Мир наш несовершенен, и я бы не возражал, чтобы какой-нибудь добрый волшебник слегка подправил его. Хотя ты и казначей, но, верно, заметил, что сейчас расплачиваться за глупость, недальновидность и доверчивость приходится не золотом, а кровью.
— К сожалению, это так, мой Повелитель. Однако если Хранитель веры потребовал принести в жертву сына Богоравного Мананга, страшно подумать, какую цену запросит «добрый волшебник». Особенно если он будет из числа тех, кто и без знаний древних способен создать боевой магический жезл, с которым ты имел возможность познакомиться в святилище Обретения Истины.
Баржурмал хотел почесать обожженную щеку, но пальцы его наткнулись на гладкую поверхность золотой полумаски, и он подумал, что в словах Пананата определенно что-то есть. Не поговорить ли с Вокамом о том, чтобы тот отправил своих людей приглядеть за чужеземцами?..
Принесенное соглядатаями Уагадара известие о том, что по Энане спускается судно с тремя десятками мефренг и полудюжиной светлокожих чужеземцев на борту, согнало с бледного лица Заруга последние краски и заставило сердце его учащенно забиться. Удача наконец-то улыбнулась ему, не зря в Атаргате говорят: если будешь терпеливо сидеть на пороге своего дома, когда-нибудь мимо крыльца пронесут труп твоего врага.
Заруг, впрочем, не ждал от судьбы столь многого, да, пожалуй, вид плывущих по Энане трупов Мгала, Эмрика и Гиля не доставил бы ему такого удовольствия, как сознание того, что он может в ближайшее время собственноручно умертвить этих людей. Если бы их убил кто-нибудь другой, это не особенно обрадовало бы Белого Брата, подмастерья третьего цикла, претерпевшего от северянина и его дружков бессчетное множество обид и оскорблений. Пущенная в грудь стрела, похищенный из родового святилища Амаргеев в Серебряном городе кристалл Калиместиара, скитания и лишения, выпавшие на его долю в Чиларских топях, потеря глаза в схватке с мечезубом, кораблекрушение, заточение на «Кикломоре», а потом в подземной тюрьме Хранителя веры… О, за все это он должен рассплатиться сам! Он заслужил это право своим упорством и мужеством, своим терением и верой в то, что рано или поздно боги вознаградят его за страдания и жертвы, принесенные им ради достижения поставленной цели…
Две бурхавы, в каждой из которых сидело по дюжине беглых служителей Кен-Канвале, следовали в некотором отдалении за суденышком мефренг, не привлекая к себе внимания чужеземцев и прибрежных жителей. По Энане, как по широкому оживленному тракту, с юга на север и с севера на юг беспрерывно двигались вереницы лодок, и выряженные торговцами жрецы, предусмотрительно скрывшие бритые головы под соломенными шляпами, на вид почти не отличались от рыбаков и купцов средней руки, добывавших пропитание, трудясь в поте лица своего на Синей дороге, начинавшейся у стен белокаменной Адабу и заканчивавшейся в столице империи — городе пирамид Ул-Патаре.
Выследить похитителей кристалла, как Заруг и предполагал, оказалось несложно. Следовать за ними, не вызывая подозрений, тоже было нетрудно: бурхавы со жрецами то обгоняли «Шау-Майса» — «Несущего удачу», то намеренно отставали от него, однако за пять дней Заругу еще не представилось ни единого случая, когда он мог бы похитить кристалл и свести счеты с ненавистными приятелями Мгала. Проклятых чернокожих девок было слишком много, чтобы открыто напасть на чужеземцев, к тому же среди служителей Кен-Канвале только шестеро умели обращаться с оружием, остальные же являлись балластом, кормом для меча северянина, не расстававшегося с оружием даже во время коротких прогулок по маленьким прибрежным городам и селениям.
Кристалл он, не изменяя своим привычкам, держал в кармашке широкого пояса, и, если бы Заругу с полудюжиной бывших стражников дворца Хранителя веры удалось устроить засаду на какой-нибудь узкой улочке, они безусловно справились бы с Мгалом и его золотоволосой подружкой, повсюду ходившей за ним по пятам и тоже, судя по всему, недурно владевшей мечом. Но, чтобы от засады был толк, надобно правильно угадать, куда направляется северянин, а это пока что у одноглазого не очень-то получалось. Напрасно он подкарауливал его на базаре в Нарране, напрасно поджидал среди развалин древнего храма в Хайшарваре. Проклятый северянин был непредсказуем, да и на суше оставался недолго, ибо «Шау-Майс» причаливал к берегу в сумерках и снимался с якоря на рассвете.
В маленьких деревушках, подле которых останавливалось суденышко мефренг, Заруг вообще предпочитал не появляться, дабы спутники Мгала ненароком не опознали его самого или Уагадара. Причалив неподалеку от выбранного чужаками для ночлега селения, одноглазый всякий раз посылал жрецов следить за ними, уповая на счастливый случай, который отдаст северянина и кристалл в его руки. Не может того быть, чтобы Мгалу с подружкой не захотелось как-нибудь вечерком уединиться, дабы полюбоваться звездами, послушать плеск ночной реки, посидеть обнявшись на берегу Энаны, наслаждаясь прохладным воздухом, напоенным сказочным ароматом раскрывающей нежно-розовые цветы только после заката солнца тафианы.
Вечер, однако, проходил за вечером, и Эмрик с одной из нгайй в самом деле уединялись среди буйной прибрежной растительности, Лагашир с девицей, в которой Уагадар с изумлением признал Марикаль, ворковали на берегу Энаны, Батигар и Мисаурэнь громко спорили о чем-то, оставаясь одни на борту «Шау- Майса», но Мгал предпочитал отсиживаться в деревенских трактирах и лишний раз у реки не показываться — за день успевал на нее налюбоваться.
Заруг скрежетал зубами. Он с удовольствием пустил бы кровь любому из спутников Мгала, но вынужден был выжидать и терпеливо выслушивать сетования жирного ярунда на непредусмотрительность Базурута, обилие москитов, дрянную пищу и неспособность своего одноглазого сообщника справиться с порученным делом. Радостное опьянение, охватившее Заруга после выхода из подземной тюрьмы, мало-помалу начало сменяться глухим раздражением. Возмездие откладывалось со дня на день, и по мере того, как одноглазый убеждался, что расправиться со всеми тремя негодяями ему никоим образом не удастся, он становился все мрачнее и мрачнее, а по утрам был и вовсе похож на грозовую тучу.
Сознание того, что люди, смерти которых он желал всем сердцем, находятся совсем рядом и как ни в чем ни бывало, наслаждаются жизнью, могло вывести из себя кого угодно. Жрецы старались держаться от жутковатого чужака как можно дальше, особенно после проведенной в прибрежных зарослях ночи, отнюдь не способствовавшей поднятию настроения, и Заруг был несколько удивлен, видя, что разбудивший его Нуньят не спешит незаметно исчезнуть, пока он выпутывается из плаща и разминает задеревеневшее от спанья на голой земле тело.
— Чего застыл, как истукан? Хочешь сказать что-то, так не молчи! Ну, что пялишься?
— Мы выследили их! Подружка Мгала задумала выкупаться в реке, и он отправился следом за ней.
— Ау-вау-а! — Заруг издал возглас, отдаленно напоминающий вой загонщиков, и, вскочив на ноги, скомандовал: — Буди бритоголовых! Сможем мы добраться до северянина вдоль берега или поплывем на бурхавах? Далеко это? Успеем отрезать его от деревни?
— Успеем, если пойдем по берегу, тут недалеко. Уа-гадар уже поднял людей, и они ждут твоих распоряжений.
— Ах вот как! — Окинув с кряхтением поднимавшихся с примятой травы жрецов ненавидящим взглядом, Заруг зашипел от отвращения к этим изнеженным, решительно ни на что не годным слизням, попущением неведомо какого божества принявшим человеческий облик, и хриплым со сна голосом распорядился: — Пусть страж. ники вооружатся и следуют за мной! Остальные готовьте бурхавы! Уагадар, все должны сидеть на веслах к нашему возвращению!
Нуньят, не дожидаясь понуканий, скользнул в окружающие поляну заросли, и Заруг вместе с бывшими стражниками дворца Хранителя веры устремился за ним.
Из слов провожатого следовало, что Мгал и Лив поднялись вверх по течению и оказались между деревней и поляной, на которой заночевали жрецы. Выбравшись из тянущихся вдоль реки зарослей на обочину поля, бывшие стражники со всех ног устремились к деревне. В прозрачном утреннем воздухе были отчетливо видны тростниковые крыши ближайших домов, из которых в любое мгновение могли появиться вышедшие покормить скотину женщины, — деревенский люд, как известно, поднимается рано.
Следуя по пятам за Нуньятом, Заруг сознавал, что нападать сейчас на Мгала — чистое безумие: приятели хватятся его слишком быстро и уходить от погони придется вверх по течению. Благоразумие и трезвый расчет подсказывали, что надо дождаться более подходящего случая, но остановиться и прислушаться к голосу разума одноглазый уже не мог. Он походил на хищника, учуявшего запах крови, и сравнение это пришло в голову не одному стражнику, ибо, бросив на него взгляд, все они поспешно отводили глаза.
Сопровождавшие Заруга воины не были злодеями, и никого из них не радовало предстоящее убийство купающихся на заре любовников. Быть может, будь в их распоряжении побольше времени, они, переборов ужас, который внушал им одноглазый чужак, нашли бы в себе мужество отказаться от убийства, однако выступивший из кустов Трачиал, оставленный Нуньятом следить за северянином, призывно замахал рукой, и одолевавшие стражников сомнения и недовольство уступили место азарту охотника, завидевшего дичь.
— Скорее, они собираются уходить! — предупредил Трачиал и нырнул в заросли серебрянки, обильно росшей на берегах Энаны. — Вон, видите,
