– Действительно. А, почему бы и не позавтракать?
– Мужчинами легко управлять, а вот любить их очень не просто.
Роскошная фраза под занавес. Мастер произнес ее уже в дверях, выходя из холла, где о чем-то долго беседовал с женщинами, живущими на этой вилле. Он присел за стол на веранде, где несколько человек молчаливо пили кофе, и продолжал:
– Пока мужчина привязан к внешним признакам своей мужественности, к своим достоинствам самца, каждая мало-мальски разумная женщина легко справится с ним. Немного сочувствия, чуточку лести, несколько комплиментов – и он готов. А вот любить… Любить без всяких условий. Ничего не ждать, ничего не требовать, принимать таким, каков есть… Даже мать не всегда на это способна.
Кофе остывал. Шумело невидимое в темноте море, сверкал огнями безмятежный курортный городок. Люди на веранде совсем притихли, поглощенные волной невыразимой печали, тревогой и недоумением.
– Так значит на земле совсем мало любви?
Вопрос повис в тишине, очевидность ответа потрясала.
Он сказал: «Властвовать над мужчинами просто, любить их трудно».
Она сказала: «Я тебя больше люблю, чем хочу».
Когда они встретились, власть уже кончилась, а любовь еще не началась. И они застыли в ожидании.
Она сказала: «Я ищу не любви, а умения».
Он молча кивнул и продолжал сидеть, глядя в темноту ночи, в вечном ожидании мужчины – в ожидании женщины, умеющей любить.
Она всматривалась в эту же ночь с вновь обретенной беззащитностью и любовью, которую еще не умела отдать.
Между ними темнела пропасть, и где-то затерялись чертежи моста.
Они продолжали идти, каждый по своему берегу.
Со стороны могло показаться, что они идут вместе.
– И даже вы не встречали ни одной, которая бы это смогла?
– Нет. Видел нескольких, которые были близки, но чтобы до конца… Нет, не довелось.
Поэт буквально налетел на нее, споткнувшись о камень у самого берега, рядом с которым она сидела уже давно, наблюдая, как гаснут краски дня, как меняется море. Уже совсем стемнело и ей казалось, что она сидит не на берегу моря, а на берегу
К берегу приближалась шумная компания и, сочтя это за знак, они, не спеша, двинулись в сторону дома Мастера.
Центральная улочка городка была ярко освещена и совершенно пуста. Маленькие ресторанчики самой причудливой архитектуры были закрыты, оставленные на ночь вдоль обочин чистенькие блестящие машины, казались игрушками, которые отдыхают до новых игр. Дорожные знаки мигали, светофор менял цвета, светились витрины – декорация нескончаемого спектакля под названием: «Жизнь провинциального городка в мертвый сезон», была готова. Свернув на небольшую улочку, чтобы сократить путь, они застыли совершенно завороженные необычным и непонятным зрелищем: в ярко освященной «Стекляшке» сидели люди, их было не то пятьдесят, не то шестьдесят. Преимущественно пожилые, мужчин больше, чем женщин, одеты приблизительно одинаково в курортно-вечернем стиле. Они сидели совершенно неподвижно, и разделенные неизвестно кем и для чего на три почти равные группы, смотрели в разные стороны.
Музей восковых фигур? Шок длился несколько мгновений. Вдруг люди в «Стекляшке» как по команде зашевелились, заговорили. Они подошли ближе. Да, не надо терять землю под ногами, отправляясь в другие миры.
В зале висели три огромных экрана. Люди смотрели футбол.
– Ты когда-нибудь обращала внимание на то, какие глаза у благополучных пожилых людей здесь, да и повсюду, где бродят они толпами праздных туристов? – заговорил Поэт, когда они вдоволь насмеявшись, двинулись дальше. – Это безмятежные глаза детей, как-будто нет у них за спиной долгой и далеко не безоблачной жизни. Такое чувство, что реальность, так и не дождавшись, чтобы задумались они о смысле, о том, зачем пришли в этот мир, в благодарность за труды, хлопоты и продолжение рода вернула им детство. Они не выполнили заповедь. Они были как дети, и остались детьми.
Да будет благословенна безопасная эта земля! Она неспешно брела по совершенно темной крутой дороге между банановой плантацией и мандариновым садом к вилле, за которой прочно закрепилось название «женская».
На горе, несомненно, колдовали. Низкие ровные вибрации сменялись резкими ведьминскими выкриками.
Она вошла во двор. Огромный глиняный кувшин, декоративно лежавший посреди двора, обрел, наконец, смысл своего существования. Десяток пар женских рук выстукивал на нем причудливый ритм, все это сопровождалось непрерывным вибрирующим пением, и сливалось в дикую первобытную гармонию.
