Не женское это дело…

***

– Сколько я себя помню, с ранней юности меня смущали и глухо раздражали разговоры про любовь, тосты за любовь, песни о любви. Мне всегда чудилось, что они о чем-то не том говорят, как-то не так. В период, который принято называть юношеским романтизмом, я точно знала, что полюбить – это умереть. И наткнувшись на недоумение и страх, спрятала это знание так глубоко, что даже сама очень долго не смела о нем вспомнить. Этот страх в глазах окружающих, стал страхом в моих глазах.

Она говорила все это, волнуясь и преодолевая смущение, под пристальным взглядом Мастера, который ничего не отвечал, но не прерывал и не отводил взгляда. И ныряя, как в ледяную воду, пан или пропал, и будь, что будет, она продолжала, сама уже не в силах остановиться и отвести взгляд.

Цена этого испуга оказалась так велика, что только сейчас, под твоим руководством и с твоей помощью я решилась вытащить его на свет и признать, а теперь вот пытаюсь от него избавиться. И чем тоньше становится его пелена, чем прозрачнее покрывало, тем явственнее вижу, что во мне ничего не изменилось.

Он продолжал молчать.

– Выговорись, наконец. Ты же утверждаешь, что пытаешься уничтожить свой страх. Так чего ты боишься? Что я с тобой не соглашусь? Что с тобой не согласятся остальные? Или ты лжешь и это не твое видение и переживание, а попытка выглядеть интересной в моих глазах и глазах остальных. Тебе все еще так важны внешние плюс подкрепления? Выговорись, наконец.

– Я вижу, что любовь и смерть суть одно. Только знание о том, что умирает, что сгорает в огне этой любви и видение того, что после этого пожара остается, дает силы не отступить. В конце концов, все оказалось так ясно, так просто – сначала нужно умереть, или, чтобы снять пафос, «обессебениться», а потом можно говорить. Нет, не правильно, потом уже ни о чем говорить не нужно, потом просто открывается любовь.

Огромное светящееся, полное покоя и напряжения пространство раскрылось, и она ощутила себя у порога и услышала, как смолкла ее речь. Лишь на долю мгновения задержалась она у этого порога и шагнула и почувствовала, как в это самое мгновение оно вошло в нее, и она даже услышала, как шевельнулось на краю сознания – «это не возможно». Но все уже произошло и начало жить, пульсировать и взаимодействовать по неведомым ей законам, про которые она знала только одно – это прекрасные законы.

***

– Сама идея, что не все в жизни гладко, хорошо и правильно, она уже, практически признание, что в жизни что-то не хорошо. Слишком много страданий, неудач, боли, разочарований, и совсем мало радости.

– Не кому радоваться – субъекта нет.

Похоже, он говорил уже давно. Было слышно какие усилия предпринимают слушатели, чтобы сохранить внимание, то, отвлекаясь на жужжащих провокаторов-комаров, то, делая вид, что что-то записывают, иногда коротко задремывая, а некоторые, борясь с сознанием, которое не желало, ничего этого знать, и просто выключалось, принимали сложные и неудобные позы, чтобы его обхитрить.

Так вот, за пределами этого существует то, что в словах называется Вера и Любовь. Я уже говорил, что с психологической точки зрения Вера – это, когда ты входишь в кого-то или во что-то, а Любовь – это, когда ты в себя впускаешь кого-то или что-то. Когда Любовь и Вера совпадают, рождается то, что в словах называется Мудрость.

И Вера и Любовь это романтизм, обладающий колоссальной трансформацией, преображением. Именно эти два, совершенно романтических момента, присутствуя в жизни любого человека, делают знание живым, а романтизм – мудрым. И тогда возможно изменение отношений с реальностью и с собой тоже. Что собственно и есть трансформация и на уровне рационального.

Когда система управления, основанная на самоконтроле, сменяется системой управления, основанной на том, что называется самосознанием, а на языке романтизма, на котором, надеюсь к твоей великой радости, мы сегодня разговариваем, гораздо лучше взять романтический термин, трактуя его абсолютно реалистически. И этот термин существует. Дух!

Два огромных, гармоничных в роскошной листве дуба образовывали Врата, одновременно охраняя вход. Высокая сочная трава, которой разная высота и многообразные оттенки стеблей предавали вид живого, ручной работы ковра, который безжалостные персидские мастера выбрасывают на дорогу, под колеса повозок и копыта ослов и лошадей, чтобы сошел с него глянец и блеск новодела и пролежав так некоторое время, потом, вымытый и высушенный, он приобрел бы мягкую нежность и благородство цвета, за которые ценители во всем мире готовы вот уже сколько веков платить огромные деньги.

– Вера живая – это войти в Дух! В пространство, обозначенное этим словом. А Любовь живая – это впустить пространство Духа в себя! В свою субъективность. Если это произойдет, произойдет Преображение Господне или просто Преображение, которое на скучном языке называется трансформация. И тогда человек обретает Бытие…

Это был уже не тот интеллигентный голос профессионального актера, который доброжелательно беседует с приятной ему публикой. Это была вибрация, ограниченная словами, как ограничен чашей огонь, чтобы его живая и опасная сила не разрушила то, что была предназначена породить.

И тогда, превратности и несовершенство устройства под названием «совместная жизнь людей» не смогут разрушить вашу субъектность, и вы никогда не станете «консервой» или «живым трупом». Вы обретете бессмертие не как некую бесконечную протяженность конвенционального времени, а как бессмертие при жизни: пока живу – я бессмертен!

Манящий свет Врат вспыхнул с невыносимой яркостью, и Свет этот не изливался, а как сверкающая дорога, указывал Путь. Он был плотен и прозрачен одновременно, он был так невероятен и так вымечтан, так знаком. Души рванулись, но люди замерли.

– Мастер, а мы жизнью жить будем?!

***

Тысячи раз описанный восточный базар. Фрукты, овощи, переливы красок, ароматы, изобилие. И все-таки – это только фон. Люди. Люди восточного базара. Старухи с огромными плетеными корзинами, полными винограда и лепешек на головах, увлеченные перемыванием косточек всех родственников и