Гормон счастья и прочие глупости

— Нормальный мужчина всегда хочет иметь сыночка, а уж такого… Счастье, поди сюда! Расскажи тете стихи.

— А ей надо? — первый раз подал голос мальчик.

— Надо, Венчик!

— А почему она сама не просит?

Я едва сдержала смех. Он так мне нравился, что я уже готова была бежать за Венькой.

— Я прошу. Пожалуйста, Бенчик, прочитай стишок!

— Это не стишок, а стихи! — важно поправил он меня. Отошел немного, возвел глаза к небу и вдруг начал:

— В пустыне чахлой и скупой

На почве, зноем раскаленной,

Анчар, как грозный часовой,

Стоит — один во всей вселенной.

Я обалдела. А он спокойно, совершенно по-взрослому, как будто даже осмысленно, читал Пушкина.

Но когда он произнес:

…И тот послушно в путь потек

И к утру возвратился с ядом, —

Я заметила в дверях Гордиенко, который слушал с совершенно блаженным лицом. Наконец малыш произнес:

А князь тем ядом напитал

Свои послушливые стрелы

И с ними гибель разослал

К соседям в чуждые пределы. —

и добавил:

— Этот князь был сволочь! Тут уж мы все покатились со смеху.

— Броня, что это за чудо? — спросил Гордиенко. — Парень, как тебя звать?

— Бенчик!

— Это что же, Бенцион?

— Да!

— Ты хочешь стать артистом?

— Нет! Я хочу стать бетахонщиком!

— Что это? — в один голос воскликнули мы с Гордиенко.

— Это охранник, — улыбнулась Рахиль Степановна.

— Это ваш внук, мадам?

— Это мой правнук! Ну, Броня, вы все поняли?

— Да.

— И что вы скажете?

Что я могла сказать при Гордиенко, да и вообще?

— Я постараюсь… — пролепетала я.

— Простите великодушно, я помешал вашей беседе, но мне еще не доводилось слышать столь впечатляющего исполнения «Анчара». Я удаляюсь!

— Я сегодня же поговорю с братом. Не знаю, смогу ли я увидеться с ним до спектакля… Тогда после. Но мы же завтра уезжаем!

— Ничего, Израиль — маленькая страна. Я вам оставлю свой телефон. Если он заинтересуется собственным сыном, пусть позвонит, а на нет и суда нет. Ему же хуже!

— Вы ему угрожаете?

— Ни боже мой, нет, зачем? Просто, имея такое сокровище.., лучше знать про это, вы не согласны? Им же можно гордиться, правда?

И вдруг в глазах этой старой женщины я увидела такую грусть, что чуть не разревелась сама.

— Бенчик, попрощайся с тетей! — Она сунула мне в руки фотографию правнука.

— Пока, — помахал мне Бенчик.

Она взяла его за руку и ушла.

Да, с моим братцем не соскучишься! Интересно, почему все-таки она пришла ко мне, а не к нему? Из деликатности? Хочет, чтобы я подготовила его? Пожалуй, это единственно верное объяснение.

* * *

На спектакле со мной сыграли злую шутку. Когда я прихожу в квартиру продюсера, я снимаю ботинки и влезаю в большие мужские шлепанцы, что само по себе достаточно комично и нелепо. Я в них путаюсь, они мне мешают, но так придумал Юрий Митрофанович. Это то, что помогает мне, неумехе, играть. И вправду помогает. Но в этот вечер, когда я сунула ноги в шлепанцы, оказалось, что они намертво приклеены или прибиты к полу.

— Ой, у вас тапки приклеились! — помимо воли вырвалось у меня.

— Очередная выходка внука, — как ни чем не бывало ответил Гордиенко. — Не стоит снимать обувь, барышня. — А мне шепнул:

— Ничего страшного, ты справишься!

Но легко говорить ему, мастеру, с опытом и стажем, равным всей моей жизни. А у меня от ужаса помутилось в голове. И ч застыла.

— Ну что же вы стоите, не в дверях же мне с вами разговаривать? — опять пришел на помощь Гордиенко. — Ох уж эта провинциальная застенчивость! — И он незаметно для зрителей, но очень больно ущипнул меня. Это помогло. Я очнулась и с грехом пополам доиграла свою роль. Но как только закрылся занавес, у меня помимо воли потекли слезы.

— Ну что ты ревешь? — напустился на меня Юрий Митрофанович, — все нормально, считай, это было боевое крещение! Можно сказать, — посвящение в актрисы! Но сделал это, безусловно, негодяй! Ты