вовремя.
– Когда он позвонил, – сказал Петере, – всего два дня прошло после его выступления на съезде, на котором он говорил о том, как устали армии во всем мире. А теперь он просил, чтобы как можно быстрее прислали подразделения для защиты революции.
– Что он сказал товарищам матросам на другом конце провода? Говорил ли он примирительно, тактично или как? – спросила Бесси.
– Нет, просто откровенно, – ответил Петере.
– Вы имеете в виду, что он говорил об отсутствии порядка и обученных людей на фронте и так далее? – спросил я. – Он сказал, что они сначала отступили?
– Я как раз об этом и говорю. – Петере был утомлен и немного резок. – Он говорил совершенно откровенно, сказал, что армейские подразделения, направленные против казаков, вначале отступили под первыми снарядами сил Краснова-Керенского.
– Он знал, что матросы откликнутся. Он сказал, что они должны принести с собой еду, каждый полк, и спросил, остались ли у них запасы ружей и пуль. Если так, то они должны прислать их как можно больше.
– Неужели и в самом деле все так плохо? – тихо спросила Битти.
– Ни плохо ни хорошо, – ответил Петере. – Это так, как есть, – ну, никто еще не сметал государственную власть и не налаживал порядок, с первого же дня полагаясь на рабочих. Мы же просто люди. Подвойский и Чудновский были вполне довольны поворотом событий – моральный дух красногвардейцев высок. Однако Ленин убедил их, что никакое количество революционного энтузиазма ничего не сможет завоевать без достаточного вооружения и организации.
Когда Ленин услышал, что большинство Петроградского гарнизона – к этому времени приучившегося игнорировать приказы, с которыми он не был согласен, – не стало слушать Крыленко и Подвойского, когда те обратились за поддержкой против войск Керенского, то пришел в ярость. Полки, сказал он Подвойскому, должны немедленно покинуть город.
Понимал ли он? Он будет отвечать перед Центральным комитетом, если произойдет хотя бы мгновенная задержка!
– Вы хотите попытаться вернуться на фронт? – добавил Петере. – Все в порядке, вы найдете там солдат.
Ленин, сказал Петере, был повсюду, везде совал нос, задавал вопросы, требовал, угрожал.
– Похоже, он ужасно нервный, – заметила Бесси.
Петере, который был очень увлечен Бесси, поддразнивая, заглянул ей в глаза и покачал головой.
– Это показывает, как плохо вы его знаете, – рассмеялся он. – Это как раз то, чего совсем нет у Ленина. Он идет туда, сюда, везде, заходит неожиданно, может, и рявкает на вас. Однако он совершенно спокоен. Это я объяснить не могу. Смотрите, вот вам пример. Подвойский был обижен, потому что он решил, что Ленин не вполне доверяет ему и не дает ему одному делать свою работу.
В то время Подвойский занимался внутренними делами Военно-революционного комитета.
И тогда Подвойский сказал Ленину: «Я подаю в отставку». Ленин ответил: «Тогда я прикажу вас расстрелять. Вы не можете покинуть пост». Через пять минут он уже улыбался, и все было забыто. Подвойский не подал в отставку.
Принимайте это как хотите. Я просто об этом слышал. Меня там не было. Но я догадываюсь, что он знал, что Подвойский блефует, и он тоже мог блефовать.
Затем, когда мы уже выбрались на свежий воздух, Петере сказал:
– Вы знаете, никто, кроме Ильича, не знает о том, что революция может прожить очень недолго. И никто, кроме Ильича, не уверен так в том, что люди ее выиграют. Этого я объяснить не могу.
Петропавловская крепость находится на Васильевском острове, через Неву как раз напротив расположен Зимний дворец. В пятницу 3 ноября Бесси Битти и я, Борис («папочка») Рейнштейн и русско- английский эмигрант и корреспондент лондонской газеты «Телеграф» по имени Михайлов шли по длинному Троицкому мосту. Холодный ветер дул нам в спины. В среду выпал первый снег, и теперь Рейнштейн, вглядываясь в туманную Неву, понюхал воздух и решил, что снег должен выпасть еще. Когда я в первый раз приехал в Петроград; я мог без устали наблюдать за быстрым течением Невы под громадными мостами или слушать мягкий плеск волн о маленькие лодки в канале, когда по нему проплывала баржа. И вот уже ранняя петроградская зима наползала на нас, и вскоре можно будет услышать звон первого льда.
К тому времени, как мы добрались до другого конца Троицкого моста, мы уже порядком замерзли и глубоко расстроились. Мы должны были навестить наших пленников, старых и новых, сидевших в Трубецком бастионе. Это был печально известный сектор тюрьмы Петропавловской крепости, самое мрачное напоминание о царизме в этом городе, где в целом очень мало царских эмблем было снято по той причине, что они так надежно и массивно были встроены в город. Построенная самим Петром Великим в 1703 году, до того, как он начал строить сам город, Петропавловская крепость содержала таких первых борцов против рабства XVIII века, как Посошков и Радищев, равно как и заговорщиков против короны, а также все нынешние революционеры – жертвы царского режима некоторое время провели в крепости.
Мы направлялись в крепость не в качестве пленников, но как комитет, которому было поручено расследовать условия содержания заключенных. Идея такого комитета возникла в городской думе. После воскресных событий на телефонной станции делегация из думы подошла к Бесси Битти и ко мне и настоятельно попросила нас послужить на этом поприще. Дума хотела проследить, насколько верны донесения о жестоких условиях и плохом обращении с бывшими членами Временного правительства, содержавшимися в Трубецком бастионе, чтобы удостовериться, на самом ли деле они испытывают тягости заключения, недостаток еды и спят в сырых, холодных, переполненных камерах. Нас заверили, что американский Красный Крест одобрил эту идею – о том, чтобы направить корреспондентов расследовать это дело.
Поговорив накануне об этом с Рэймондом Робинсом, мы убедились, что это правда. Поэтому днем мы встретились с комиссаром тюрьмы Александрой Коллонтай, весьма элегантной и эрудированной дамой, владевшей множеством языков. Несмотря на ее обманчиво мягкую внешность с безмятежными серыми глазами и каштановыми волосами, подернутыми сединой, она была яростным, как тигрица, агитатором и сжигала словами классовых врагов. Мы видели ее, такую напряженную и гибкую, когда она на платформе в Выборге выступала перед рабочими и солдатами. «Предательница своего класса» – так гневно назвала ее представительница старой аристократии, с которой мы познакомились в вестибюле отеля «Астория». Коллонтай удостоилась чести находиться среди главных большевиков, которых полиция разыскивала в июле, она была арестована и помещена в тюрьму вместе с Троцким, Луначарским и другими. Пока мы разговаривали, она пила мелкими глотками чай, ела черный хлеб с маслом и на наши вопросы относительно планов ее министерства удивленно отвечала:
– Господи, да нет у меня никаких планов. Если я стану министром, я буду такой же глупой, как все другие министры.
(Позже она была назначена послом в Швецию и Норвегию. А еще позже – в Мексику. Коллонтай была единственной из ведущих большевиков, кто поднялся на защиту Ленина в апреле, когда он зачитал свои Апрельские тезисы на собрании большевиков и меньшевиков.)
Всего примерно 250 заключенных были брошены в тюрьму после падения Зимнего дворца. Юнкера, арестованные во время столкновений в офицерских училищах, на телефонной станции и во время многочисленных рукопашных боев, которые захватили город 29 октября, были отправлены в Петропавловскую и Кронштадтскую крепости. Этот приток существенно сократил запасы еды, хранившиеся в крепостях, где после Февральской революции среди заключенных было лишь несколько представителей царского режима. (Многие большевики, сидевшие в тюрьме после июльских событий, были освобождены Октябрьской революцией.)
Кроме одной камеры, которая нам показалась переполненной, мы доложили, что камеры «сухие, чистые, теплые, просторные, сравнительно хорошо вентилируемые, оборудованные современными санитарными принадлежностями и в целом находятся в гораздо лучшем состоянии, чем большинство американских тюрем, которые были нам известны».
На самом деле запасы продовольствия оказались скудными, но почти все заключенные сказали, что
