одна.
Ленин отражал растущую надежду в своей речи, произнесенной в последний день. Его первая речь, на второй день съезда, была задумчивой. Маркс и Энгельс сказали: «Французы начнут это, германцы закончат». Но сегодня, сказал он, мы можем видеть, что легче начать революцию в странах, которые не так богаты и кто не может подкупить высшие слои рабочего класса. Псевдосоциалистические партии Западной Европы ничего не сделали. «Все повернулось по-другому, не так, как ожидали Маркс и Энгельс… Русские начали это, германцы, французы, англичане завершат, и социализм победит». Однако Ленин предусмотрительно не сказал, когда он победит в России.
Теперь, в последний день, он сослался на сообщения о победах Советов над Радой на юге и о забастовках в Германии в последние несколько дней и сказал:
– Мы не одиноки. Вы читали новости о революции в Германии. Пламя революции приближается все ближе и ближе к старому порядку. И мы, кто образовал Советы, вдохновили другие страны сделать такие же попытки. У трудящихся нет иного способа покончить с бойней.
– Мы закрываем этот исторический съезд Советов, когда все, похоже, указывает на то, что мировая революция нарастает и что не далеко то время, когда рабочие всех стран объединятся в одно государство и вместе построят новую социалистическую систему.
Это был конец речи, и все стали расходиться по домам. Мы никогда не слышали, чтобы Ленин выступал так, как он это сделал на закрытии Третьего съезда.
– Наверное, мне бы Владимир Ильич нравился больше, если бы он был желчным человеком, по крайней мере, более приземленным, каким он был вчера. Он лучше, когда не слишком увлекается надеждами, – тихо произнес Рид. Это прозвучало почти как вопрос.
– Я знаю, – ответил я. – Вы боитесь, когда видите всех вокруг такими эмоциональными, вы боитесь заразиться их лихорадкой, и что же тогда произойдет?
При всем волнении тех дней, что проходил съезд, Рид меньше всего волновался о деле его назначения гениальным консулом в Нью-Йорке, хотя к тому времени об этом было объявлено без излишних фанфар. Джон слишком был занят мировым горизонтом, чтобы думать о маленьком зловещем облачке, нависшем над его головой.
Глава 12
ВОЙНА НЕРВОВ
Быть может, речь Ленина на закрытии Третьего съезда удовлетворила делегатов, но только не нас с Ридом, и в этом мы были более чем уверены, при мрачном свете следующего утра. Дебаты вокруг Брест- Литовска все еще яростно продолжались, умаляя тем самым важность всего прочего. Небольшой фурор произвело объявление о том, что Рид займет пост генерального консула в Нью-Йорке. Большевистские газеты и издания левых эсеров начали всерьез обсуждать, будет ли поднята перчатка, брошенная немцами, или их условия будут приняты, чтобы выиграть «мир ради передышки». В глазах крайних левых Бухарина, Радека, Дзержинского и остальных Германия не осмелится наступать. И все равно, ни одного публичного слова не было сказано Лениным. Это игнорирование теперь казалось странным в его заключительной речи; мы еще не знали о том «заговоре молчания» по сути аргументов, который проявит себя в конце февраля.
Мы спрашивали себя, почему наша первая реакция на эту его энергичную последнюю речь ощущалась так, словно его речь отвечала на вопросы, хотя о них вообще ничего не было сказано. Мы пришли к выводу, что неосознанно мы попали под магию догматиков. Сюда относились Бухарин, Радек, Дзержинский и Иоффе, а также некоторые наши друзья из левых эсеров, которые публично еще не возражали против сепаратного мира, а также большинство знакомых нам анархистов. Не совсем признавая его, мы чувствовали, что сепаратный мир будет предательством интернационального социализма и что Советы должны придерживаться жесткого и в равной степени враждебного подхода к империализму, не важно, к Антанте или центральным властям. Послушав Ленина, мы обрадовались, преждевременно. Предчувствие беды, которое витало над съездом в предыдущую ночь, улетучилось, и мы, как два пожилых государственных мужа, охранявшие революцию, пребывали в надежде на то, что Ленин не становится легковерным.
– Вы – поэт с нежным сердцем, Рид, вот в чем дело, – беспечно сказал я. – У вас нет ни стержня, ни настоящего владения диалектикой.
– А вы должны закончить свои дни как уэльский певец – бард. Может, так оно и будет, – путешествующий трубадур.
Теперь мы во всем разобрались. Ленин, который всегда чувствовал обстановку и держал ухо востро, не желал слишком далеко отрываться от народа («как хороший организатор союзов», – заметил Рид), просто он отдал дань признания на последнем дне съезда воле международной солидарности, которая в то время так сильно овладела психологией русского народа.
– Особенно городским пролетариатом. Однако Ленин по-прежнему «хитрый мужик». Для того чтобы собрать новую армию, требуется время, а это нельзя сделать без крестьян. И никакие международные «журавли в небе» не подойдут для них, чтобы заключить мир сейчас. Кроме того, насколько я понимаю, он не может начать готовить свой народ, пока ведущий орган большевиков расколот. Вероятно, он думает, что время еще не пришло. И каким бы ни было окончательное решение Центрального комитета, им всем придется смириться с ним, и даже Ленину. Рид, из меня и вас получатся ужасные коммунисты.
– Говорите за себя. Тот, кто спорит лучше, обычно выигрывает. Это больше, чем вы можете сказать о Демократической и Республиканской партиях.
– Да, но из меня такой паршивый спорщик, Джон.
Мы решили посмотреть, что обо всем этом думает Петере. Сырой снег грязными, неровными сугробами лежал вдоль улиц, которые не убирались неделями. В воздухе носился намек на оттепель и приближавшуюся весну. Мы вскарабкались по лестнице на верхний этаж старого полицейского участка на Гороховой, где у Петерса был кабинет. Как он истолковывает последнюю речь Ленина? Каждый из нас передал ему свой «анализ».
И каждый он опроверг – без сарказма, мягко, в обычной своей манере. Я ошибался: не высокий настрой съезда вызвал такую речь. «Ленин всегда честен с рабочими». И не то чтобы Ленин просто пошел вслед за большинством на съезде. «Он отвечает на перемены объективных обстоятельств». Миллион бастующих рабочих в Германии – с этим нельзя не считаться.
– Он желает дать возможность Троцкому испытать свои силы и немного потянуть время. Чем дольше он будет вести переговоры, тем больше шансов у германской революции.
Мы подчинились, хотя не все для нас прояснилось до конца.
Ленинские тезисы все еще не были напечатаны, но, прежде чем Рид покинул Петроград (около 6 февраля), Рейнштейн дал нам основную версию ключевых пунктов тезисов в статье «Тезисы по вопросу немедленного заключения сепаратного и аннексионного мира». Лаже название было типичным для Ленина. Никакого приукрашивания, ни претензий на то, что это мог быть какой-либо демократический мир. Рейнштейн присутствовал, когда около шестидесяти вождей петроградских большевиков услышали тезисы 8 января. Вот что он считал ключевыми вопросами: социалистическая революция в Европе обязательно произойдет. Уверенность в окончательной победе основывается на научном анализе. Пропаганда должна возрасти, а также братание на фронте.
Тактика социалистического правительства не может базироваться на европейских правительствах, и особенно Германии, революция произойдет либо через шесть месяцев, либо в другое время.
Вопрос заключается не в том, какой империализм предпочтительнее. Единственное соображение – как лучше всего развить и укрепить социалистическую революцию, которая «уже началась» в одной стране. И это нужно сделать точно, потому что оно пойдет на пользу мировой революции.
Рейнштейн сказал, что вопрос не в том, что на кон поставлена мировая революция, ни одна группа не является предпочтительней другой, это основа всего. Вопрос просто в том, отказаться или принять любой мир. Группа раскололась на три главных лагеря, самую сильную оппозицию Ленину возглавил лидер
