пробудить в тебе то, что лучше навсегда оставить спящим.
Огромный пес навострил уши и, настороженно оглядываясь по сторонам, встал рядом со своей хозяйкой.
— Она плохая, Вилли, — тревожно смотрели на него черные стекла очков. — Я вижу в ней зло, и я знаю, что она хочет привлечь тебя на свою сторону. Чтобы ты стал заодно с их мерзким отродьем. Уж лучше умереть, как бедняга Марк, чем пойти по пути, предназначенному для тебя Април Белл. Поверь мне, Вилли!
Бэрби отпустил ее руки.
— Нет, Ровена, — запротестовал он. — Извините, но я просто не могу вам поверить. Я думаю, что в смерти вашего мужа виноваты прежде всего излишнее возбуждение и усталость. Все-таки ему было под семьдесят, да и здоровье не очень… Мне кажется, вы просто на ней зациклились…
Он с надеждой подошел к пианино.
— Может, сыграете что-нибудь для меня?
— Сейчас у меня нет времени на музыку, — Ровена нервно потрепала по голове своего пса. — Я присоединюсь к Сэму, Нику и Рексу. Мы продолжим борьбу, которую не закончил Марк. Прислушайся к моему предостережению. Держись подальше от Април Белл.
— Я не могу этого сделать, — против его воли в голосе Бэрби зазвучало раздражение. — Она очень приятная девушка, и я просто не верю, что она может быть замешана в каких-либо грязных делишках.
— Но мне искренне жаль вас, Ровена. Мне кажется, что смерть доктора Мондрика оказалась для вас слишком сильным ударом. Боюсь, сам я ничем не смогу вам помочь… как-то не получается у нас разговор. Но поверьте моему слову, помощь вам необходима. Почему бы вам не обратиться к доктору Глену?
Ровена отшатнулась, как будто он ее ударил.
— Нет, Вилли, — прошептала она. — Я совершенно нормальна. — Ее пальцы вцепились в ошейник Турка. — Мне не требуется помощь психиатра. Но вот тебе… тебе, возможно, и придется вскоре к нему обратиться…
— Извините, Ровена, — решительно прервал ее Бэрби. — Мне пора.
— Подожди, — попросила она. — Не доверяй…
Но Бэрби уже закрыл за собой дверь.
Он вернулся в город и никак не мог сосредоточиться на своих репортерских делах. Бэрби не придавал никакого значения предостережениям Ровены. Он все время собирался позвонить Април Белл и все время почему-то откладывал этот звонок. Ему хотелось ее увидеть, но свет ясного дня не рассеял вчерашних ночных сомнений. Под конец Бэрби не без облегчения решил, что звонить уже поздно, и пошел пропустить стаканчик в маленький бар на другой стороне улицы.
Бэрби пропустил стаканчик, и не один. А потом, взяв с собой бутылку, вернулся в свою неуютную холостяцкую квартиру. Горячая ванна и выпивка, — решил Бэрби, — тут и не захочешь, а расслабишься. Он начал раздеваться, и тут обнаружил в кармане белого агатового волка. Бэрби долго стоял и глядел на маленькую заколку. Глядел на нее…
Пытаясь понять…
Крохотный малахитовый глаз — точно такого же цвета, как глаза Април Белл… когда она была настороже. Ноги бегущего волка и рычащая морда — все вырезано рукой настоящего мастера. Гладкая, словно отполированная, заколка наводила на мысль о глубокой старине. Странная безделушка. И сделана в какой-то странной манере: четкие линии, никаких лишних деталей — Бэрби никогда не видел ничего похожего.
Вспомнив шубку из белого волчьего меха, Бэрби внезапно задумался о том, что могла значить эта заколка для Април Белл. Гленн, — решил Бэрби, — наверняка счел Април прекрасным объектом для психоанализа. Интересно было бы взглянуть, что он там понаписал в ее истории болезни…
Бэрби вздрогнул и растерянно заморгал. Ему вдруг показалось, что зеленый малахитовый глаз агатового волка подмигнул ему. Бэрби уже почти спал. Спал, стоя в своей узкой спальне, рядом с обшарпанным шифоньером. Бэрби выругался. Эта чертова заколка его чуть не загипнотизировала. Он с трудом подавил внезапное желание спустить ее в туалет.
Это какое-то безумие. Ну, конечно, — признался сам себе Бэрби, — он боится Април Белл. Но ведь он всегда побаивался женщин… доктор Глен, наверно, смог бы объяснить, почему. Даже с самыми доступными женщинами Бэрби было как-то не по себе. И чем больше женщина для него значила, тем страшнее ему было.
Тот внезапный интуитивный порыв уничтожить заколку, — уговаривал сам себя Бэрби, — ничего не значит. Эта чертова штука не давала ему покоя уже тем, что принадлежала Април Белл. Одного этого вполне достаточно. Надо завязывать с виски. От него все беды… как наверняка сказал бы Глен. Поддаться паническому стремлению выбросить заколку — значит признать, что он верит Април… Верит, что она и в самом деле… и в самом деле та, кем себя считает. На это Бэрби пойти никак не мог.
Он осторожно спрятал заколку в стоявшую на шифоньере коробку из-под сигар. Вместе с наперстком, старыми карманными часами, парой использованный лезвий и еще кое-какими мелочами. Но от мыслей об Април Белл так легко не избавишься. А что, если Април действительно… ему даже не хотелось произносить это слово… действительно ведьма? Бэрби старался не думать об этой маловероятной, но такой бесконечно тревожной возможности. Старался не думать и все равно думал.
Только не ведьмы. Лучше говорить: люди, родившиеся чуть-чуть другими… Бэрби припомнился когда-то прочитанная статья об экспериментах Рейна. Некоторые люди, как утверждал этот ученый, способны воспринимать мир не только нашими привычными органами чувств. Кое-кто, и это было убедительно показано, не затрагивая материального мира, мог напрямую влиять на вероятности событий. Кто-то мог, а кто-то — нет. Может, Април Белл родилась именно с этим даром, только куда более сильно развитым?
Вероятность… Бэрби вспомнил небольшое отступление, сделанное доктором Мондриком на эту тему на одной из его лекций по антропологии. Вероятность, — заявил ученый, — это ключевое понятие современной физики. Законы природы, — утверждал Мондрик, — не абсолютны. Они просто указывают линии максимальной вероятности. Пресс-папье на его письменном столе — маленькая терракотовая лампа римского периода, обнаруженная доктором на каких-то давних раскопках и украшенная черным глазурованным рисунком волчицы, вскармливающей основателей Рима — так вот, эта лампа, по утверждению Мондрика, опиралась всего лишь на случайные столкновения колеблющихся атомов. В любой момент существовала бесконечно малая, но отличная от нуля вероятность, что она упадет прямо сквозь кажущийся таким твердым стол.
Современная физика весь мир рассматривала с точки зрения теории вероятности. Стабильность атомов — вероятностный процесс. Как, впрочем, и их нестабильность… например, в атомной бомбе. Прямой мысленный контроль вероятности, несомненно, откроет путь к новой, невиданной и страшной силе. Неужели Април Белл родилась с уникальной способностью сознательно управлять вероятностью?
Это крайне сомнительно, — наконец, решил Бэрби. Но в статистической вселенной, — как настаивал доктор Мондрик, — нет ничего абсолютно невозможного. Самое невозможное просто становилось очень маловероятным…
Бэрби пожал плечами и включил душ.
Новая физика, с принципом неопределенности, с отрицанием привычных, устоявшихся представлений о времени и пространстве и с атомными бомбами стала внезапно такой же загадочно тревожной, как таинственная смерть доктора Мондрика.
Нежась в ванне, Бэрби пытался представить себе, что символизировала для доктора та древняя римская лампа. Какую память предков донесла до нас сквозь века легенда о героях Рима, вскормленных волчицей? Ответить на этот вопрос Бэрби не мог.
Он устало растерся полотенцем, налил себе добрую порцию виски и, взяв журнал, улегся в постель. Но его разум никак не желал переключаться. Почему Мондрик и его, явно до смерти перепуганные, спутники, несмотря на все меры предосторожности, все-таки оказались бессильны? Видимо, это означает, что опасность оказалась значительно серьезней, чем они полагали.
Нечто куда более зловещее, чем одна перепуганная рыжеволосая девушка.
Если Април Белл и в самом деле ведьма, — ему не хотелось об этом думать, но мысли текли сами
