— Он стал монахом.
— Ты шутишь?
— Нет. Он отправился в монастырь, находящийся поблизости от полюса. В этом монастыре обитает одна из странных групп с Земли, из местности под названием Дабро Дамо.
— Я слышала о них. Но я ни за что не могу вообразить себе Хоррама Кабира, перебирающим четки в христианском монастыре.
— Очень сомневаюсь в том, что он делает это. Правда, кто знает? У этого человека настолько эксцентричные привычки, что он велит присылать себе информацию курьером, а не через компьютер. Спорю на все, что имею, что вход в компьютер там же, где и он, в монастыре. Никому и в голову не пришло бы искать компьютерную систему в каком-то захудалом монастыре.
— Но туда не пускают женщин! — она посмотрела на меня. — Туда не пускают даже ни одно животное женского пола, чтобы оно не помешало этим монахам в молитвах, и не отвлекало от высоких помыслов.
Ее губы задрожали, как будто она не знала, рассмеяться ей или зарыдать. Наконец она рассмеялась.
— Я не знаю, почему смеюсь... Это ужасно!
Она оперлась на мое плечо... и положение с моей точки зрения неожиданно изменилось на куда более приятное.
Некоторое время спустя мы вышли, чтобы отдохнуть немного на свежем воздухе.
— Что бы нам сделать в первую очередь — спросила она, — все наши вещи в этой проклятой гостинице.
Я снова достал кредитную карточку.
— У меня есть пятьдесят тысяч сейей, а это гораздо больше, чем нам сейчас необходимо, чтобы достать все, что может пригодиться.
— Уверен ли ты, что хочешь это сделать? — спросила она. Это было лишнее — она хорошо знала мой ответ.
Я прижал ее к себе и поцеловал в последний раз.
— Этан... — она протянула ко мне сжатую ладонь, в которой что-то было. — Возьми с собой.
И она вложила мне что-то в карман, бормоча какие-то слова на неизвестном мне языке.
— Это чтобы ты знал, что я о тебе думаю.
Не знаю, помнила ли она обо мне, благодаря этому, но я наверняка не смог бы перестать думать о ней. Половиной дня позже, развалившись на удобном кресле на земного «кузнечика» я и дальше слушал «это», запрятанное мне в грубую перчатку — доказательство того, что последняя ночь не была только сном. Узкая, сделанная вручную ленточка серебра с вплетенными прядями черного, словно эбеновое дерево, волос. Я улыбался воспоминаниям, которые окружали меня приятной дымкой, позволяя забыть о нескончаемом путешествии из Нового Каира. Неожиданно я покраснел, несмотря на то, что Фауд, мой проводник, был, казалось, совершенно безразличен к моим мечтам, не говоря уже о моем виде. Он производил впечатление человека добродушного и его посоветовали мне в Туристическом агентстве, но я был уверен, что он считал меня психом...
Одна из лап «кузнечика» наткнулась на что-то лежащее на дороге, и машина, для того, чтобы не опрокинуться, прыгнула, как кенгуру. Для Фауда ничего особенного не произошло, но это подключение еще больше превратило мой желудок в плачевное состояние. С отчаянием, я уставился в иллюминатор. Мы вынырнули из облака пыли и увидели груды красных камней, испещренных и почерневших от сажи.
Они напоминали руины сожженных во время войны домов. Желая найти самый легкий способ растопить ледяной покров на полюсах Марса, колонисты в своем бурном прошлом прибегли к самому дешевому и безотказному способу — загрязнению окружающей среды, вызываемому промышленностью. Когда марсиане говорят: «Загрязнение окружающей среды — это самое большее достижение» — это не только шутка.
И, хотя я ценю тот факт, что без подобных обстоятельств колонисты не могли бы жить, а без них и я никогда не мог бы забыть с вынесенном с Земли моральном убеждении, что нельзя уничтожать естественную среду. Я не фанатик, как веганец, но я рад, что не придется осматривать южный полюс.
Я успокаивающе похлопал Этанак: пока я мило проводил время, размышляя о Хане, он переваривал скупую информацию о Га’ез, языке, употребляемом монахами секты, которую мне удалось с трудом раздобыть в агентстве. Я позволил, чтобы результаты его анализа перешли в мой сознательный разум, чтобы в случае необходимости иметь возможность обратиться к ним. Это приятно — узнавать так быстро.
— Мы на месте, — сказал Фауд.
Я послушно посмотрел в указанном направлении, ожидая, что увижу одинаково недоступную вершину, поскольку Дабро Дамо означает «святая гора» и на Земле эти монахи имели резиденцию именно не такой вершине.
Но вместо этого я увидел бездонный каньон, разделяющий лежащую перед нами равнину.
— Будь внимателен! Это яма...
Фауд улыбнулся мне с вежливостью, которую обычно оказывают недоразвитым.
— Это как раз там. Монастырь находится внизу, — он резко остановил «кузнечика» у самого обрыва.
Когда он одел шлем с маской и вскарабкался наружу, я увидел, что кто-то нас ждет. Фигура, обмотанная лохмотьями и покрытая пылью, выглядела, словно вылепленная из грязи. Оценив разные возможности, я пришел к выводу, что это должен быть кто-то из комитета по встрече туристов.
Когда мы подошли ближе, я заметил, что чудовищная глубина каньона сверкает странным блеском. Про себя я усмехнулся: «Неужели святая ясность?» Но чтобы там ни говорили, это зрелище, несмотря на агностическую точку зрения, произвело на меня большое впечатление.
Фауд и монах обменялись приветствиями на Га’ез. Я слушал, стараясь убедиться, смогу ли я на практике использовать только что выученный язык.
Я вежливо запыхтел, когда Фауд предоставил меня монаху, имя которого в вольном переводе звучало, как Отец Благосостояния. Потом мои спутники начали препираться из-за платы.
— Он говорит, что теперь путешествие вниз, в монастырь, стоит две сейей, господин.
— Две сейеи? Здесь? Довольно большая цена, не так ли? Хотя ничего странного, что этого монаха называют «Отцом Благоденствия». — Я посмотрел на Фауда.
Тот пожал плечами.
— Его трудно переубедить, господин. Такова традиция. Они сотни лет взымали плату. Еще там, на Земле. Если хотите, можете поторговаться сами.
Я с досадой порылся в кармане своего комбинезона и вытащил несколько монет.
— На, заплати ему.
При этих словах они кивнули головами в знак одобрения.
— Ну, что ж, я вернусь через неделю, господин, — попрощался Фауд и направился к «кузнечику».
Дверь за ним закрылась, он включил двигатель, сдал немного назад, развернулся и двинулся вперед, как будто хотел как можно скорее вернуться в лоно цивилизации.
Неожиданно я понял, какое чувство его охватило. Я повернулся в сторону сияющего каньона. «Отец Благосостояния» вручил мне нечто, напоминающее кожаную упряжь. Ноги у меня подкосились. Над самым краем каньона стоял ряд огромных колес со шкивами.
— Фауд! — заорал я, но было уже поздно. Мой крик замер в удаляющемся облаке пыли.
Не сопротивляясь, я подошел к краю, чтобы убедиться, что меня ждет через минуту. И сразу же отпрянул и закрыл глаза. Пропасть была шириной километра в четыре и добрых два километра глубиной. Единственной дорогой вниз было... я посмотрел на упряжь. Монах терпеливо приглядывался ко мне, как будто уже привык к такой нерешительности.
Я начал одевать ремни.
