Дверь за Диего закрылась.
— Так это вы, миссис Моллиnote 33, стырили кошелек у этого чучела? — веселясь, спросил Гейтс. — А лохмотья с нищих вы еще не заимствуете?
— Как вы вульгарны, Гейтс! — проговорила миссис Молли, поправляя локон и в то же время бросая обеспокоенный взгляд на дверь.
— Нет-нет, он не пойдет за констеблем, этот испанец, — уверенно сказала «матушка». — А если и пойдет — пусть-ка попробует объяснить, откуда у него за обшлагом взялся носовой платок с меткой почтенной миссис Молли Флендерс?
Миссис Молли, ахнув, схватилась за карман. Взгляд, который она послала старушке, был полон восхищения…
«Боже мой! — потрясенно думал Диего, бредя прочь. — Боже мой!» Других мыслей в его голове не было. Добрая приветливая старушка, выказавшая столь неподдельное участие к его делам, первая, кто был добр к нему в этом отвратительном городе, оказалась хозяйкой гнусного притона! Чувство одиночества, внезапно овладевшее им, было невыносимым. Рядом с ним пустяком казалась даже потеря последних денег. Однако печенье старушки пробудило неистовый голод, и не думать о нем было невозможно.
Вечером этого дня Диего прибрел на берег Темзы и долго смотрел на воду с мостков. Вода была омерзительно холодной на вид, к тому же он заметил в ней дохлого кота. Диего передернуло, и он удалился. ‚жась в промозглой сырости, парень брел, не зная куда и не разбирая дороги. Сапоги давно и безнадежно промокли, в горле саднило. Мысли привычно вернулись к губернатору Ямайки. Нет, он все-таки правильно сделал: эту ситуацию так и следовало решать — одним ударом… Гордиев узел… Диего усмехнулся: тоже мне, Александр Великий… А ведь он, надо быть честным с собой, чуть было не поддался соблазну — наконец-то иметь отца. Видно, это потому, что он — не настоящий испанец, — зло подумал Диего. — Полукровка. Бастард. Раньше он никогда так не думал о себе. На сердце было привычно тяжело — ну, это потому, что пришлось расстаться с сестрой. Честь дороже, — зло подумал он. Честь. У бастарда. И денег ни песо… то есть ни пенса…
Ну, ничего. Еще не все потеряно — осталась жемчужина. Сорок-пятьдесят гиней — сумма, достаточная, чтобы добраться до Испании и протянуть несколько месяцев. И, дьявол все побери, поступить наконец в университет. И думать обо всем забыть… «Забирай свою жемчужину, сын, и впредь не…» Диего сунул руку в карман — и похолодел. Жемчужины не было, зато в кармане обнаружилась не замеченная ранее дыра. Поспешно сдернув перчатку, Диего продрался сквозь дыру. Слава Создателю! За подкладкой пальцы ухватили знакомый замшевый мешочек, а в нем — нечто твердое и округлое. Рядом было еще что- то… монета… Диего вытащил руку: шиллинг. Он рассмеялся: как мало нужно для радости! Теперь операцию с жемчужиной можно было отложить — по крайней мере, на день, а то и на два… сегодня купить хлеба и сыра, завтра протянуть как-нибудь… нет, сегодня протянуть, а завтра купить хлеба. Без сыра, зато побольше. И за комнату заплатить — а то еще окажешься в тюрьме. А может, там кормят? Ну да, а потом продадут в рабство на плантации… в Новый Свет… к папеньке, на Ямайку. Диего фыркнул. А жемчужина пойдет на уплату судебных издержек. Ну уж, нет. Правильно все-таки, что он ушел. Он был прав, прав, прав. Теперь он свободен.
«Тебе этого делать не следует. По ряду причин,» — ясно сказал внутри голос дона Иларио. Диего выругался сквозь зубы. В конце концов, дон Иларио имел в виду другое.
«В остальном же — я не имею права давать тебе советы,»— с издевкой сказал голос. Это, как понимал теперь Диего, и был явный совет — помнить, что решение может быть не единственным.
«Но я уже решил, — ответил Диего настырному голосу. — А ты помолчи… особенно если не можешь советовать… вовремя.» Голос обиделся и умолк. Диего побрел дальше. Пожалуй, есть сегодня и впрямь не стоит… добраться бы до комнаты. Его, кажется, лихорадило.
Подняв глаза, он вдруг увидел вдалеке на набережной высокую, закрытую плащом фигуру, легко раздвигавшую толпу. Что-то в ней заставило Диего ускорить шаг… затем — побежать. Цепляясь за одежду прохожих ножнами шпаги и полами тяжелого плаща, Диего пробирался вперед так быстро, как мог. Когда расстояние между ними сократилось почти на треть, фигура остановилась у ожидавшей у причала шлюпки, и, перебросившись парой слов с гребцами, спрыгнула вниз. Весла опустились. Шлюпка удалялась, и лица человека, сидевшего теперь на корме, Диего так и не успел увидеть.
Он прислонился к стене. Голова кружилась, и сердце стучало от быстрой ходьбы. Проглянувшее солнце едва заметно грело лицо. Диего проводил глазами шлюпку, скользнул взглядом по лесу мачт и перевел взор на грязное маленькое окно. Прямо за окном высокий рыжий детина прихлебывал эль — горячий, наверное. Это было не такое приличное питейное заведение, куда в плохую погоду заходят порой и женщины среднего достатка и где, под присмотром хозяйки в чистом переднике, шустрые мальчишки разносят посетителям эль в начищенных серебряных кубках. Стол здесь, как догадывался Диего, был давно не скоблен, а кубок должен был быть оловянным, мятым и царапанным, как будто его не раз швыряли в голову собеседника… впрочем, почему «как будто»? Подобные заведения похожи, как родные братья. Даже посетители в них, кажется, одни и те же. Вот в углу, например, наверняка сидит полубезумная старуха, заунывно напевая песенку про бедную крошку Дженни из Ньюгейта. Если ей бросить мелкую монетку, она расскажет вам историю своей жизни… и будет говорить, не замечая, что вы уже ушли. Диего оторвался от стены, еще раз ощупал в кармане шиллинг, вздохнул — и побрел прочь.
Рыжий детина отставил свой эль, вышел на улицу и, старательно пошатываясь, двинулся в том же направлении. Диего его не замечал.
Когда Диего добрался наконец до своей комнаты, его желудок был пуст, как мир до начала Творения. В ушах стоял звон, и он абсолютно не удивился, обнаружив, что у него начались галлюцинации. Галлюцинация сидела на единственной табуретке посреди комнаты, грызла сочное яблоко и морщила нос.
— Сестричка, откуда ты? — осторожно спросил Диего, присаживаясь на край койки. Галлюцинация не исчезла.
— Ну и ап-партаменты ты себе выбрал, братец!
Нет, такое могла сказать только живая Бесс. Но тогда…
— Как ты здесь оказалась?!
— Диего, не петушись. Тебе же еще в севильской тюрьме объясняли — чего хочет женщина, того хочет Бог! Ну а я захотела тебя проведать. Правильно ли я понимаю, что ты не собираешься возвращаться домой?
Чтобы собраться с мыслями, Диего уселся попрочнее и облокотился затылком о стену.
— Видишь ли, Бесс… Кстати, а о… господин губернатор не сможет найти меня тем же способом?
— Тем же — не сможет. За другие — не ручаюсь… Не уходи от ответа.
— Зачем мне возвращаться?! Ну… ну как ты не понимаешь? Мы с… с Его Превосходительством друг другу — чужие люди… Он — английский пират, я — сам не знаю, кто… К тому же, я ему такое наговорил…
— Вот упрямец! Ну за что мне такое наказание!
— За грехи предков, — мрачно отвечал Диего. — Ты разве не знаешь — дети всегда отвечают за грехи отцов. Ну, а он, судя по всему, был великий грешник. Если бы не это, не пришлось бы тебе со мной мучиться.
— Раз ты можешь иронизировать, ты не безнадежен, — спокойно ответила Бесс.
— Ну и что ты собираешься делать, дурья твоя башка?
— Не знаю. В солдаты меня не берут, спрашивал, не нужен ли где юнга — тоже безуспешно. Буду пробовать дальше — может, что и подвернется.
— Ну, если ты согласен быть юнгой…
— Дон Мигель де Сервантес-и-Сааведра… один из моих предков, — не удержался Диего. (Родство это представлялось весьма спорным, но Диего нравилось так думать). — Так вот, он в подобной ситуации писал, что кабальеро не унижает уход за лошадью, поскольку лошадь — животное благородное. Я думаю, что корабль чем-то похож на лошадь…
— Боюсь, ты это себе не совсем верно представляешь, — не слишком уверенно произнесла Бесс. —
