настоящие танки.
Когда фельдфебель на дневной перекличке объявил, что министерство рейхсвера отныне именуется военным министерством, я на это почти не обратил внимания, так как мне не терпелось дождаться конца. Я услышал только, что генерал-полковник барон фон Фрич назначен главнокомандующим сухопутных сил.
Теперь все чаще случалось, что штурмовики, откомандированные из своих частей, принимали участие в краткосрочных занятиях в рейхсвере. Штурмфюреры и штурмовики других званий, служившие в армии во время войны, являлись на учения в качестве офицеров запаса.
Как уже говорилось, на майских празднествах 1934 года впервые участвовала почетная рота рейхсвера, причем она брала «на караул» и при исполнении песни «Хорст Вессель» — гимна штурмовых отрядов[25].
Вскоре после этого нас погрузили на поезда; мы направлялись в Кёнигсбрук, близ Дрездена, на полигон для учебных боевых стрельб.
В конце недели нам разрешалось совершать экскурсии в Дрезден и в Саксонскую Швейцарию.
Но однажды в субботу мне не удалось пройти через караульное помещение у выхода из полигона — увольнительная записка потеряла силу, все были отосланы в свои части. Боевая готовность.
Мы погрузили пулеметы на машины и ждали дальнейших приказов. Никто не знал, что случилось. Потом мы получили боевые патроны и ручные гранаты. Происходило что-то очень серьезное.
Я был послан с каким-то донесением в штаб полка. Дорога вела мимо той части полигона, где размещался учебный сбор командиров штурмовых отрядов. Разоруженные и взволнованные, они повсюду стояли группами под охраной часовых с примкнутыми штыками.
Они пытались протестовать, однако часовые и дежурный офицер отказывались вступать в разговор.
На следующий день о нашем обеде и ужине заботились полевые кухни, повара даже начали подготовку к следующему дню, а начальники хозяйственных служб выдали продукты на три дня вперед. Похоже, что предстояла длительная операция.
Когда мы полностью закончили подготовку к выступлению, не оставив в бараке даже носового платка, нам было разрешено пойти в ресторанчик, расположенный неподалеку от казармы: распоряжение об ограниченном употреблении алкоголя не очень принималось во внимание.
Распространялись самые нелепые слухи. Война? Может быть, с Польшей или с Францией? Чепуха. Революция? Может быть, коммунисты? Не исключено. Некоторые утверждали, что, по слухам, штурмовые отряды объединились с коммунистами, чтобы выступить против рейхсвера. Другие рассказывали о покушении на Гитлера и уличных боях в Берлине и Мюнхене. В конце концов все слухи свелись к одному: образовались две противостоящие друг другу группировки. На одной стороне — Гитлер, рейхсвер и войска СС, а на другой — штурмовые отряды и, возможно, коммунисты.
Наши симпатии полностью принадлежали Гитлеру хотя бы уже потому, что во всех рассказах о событиях его и нас объединяли воедино, потому что он считался нашим человеком. Нам только казалось непостижимым, как могли именно штурмовики выступить против Гитлера. Предположительно они целили в нас, но фюрер лично защитил рейхсвер. У нас прямо-таки чесались руки, нам хотелось показать этим опереточным солдатам, как свистят пули. Но нам было запрещено приближаться к лагерю командиров штурмовых отрядов, и мы были достаточно дисциплинированны, чтобы подчиниться приказу.
Внезапно по радио было объявлено, что предстоит экстренное сообщение. Наступила мертвая тишина. Диктор рассказал следующее: на курорте Висзее собрались Рем и высшие командиры штурмовых отрядов для последнего совещания перед путчем, который был запланирован руководством штурмовиков. Отряды штурмовиков были повсеместно приведены в состояние боевой готовности и снабжены оружием из тайных складов. Гитлер предотвратил государственный переворот и приказал арестовать в Висзее руководителей заговора. Наконец были названы имена многих известных командиров штурмовиков, заплативших жизнью за свою затею, в том числе Рем, фон Хейдебрек и Карл Эрнст.
Как бы то ни было, но Гитлер «произвел чистку». Если бы я в свое время принял предложение Карла Эрнста, то, вероятно, и меня схватили бы; из дальнейших сообщений стало известно, что расстреляно также большое число лиц, состоявших в частной охране высших командиров штурмовых отрядов.
Если эти мероприятия, сколь суровыми они ни были, казались нам достаточно понятными и, вероятно, даже необходимыми в интересах рейхсвера, то нас испугало сообщение о том, что расстрелян также Шлейхер. У нас никак не укладывалось в голове, что даже генерал рейхсвера пал жертвой чистки. Это происшествие не давало нам покоя, пока наконец генерал-фельдмаршал фон Гинденбург, глава офицерского корпуса и формально все еще рейхспрезидент, легализовал убийство Шлейхера, когда он публично выразил благодарность рейхсканцлеру за его быстрые и решительные действия и за «спасение отечества от грозной опасности».
После того как таким образом власть нацистов была «очищена», у нас было отменено состояние боевой готовности и продолжались учебные стрельбы. Я снова получил возможность посетить крепость Кёнигштейн, а затем мы возвратились в свой гарнизон в Кольберге.
В гарнизоне нам было предписано особым приказом добыть документы о своих предках и представить их для проверки в канцелярию. Наступила пора обширной переписки, бесчисленных запросов, направляемых родителям, родственникам, в отделы актов гражданского состояния, пасторам и в церковные управления. Каждый разыскивал своих предков.
Рейхспрезидент был от этого избавлен — он скончался 2 августа 1934 года. Его пост был объединен с постом канцлера, и его преемник отныне именовался «фюрером и канцлером Германского рейха». Теперь он являл собой в одном лице и главу государства и главу правительства и тем самым стал верховным главнокомандующим рейхсвера.
Уже на другой день мы принесли присягу Гитлеру. На кителе, фуражке и каске мы теперь носили значок, изображавший орла с распростертыми крыльями и со свастикой в когтях, а на казармах развевались нацистские флаги. Мы быстро к этому привыкли.
Началось время внепланового продвижения по службе. Полковники стали генералами, капитаны — майорами, а лейтенанты за одну ночь превратились в обер-лейтенантов.
То же самое происходило с унтер-офицерами и рядовыми.
Присвоение мне звания ефрейтора совпало с переводом в 14-ю противотанковую роту.
Эта полностью моторизованная часть только комплектовалась. Поэтому для нее была освобождена церковная школа, расположенная в центре города. В классных комнатах поселились рекруты, унтер- офицеры заняли учительскую и другие помещения.
Школьный двор превратился в двор казармы, орудия поместили в гимнастический зал, а для автотранспорта были построены новые гаражи. Машины, орудия, пулеметы и другая боевая техника имелись в полном комплекте. Пахло свежей краской.
Я рапортовал командиру роты:
— Ефрейтор Винцер переведен в 14-ю роту!
— Когда вы произведены в ефрейторы?
— Десять дней назад, господин капитан!
— Вы будете командиром орудия. Вы уже знакомы с новыми противотанковыми пушками?
— Так точно, господин капитан. Я обучался этому два года.
Вопрос был излишним — на столе лежало мое личное дело. Я заметил, что командир его изучил, когда он продолжал:
— Вы вообще прошли ряд различных курсов обучения. Имеете ли вы водительское свидетельство?
— Нет, господин капитан!
— Немедленно наверстать. Явитесь к заведующему техническим имуществом! После службы — курсы шоферов, понятно?
— Так точно, господин капитан!
Все частные школы шоферов в городе были привлечены к делу, и мы ежедневно до поздней ночи
