скрыть того факта, что этот режим – добровольно и вынужденно – сотрудничал с немцами на всей территории страны и даже активно помогал преследованию французского движения Сопротивления и депортации французских евреев. И даже буржуазно-национальная Франция все больше ощущала, что ее представляет правительство де Голля, опирающееся на национальное Сопротивление внутреннему и иностранному фашизму.
Хотя описание режима Виши как «фашистского» более чем сомнительно и хотя успехи Сопротивления были не так уж велики (впрочем, немцы расстреляли 20 000 его участников и депортировали 60 000), борьба Сопротивления, проникнутая и национальными, и антифашистскими мотивами, составила объединивший все партии фундамент демократического возрождения Франции. В этом проявилось сходство с положением Италии после крушения фашизма; но по сравнению с послевоенной Германией видно большое различие. С другой стороны, не следует упускать из виду, что хотя отдельные фашистские движения во Франции имели массовую базу, они не смогли ни объединиться, ни захватить власть. Что же касается коллаборационистского режима Петена, то он не входит в группу фашистских диктатур.
Глава 5. Малые фашистские движения, фашистские секты и пограничные случаи.
Подразделение и дифференциация фашистских движений по их величине в высшей степени проблематичны, хотя – как это еще будет показано в заключении – не существует более разумных подходов к этой проблеме. Это видно уже в случае Испании, где в некоторой особой ситуации фаланге удалось в течение нескольких месяцев превратиться из сектантской фашистской партии в значительную политическую силу. Но количественные различия между фашистскими движениями в Австрии, Венгрии, Румынии, Югославии, Испании и Франции, рассмотренными в четвертой главе, и фашистскими движениями в Англии, Финляндии, Бельгии и Голландии, которыми нам еще предстоит заняться, указывают и на качественные различия.
Фашистские движения, перечисленные в конце, получали на выборах не более 10% поданных голосов и оказывали относительно слабое влияние на внутриполитическую жизнь своих стран. Но, с другой стороны, самое существование фашистских партий в странах столь разной структуры лишний раз свидетельствует об универсальности европейского фашизма. Трудно представить себе большую разницу между странами, чем разница между индустриальной Англией с ее старой и прочной демократической традицией и преимущественно аграрной Финляндией, недавно возникшей из кровавой освободительной и гражданской войны. И все же в обеих этих странах были фашистские движения, хотя и сильно отличавшиеся своей структурой, программой и практикой. То же можно сказать о соседних странах, Бельгии и Голландии, где тоже были очень непохожие фашистские партии.
При взгляде на эти малые фашистские движения можно уяснить себе не только универсальность фашизма, но и широту его разнообразия. Эта широта определялась, с одной стороны, экономическими, социальными и политическими условиями в отдельных странах, а с другой – программами и целями возникавших в этих странах фашистских партий.
Если мы, наконец, рассматриваем также фашистские партии в Дании, Швеции и Швейцарии, не вышедшие за пределы сектантского существования, то мы это делаем не с целью добиться энциклопедической полноты нашего обзора истории фашизма в Европе. В этих партиях нас интересует не столько то обстоятельство, что они более или менее отчетливо ориентировались на фашистские образцы, но гораздо больше вопрос, почему им не удалось добиться большего значения и приобрести массовую базу. При таком контрастном сравнении выясняются условия, необходимые для роста фашистских партий. Это относится и к тем условиям, которые встретили и могли использовать другие «классические» фашистские движения, и к тем, в которых оказались так называемые неофашистские движения, поскольку Дания, Швеция и Швейцария демонстрируют уже в междувоенное время социальные и политические отношения, весьма напоминающие состояние западных демократий в послевоенное время.
История фашизма в Норвегии представляет во многих отношениях особый случай. Поскольку партия Квислинга столкнулась с почти единодушным отпором демократических партий Норвегии – прочных и единых партий – то она никогда не могла получить на выборах больше 3%. В этом смысле «Национальное единение» («Nasjonal Samling») принадлежит к группе фашистских сект. Но все же после оккупации Норвегии немецкими войсками Квислингу удалось прийти к власти. Впрочем, этот режим Квислинга был более или менее зависим от немецких оккупационных властей. Поэтому его следует скорее рассматривать как несамостоятельный коллаборационистский режим, чем как самостоятельную фашистскую диктатуру, и следовательно, его надо отнести к «пограничным случаям», рассматриваемым в конце. То же относится к словацкому режиму сателлита Германии и к авторитарным диктатурам в Польше и Португалии, которые, наряду с другими подобными формами власти в междувоенной Европе, многие авторы ошибочно считали «фашистскими».
В этой главе, эскизной по своему характеру, еще раз описывается универсальность и широкий диапазон европейского фашизма в междувоенное время, причем фашистские движения дифференцируются и отделяются от других политических явлений.
Англия принадлежала к тем немногим странам Европы, экономические, социальные и политические структуры которых почти не были затронуты Первой мировой войной и ее последствиями[1]. Война привела, конечно, к экономическим потерям – один только тоннаж морского флота убавился на 40%,– но Англия выиграла войну и смогла, опираясь на свою нетронутую мировую империю, быстро восполнить свои убытки. Точно так же быстро и успешно был выполнен переход от военной экономики к мирной. Сюда относилась отмена государственного контроля, введенного во время войны, а также реприватизация некоторых отраслей промышленности и железных дорог. Но при этом нельзя не заметить, что Англия уступила Соединенным Штатам свое некогда ведущее экономическое положение. Не были проведены насущно необходимые меры по модернизации угледобывающей промышленности, производства стали и судостроения. Относительно высокий процент безработных в этих областях, в текстильной промышленности, а затем и в горной указывал на то, что английская экономическая система испытывала структурный кризис. Впрочем, эти еще скрытые кризисные явления вначале не вызывали серьезных социальных напряжений, хотя систему социального страхования, расширенную в 1918 году, вряд ли можно было в то время сравнивать с немецкой.
Парламентские выборы 14 декабря 1918 года, в которых впервые приняли участие все мужчины старше 21 года и все женщины старше 30 лет – эта дискриминация была отменена лишь в 1928 году,– завершились решительной победой консерваторов и либералов[2]. Однако лейбористской партии, образовавшейся лишь в конце 19 века из активистов различных профсоюзов, удалось создать дисциплинированную организацию, опередившую либералов уже на выборах 1922 года. В то время как основанная в 1920 году коммунистическая партия оставалась довольно незначительной, лейбористская партия выдвигала подчеркнуто социалистические цели: она требовала национализации железных дорог, угольных шахт, электростанций и т. п. Консервативные правительства могли разрешить ирландский вопрос, предоставив независимость Ирландской Республике (пока еще не было других проблем с меньшинствами), но притязания на власть лейбористской партии и связанных с ней профсоюзов консерваторы воспринимали как прямой вызов. После ряда успешных забастовок, проведенных профсоюзами, 21 января 1924 года социалистический политик Рамсей Макдональд сформировал правительство меньшинства при пассивной поддержке либералов. Впрочем, первый кабинет Макдональда вынужден был уйти в отставку уже в октябре 1924 года, после того как консервативная оппозиция опубликовала письмо, якобы исходившее от Зиновьева и содержавшее планы переворота. Не случайно, что первая фашистская партия Англии возникла как раз в этой напряженной внутриполитической ситуации.
