Хорхе, какой он выдумщик!
— Распутник он, — проворчала Марсела, смущенно отворачиваясь от меня, — на том свете его за это поджарят черти.
— Магдалина грешила крепче нашего и ничего — вошла в Царствие Небесное, — несколько небрежно обмахнув себя ладошкой, что изображало крестное знамение, произнесла Соледад. — А ты тогда была такая наивненькая, такая деточка — у меня прямо слезы наворачивались! Помнишь, ты спросила Хорхе, как он намерен одновременно иметь нас двоих? Ха-ха-ха! А он ответил: «У меня же две руки, крошка!» Правда, было весело?!
Марсела, видимо, ничего веселого не находила. Впрочем, возможно, в то время, как они забавляли Хорхе дель Браво, ей это тоже казалось веселым, а вот то, что Соледад вспоминала об этом веселье в моем присутствии, ее не порадовало. Девиц она не стеснялась, так как все фразы Соледад выпалила по- испански.
— Не бойся ты, пузанчик! — Соледад игриво глянула в глаза Марселе. — Чего ты стесняешься? Все же знают, что мы с тобой дипломированные шлюхи, шлюхи высшего ранга, для самых высоких чинов. Я думаю, что Анхель ничуть не ревнует к дель Браво, верно, малыш?
— Это была капиталистическая эксплуатация, — сказал я, в очередной раз укрывшись за «железным занавесом» марксизма, — проклятый эксплуататор дель Браво — буржуй, пусть он стесняется! А ты, Марсела, эксплуатируемый элемент…
Дальше я уже позабыл, но мне помогла Соледад.
— Вот, видишь, Марсельчик, мы с тобой — эксплуатируемые элементы. Потаскун дель Браво присваивал себе нашу прибавочную стоимость и не платил за амортизацию наших инструментов, а еще и являлся их собственником.
— Все это болтовня, — проворчала Марсела, — ты ведь здесь не для того, чтобы заниматься воспоминаниями. Ради этого не приводят с собой целую банду.
— Ну, одно другому не мешает! — вновь ослепила всех улыбкой Соледад. — Конечно, я здесь в первую очередь по делу, но раз уж ты здесь, почему бы не вспомнить то, что нас объединяло?
— Это ты про Хорхе? — осклабилась Марсела. — То, что мы одновременно лежали с ним в постели, и он одной рукой чесал тебя, а другой — меня?
— Конечно, — повела плечиками Соледад, — я уж не говорю о том, как приятно было смотреть на то, как его задница качалась у тебя между ног. Я так загоралась от этого зрелища, что, когда он добирался до меня, была уже наполовину готова… А тебе нравилось смотреть на то, как он меня имеет? Признайся, малышка, ведь это было так! А как мы играли на дудочке, ты помнишь? Восторг!
— Фу… — скорчила гримасу Марсела. — Я же ем мороженое. Не порти мне аппетит. Иначе я тоже начну вспоминать кое-что.
— Так это же будет прекрасно! А ты взгляни на Анхеля, который смотрит на меня глазами бычка, он наверняка не прочь послушать еще, верно?
— Особенно про то, как дель Браво приговаривал тебя к посажению на кол…
— хмыкнула Марсела.
— Послушайте, — вмешалась Мэри, — что вы там лопочете? Мы с Синди сидим, как дуры, и ничего из вашей болтовни не понимаем.
— Мы с Марселой вспоминаем одного общего знакомого, — пояснила Соледад, — вы, конечно, слышали о Хорхе дель Браво? Так вот, мы обе безумно рады нашей встрече. Знаете, я просто счастлива, что попала в такую компанию. До рассвета еще порядочно и можно устроить сказочную ночь… Энджел, разумеется, вне игры — он вот-вот заснет. Хотя именно он мне сейчас пригодился бы, ибо вы все уже испытали его в деле, я не ошибаюсь?
— Вы же только что сказали, что я смотрю на вас глазами бычка? Или по-английски вы предпочитаете говорить другое?
— Ну… — прищурилась Соледад. — В глазах у вас, возможно, и есть что-то бычье, а вот в плавках я этого разглядеть не могу. Мы уже полчаса говорим на такие темы, что у любого нормального мужчины все уже было бы заметно. А вы — увы. Наверно, перетрудились, таская золото. Я сегодня видела, как вы с Марселой переносили слитки. Отличная оптика!
— Вы смотрели со скал, окружающих лагуну? — спросил я.
— Конечно, — кивнула Соледад, — вы нас так напугали, когда к вам подошел гран-кальмарский сторожевик… «Ну, — думалось, — все труды прахом! Ни за что утопили шведов, пропустили их через весьма серьезные процедуры, а какие-то проказники обнаружили золотишко буквально под нашим носом, да еще и умудрились его профукать!» И только тогда, когда сторожевик ушел, я успокоилась…
— Кстати, — спросил я довольно беззаботным тоном, — а что вы сделали со шведами?
— О, это интересный вопрос, — хитренько прищурилась Соледад, — ручаюсь, что вам хочется знать, не повторю ли я этого с вами? Могу сразу сказать — нет. Я очень редко повторяюсь, а садизм — это искусство, требующее не меньшей импровизации, чем нормальный секс. Но если вас очень интересует, как я обошлась со шведами, то я вам покажу одну кассету. Я ее прихватила специально для вас!
Соледад звонко, будто кастаньетой, щелкнула пальцами, и одна из черных фигур, стоявших у дверей салона, приблизилась к столу.
— Заряди вчерашнюю съемку и включи видеомагнитофон.
Чудовище только кивнуло и, вытащив видеокассету из нагрудного кармана, втолкнуло ее в приемник видеомагнитофона.
Засветился экран, и мы увидела раздетого догола светловолосого мужчину, привязанного за руки и за ноги к двум стульям, на которых восседали два черных охранника. Соледад, одетая в какой-то карнавальный костюм с блестками, с диадемой в волосах, водила по спине мужчины тоненькой кисточкой и, похоже, что-то рисовала. Несчастный выл, дергался, но на это Соледад только мило улыбалась.
— Это я на нем рисую цветочки, — пояснила Соледад, — концентрированной серной кислотой… Вот, посмотрите, не правда ли, симпатичный орнамент?
Плечи, лопатки, бока, ягодицы бедняги были проедены кислотой в тех местах, где прошлась кисть, и эти узоры были действительно похожи на тюльпаны, гвоздики, ромашки, розы и еще какие-то цветочки, названий которых я не помнил.
Кадр сменился. Сразу же послышался дикий крик женщины, она была распята в позе св. Андрея, но не на кресте, а на столе, так что был хорошо виден вход во влагалище, куда одетая в хирургическую перчатку рука Соледад вставила большую розовую сосиску, а затем выпустила к сосиске огромную серую крысу размером с небольшого кота…
— Не правда ли, оригинально? — явно напросилась на комплимент Соледад, подкручивая регулятор звука на пульте дистанционного управления, чтобы истерика пытуемой не заглушала ее слов.
— Ну ты чудовище! — поежилась Марсела. На следующей картинке мы увидели мужчину лет пятидесяти, которого, подвесив за руки и за ноги, поднимали на блоке к потолку какого-то невысокого помещения. К мошонке несчастного был привязан тросик, а к тросику — солидных размеров гиря.
— Вот это сам профессор Бьернсон, — представила свою жертву Соледад, — к сожалению, на этой пленке не записано, как я его насиловала в задний проход резиновым членом — умопомрачительные ощущения! Мэри, вы, кстати, пользуетесь трусами, когда трахаете Синди?
Я начал уставать. К изнасилованию — а оно могло последовать в любое время
— мне как-то не было случая морально подготовиться, и если к смерти или нормальным пыткам, без всех этих бабских выкрутасов, я был более-менее готов, еще прыгая с парашютом на Хайди, то к перспективе оказаться женщиной для женщины я был не готов совершенно. Любоваться мучениями шведов, которые, вероятно, понятия не имели о реальном местонахождении галеона, мне удовольствия не доставляло, а пистолета или автомата, чтобы застрелить эту гнусную извращенку, у меня не было. Впрочем, ее личико было столь симпатично, а кожа такая нежная и гладкая, что даже при наличии оружия я не сумел бы этого сделать.
Поэтому я сделал вид, что задремал, во всяком случае, закрыл глаза и не стал смотреть на пытки, довольствуясь лишь визгом и стонами пытуемых, которые были все-таки слышны, несмотря на то, что Соледад приглушила звук.
