Лопеса могли ради особого удовольствия пострелять мне по рукам и ногам, чтобы, взяв живьем, сделать приятное Хорхе дель Браво и его подручным. Можно было, конечно, рискнуть, добежать до двери ј1 и, укрывшись в стальной будке, изрешетить аквалангистов, прежде чем они меня заметят. Но я не был уверен, что успею добежать. К тому же откуда-то из-под бетона, через камни и воду стал доноситься легкий гул, постепенно нараставший с каждой секундой. На поверхности бассейна появилась заметная рябь, а это означало, что субмарина Лопеса вошла в подводный туннель и вот-вот должна была появиться здесь.
Я растерялся, черт побери, и могу в этом признаться без особого труда. Уж стыда за свою растерянность у меня не было никакого! Единственным местом, куда я мог бы спрятаться, оставался портал большого туннеля. Я осветил его фонарем. Нет, никаких кнопок, красных, черных или зеленых, тут не было. Была только сплошная стена из выкрашенной в серо-голубой цвет стали. Под этот железный занавес уходили две линии узкоколеек, а широкая, но тоже утопленная в бетон колея обрывалась, выйдя из-под занавеса прямо в воду. Это был эллинг, куда лодки втаскивали на ремонт…
Я пометался вдоль портала, не находя никакой лазейки, через которую можно было ускользнуть. Боже, как я только не проклинал себя за нерешительность! Ведь я мог бы успеть ухлопать этих головорезов, когда они возились у двери с кодом и ключами! Я мог бы уже сейчас, напялив один или два акваланга, плыть по малому туннелю и счастливо разминуться с проклятой субмариной… А теперь я бегал по пирсу, не зная, что предпринять, хотя, наверно, действуй я более решительно, мог бы еще успеть перехватить Мигеля и Мартина на выходе из двери ј 2. В довершение всего я споткнулся и треснулся коленом о какой-то металлический предмет, выронил при этом фонарь, ушиб себе бок о приклад «шмайсера», но, слава Богу, не потерял сознания.
Зато я обнаружил ту самую соломинку, которая остается утопающему. Я упал на чугунную крышку колодца. С трудом, изрыгая проклятия, потому что ушибленное колено адски болело — не треснула ли чашечка! — я сумел подковырнуть эту порядком приржавевшую крышку, а затем, сдвинув ее, влезть в люк и стать двумя ногами на скобы, а задницей — упереться в стенку. Затем, опять-таки не без ругани, я сумел задвинуть крышку на место, а заодно прихватить с собой фонарь, который, слава Богу, далеко не укатился и даже не разбился. Последнее, что я успел увидеть, задвигая крышку, была узкая полоса света, появившаяся на противоположной стороне гавани: аквалангисты выходили из двери ј 2, чтобы встретить своего патрона.
Я стал осторожно, насколько позволяла ушибленная нога, спускаться вниз. Это было мучительной, но весьма необходимой процедурой. Фонарь я вновь прицепил к шлему и полагал, что чем дальше я уползу вниз, тем меньше шансов будет, что свет моего фонаря будет заметен на пирсе.
По скобам я добрался до горизонтального кабельного туннеля. Тут было сухо. Изоляция кабелей, многослойная, надежная, ничуть не пострадала даже от крыс. Их тут не было, вероятно, чем-то этот туннель их не устраивал.
Колодец опускался на угол туннеля. Одна из линий уходила параллельно пирсу, а вторая, судя по всему, шла под эллинг. Вот туда-то я и пошел было, но тут сверху донеслось громкое шипение, клокотание — всплыла лодка. Зная, что ребята Хорхе дель Браво могут привезти с собой, например, пару овчарок, вроде тех, что гоняли нас с Марселой по джунглям на Хайди, я поспешил пройти ярдов двадцать, прихрамывая, лишь бы оказаться подальше.
Дошел я до колодца, который выводил кабели куда-то наверх, а по другой стене шла лестница, сваренная из крепких стальных уголков. По этой лестнице
я поднялся уже довольно спокойно, нога перестала болеть так сильно, и по опыту еще школьных футбольных матчей я знал, что скоро перестанет болеть вообще.
Сдвинув люк в сторону, я вылез из колодца, снял с себя переполненный свинцом ранец с патронами и немного помассировал колено. Лишь после этого я осмотрелся. Да, это был эллинг. Потолок тут оказался пониже, чем в зале, но тоже приличный — в зале было до потолка около ста футов, а в туннеле-эллинге
— примерно пятьдесят. Прочные стальные конструкции, многочисленные, внушительных размеров механизмы, наконец, здоровенная подлодка, стоящая на трех могучих восьмиколесных рельсовых тележках — все это впечатляло. Почему наци оставили здесь лодку, я догадался сразу — она была совершенно непригодна для выхода в море. Должно быть, ее где-то настигли эсминцы союзников и так обработали глубинными бомбами, что она с трудом приползла сюда, в эту тайную гавань. Здесь ее вытащили на ремонт, но сделать это не успели — пришел приказ об эвакуации. Так она и осталась с пробитым и помятым верхним корпусом, примятой — возможно, от таранного удара! — рубкой и погнутыми пулеметами.
Меня беспокоило, что металлический гул от моих шагов по палубе брошенной субмарины привлечет внимание тех, кто находился за воротами эллинга. Поэтому я не стал взбираться на леса и осматривать эту немецкую рухлядь. Вряд ли там осталось что-либо интересное. Я пошел вдоль путей узкоколейки, проложенных справа от широкой колеи, на которой стояли тележки с лодкой. Судя по всему, два или четыре мотовоза при помощи тросов втягивали лодку с подведенными под нее тележками на наклонную плоскость, а затем по рельсам укатывали ее в глубь эллинга. Точно такая же колея шла по другую сторону от корабля.
Пройдя от кормы до носа лодки, немного не доходившего до конца туннеля, я обнаружил, что рельсы узкоколейки идут дальше в глубь горы, в туннель диаметром десять футов. Такой же туннельчик был и слева. Прохромав ярдов двадцать, я пришел к месту, где эти туннели соединялись в один с двухпутной колеей. Когда-то здесь горели лампы, но теперь, естественно, единственным источником света был мой фонарь. Туннель с небольшим уклоном уводил куда-то влево.
Если бы кто-то спросил меня, зачем я иду дальше и дальше, все глубже погружаясь в каменный лабиринт, — я не знал бы, что ответить. Ранец с патронами снова был на моих плечах, я порядком умаялся — ведь наверху, как я прикидывал, уже светало! Но с упрямством, достойным лучшего применения, я все шел и шел по извилистому туннелю и прошел не меньше мили, пока не оказался, наконец, на маленькой подземной станции. Здесь, вероятно, было депо, где стояло в аккуратных, полукруглого сечения боксах восемь законсервированных, но, видимо, вполне исправных мотовозов, а напротив каждого из них, тоже в боксах — по четыре вагонетки с откидными бортами, легко превращавшихся в платформы. Кроме того, в еще одном небольшом боксике находилось две одноместные дрезины оригинальной конструкции, которые приводились в действие педалями.
Я не был бы американцем, если бы считал, что ходить пешком — лучше, чем ездить. Именно поэтому я опять снял ранец с патронными коробками, положил его на багажник дрезины, уселся на удобное сиденье и, поставив ноги на педали, отпустил тормоз. Конечно, многим, наверно, я покажусь сущим балбесом: в таинственной, заброшенной нацистами базе, где к тому же высадились хайдийские главари- диктаторы со своими подручными, которые, разумеется, не дадут мне и микронного шанса выйти отсюда живым — и кататься на дрезине, словно мальчишка! А что делать было, леди и джентльмены? Выход через гору, к вертолету, где ждала меня Марсела, был от меня отрезан. Подводный выход — тоже. Оставалось искать третий, которого, в принципе, не было. Но я этого не знал, а потому надеялся, что штольня с рельсами где-нибудь выходит на поверхность.
От депо две колеи вели в эллинг, а перпендикулярно им шла еще одна двухпутка. В эллинг я пока возвращаться не собирался и потому поехал по неизвестной мне линии. Всегда мечтал о таком аттракционе! Фонарь на моем шлеме пробивал темноту, я крутил педали, едва успевая разглядывать проносившиеся мимо тюбинги. Изредка на них были какие-то надписи на немецком языке, непонятные обозначения белой, красной и черной краской. Примерно через триста ярдов я обнаружил новое разветвление линии. В луче фонаря мелькнула надпись: «Ахтунг!» и череп с костями. Я не успел притормозить, дрезина свернула по стрелке в боковую штольню и, промчавшись под уклон несколько десятков ярдов, сумела остановиться перед стальными воротами. У меня были неплохие шансы расшибить себе башку об эту железку, но все обошлось. Дверь была завинчена на штурвальчик, который охотно повернулся под моими руками, я проехал в дверь пешком. Это было хранилище торпед и мин, аккуратно уложенных на стеллажи, кроме того, здесь лежало несколько десятков ящиков со снарядами для пушек субмарин, а также ящики с толовыми шашками. Тол за сорок лет не только не теряет своей разрушительной силы, но становится очень чувствительным к сотрясениям и ударам. Аккуратно, стараясь лишний раз не кашлять, я убрался из этого опасного места и покатил на дрезине вверх, обратно к стрелке. На сей раз я перевел ее на «главный путь» и поехал прямо.
