— Это не «куклы», — пробормотал он. — Это «нал» «зеленый». Ну, народ! Ну, народ…
Гребешок влез в салон «шестерки», немного пошуровал внутри, открыл «бардачок», но там ничего интересного не нашел, кроме пары наручников, граненого стаканчика да «Правил дорожного движения».
«Правила…» оставил на месте, стаканчик переложил в «девятку», а наручниками приковал Штыря к елке. Чтобы не мучить, усадили наземь, лицом к стволу, заставили обнять дерево ногами и руками. После этого закипела работа.
Меньше чем за полный час, без перекуров и перебранок, замена резины была проведена. Мертвого Барбоса оттащили подальше в кусты, «шестерку» без колес оставили на просеке, Штыря отстегнули и усадили в «девятку» на заднее сиденье, между Лузой и Налимом, «дипломат» с валютой пихнули под ноги, оружие рассовали по карманам и под ремни. Гребешок сел на водительское место, Агафон — рядом, и покатили дальше.
— Так, — сказал Агафон, едва машина тронулась с места, — настал час откровений, товарищ Штырь. Вы себя вели больше чем похабно, надо было тебя очень больно замочить, пристегнуть к елочке, посадив задницей на муравьиную кучу. Но в жизни все сложнее. Короче: или ты четко проясняешь, зачем вам нужна была Элька, а также сообщаешь, что у вас там в Лавровке стряслось, или будет очень больно.
— Ну да, а если я скажу, то больно не будет. Сразу пришьете.
— Знаешь, вообще-то можем и не пришить. Представь себе такой вариант: мы высаживаем тебя где-нибудь, а ты потом сам идешь на все четыре стороны по своему выбору. Подъемных и суточных, правда, не выделим, но свет не без добрых людей, верно?
— Сладко поешь, кореш. Только веры тебе нет.
— Но в то, что мы тебя в противном случае попишем, ты веришь?
— Однозначно.
— Вот и выбирай. Надежда умирает последней.
— Хорошо, — с неожиданной решимостью произнес Штырь, — мне один хрен. Все одно Лавровка кончилась.
— Интересное заявление!
— Понимай как хошь. Сегодня в шесть мне адвокат Фили по сотовому позвонил. Сказал, что Рыжего РУОП прибрал. Утром, прямо на даче. Четыре пушки незарегистрированные нашли. Все, зацеп есть — повязали.
— Вас же, козлов, вчера предупреждали! — с досадой сказал Агафон. — Сам Сэнсей! Он у нас всю ночь на базе порядок наводил, хотя ему весточка пришла,
что шухерить будут у вас. А может, ты своего пахана не упредил, а?
— Мамой клянусь — все передал. Самолично сразу от вас к нему почесал. Поддатый он, конечно, был, но не очень. Должен был врубиться. Все выслушал и сказал, чтобы я отдыхал. Ничего конкретного. А мне чего? Больше всех надо?! Отдыхать, так отдыхать. Значит, думаю, сейчас обзвонит всех и скажет, что делать. Ему виднее, я даже не все точки знаю.
— Ну, хрен с ним, в это поверить можно. Что дальше?
— Дальше я не знаю, поехал отдыхать. С пацанами вот, ныне покойными. А что было ночью и утром до шести — не знаю. В общем, Филю повязали где-то в четыре утра, тепленького. С охраной из четырех морд. Пискнуть не успел — разоружили, мордой в грязь и ствол к затылку. И фиг поймешь, их пушки были или подкинули. Почти тогда же на офис наехали. Там Леша Бетон дежурил с бригадой. Как у них во дворе «Газель» с ворованными запчастями оказалась — сами не понимают. А тут собровцы или спецы, хрен поймешь, с разных сторон, в масках, налетели. Бетона прибрали. И всех, кто с ним был, — тоже. Шесть человек. Ну а потом четко по адресам прошлись. Всех — под гребло. Нам, пятерым, повезло. На шашлыки с бабами ездили. Двадцать верст от города, а место нормальное. Даже искупнулись.
— Ладно, это уже лирика. Значит, заступник Филин вас упредил? Фига ли тогда вы в город поперлись?
— Погоди, я же не досказал. В том-то и дело, что нам Филя через адвоката своего Додика кинул цеу: срочно ехать на вокзал, в камеру хранения. Назвал номер ячейки и код, все чин чинарем. Оттуда надо было взять «дипломат» и отвезти к Додику в контору.
— Не тот самый, что нашелся в багажнике? — быстро спросил Агафон.
— Может, и тот. Только тогда в ячейке ничего не оказалось. Пусто, как подмели.
— Ты сам ходил?
— Сначала Чику с Монтером послал, каюсь, опасался, что там менты ждать будут. Они пришли, говорят: «Нет ни хрена!» Я после этого сам пошел, с Барбосом. Точно, ни хрена, пустой номер в прямом смысле. Только сейчас, блин, начинаю понимать, что Чика с Монтером меня кинули. Взяли «дипломат», донесли его до киоска, который почти у самого выхода из вокзала, а там у Чики знакомая баба работает. Ей и оставили. Потом вернулись к машине, а когда я побежал проверять, забрали «дипломат» и запихали в багажник.
— А откуда у Чики были ключи от «дипломата»? Ему их что, сам Филя выдал?
— Не знаю… — недоуменно произнес Штырь. — Может, случайно подобрал?
— Ой, сомнительно… — скривился Агафон. — По-моему, это ты сейчас придумал, чтобы совсем паскудой не выглядеть. Небось баксы Филя себе на выкуп ныкал, а ты подумал, что если Филю оформят на вышку или пожизненно, как организатора по пяти убийствам, то он с тебя этих денег не спросит.
— Да бля буду, — возмутился Штырь, — чтобы я Филю кидал?! У меня мозги есть. Сам посуди — если Филю оформят, то мне тоже ничего не светит. Побегать долго не дадут — это точно. Он же сам еще и поможет прибрать. А уж в СИЗО я бы дня не прожил.
— Мне-то что, — хмыкнул Агафон, — все эти оправдания ты Филе скажешь, если мы тебя живым отпустим. И если, конечно, сам Филя к этому времени еще не преставится. Продолжаем разговор, как говорил Карлсон, который живет на крыше. Допустим, значит, что друганы решили и тебя, и Филю кинуть. Вышел ты с вокзала без «дипломата». Что дальше?
— Дальше поехали к Додику, к Давиду Михайловичу. Объясняю, так, мол, и так, никакого чемоданчика не нашлось. Додик жутко огорчился, стал куда-то трезвонить. Меня мандраж бьет, мужики тоже в машине дрыгаются, надо из города валить, уже восемь утра почти, пересменка у ментов. Еще протелиться — свежие встанут, зорче бдить начнут. Может, даже с ориентировками конкретно на нас. Фиг его знает, пацанов побрали кучу, кто-то уже мог расколоться по делу…
— Опусти переживания, они мне по фигу. Короче! Просека осталась позади, и Гребешок вывернул на знакомую грунтовую дорогу. Впереди было пусто. Само собой, что Элька на своей «Волге» могла за час с лишним, даже по плохой дороге, опередить их на безнадежно большое расстояние.
— Ладно, — буркнул Штырь, — короче так короче. Додик ушел с трубкой в другую комнату, а с кем говорил, не знаю. Но только потом сказал: «Быстро гоните на Матросова, восемь, квартира шестьдесят семь. Там должна быть баба, Пряхина Элеонора. Делайте что хотите, но привезите оттуда связку ключей, которые баба прячет в ванной под стеновой плиткой, за аптечкой». Там три ключа должно быть, сказал, — один большой и ржавый от амбарного замка, а два других маленькие никелированные. На одном по- английски написано «Свитцерленд», на другом по-немецки «Швайц». «Если не привезете до вечера, — говорит, — всем хана! И Филе, и мне, и вам». Я, конечно, спросил, для страховки, что будет, если, скажем, эта баба будет не одна и ключи отдавать не захочет. Додик, сука такая, говорит: «Чем быстрее привезете, тем быстрее сможете спокойно жить. Попадетесь ментам, протреплетесь — потеряете все». В общем, пошел я к ребятам и погнали мы на Матросова, восемь…
— К Эльке? — перебил Агафон.
— Ну! Но Додик, конечно, козел! Сказал, что надо ехать туда и попросить ключики, а насчет того, что у бабы пушка есть и вообще она без тормозов — ни хрена-а! Пришли мы, значит, вдвоем с Барбосом, культурно позвонили. Она открывает, с улыбочкой. Говорим, Давид Михайлович прислал за ключиками. Элька еще шире улыбочку: «Сейчас, сейчас! У нас не прибрано, неходячий инвалид в доме, посидите в кухне, я сама схожу». В мыслях не было, что такой облом будет… Наоборот, радовались, что без проблем и все просто. Ну и сходила, блин! Выходит: на пальце кольцо с ключами, а в руках — «стечкин». И сразу к двери. Скалится, лярва, а глаза бешеные. Точно, пошмаляла бы обоих, если бы руки не подняли и к стене
