собиралась. Ведь где-то катался джип «Гранд-Чероки» с Андрюхой и Валерией, но самое главное — с рюкзачком, который Лена оставила на сиденье. Не дай бог, если они все-таки из этой же конторы! Приедут, допустим, через какое-то время на Федоровскую, 47, и доложат, что, мол, все хорошо, шеф, подняли мы на воздух гражданина Шипова при помощи одной дурочки подставленной. И опишут, как эта дурочка выглядела. А мордоворот скажет:
«По-моему, Андрюха, точно такая же сюда приходила час назад…» Что будет, интересно?
А В ЭТО ВРЕМЯ…
Лена, естественно, не могла даже догадываться о том, где «Чероки» находится на самом деле. Если б знала, то волновалась бы гораздо меньше.
Джип тоже находился за городом, но совершенно в другой стороне. Оттуда до Лавровки было километров восемьдесят, а до лесного заведения, где Федюсик и Ромасик трудились над созданием для Лены приличного паспорта, и все сто.
Еще одним обстоятельством, которое могло бы успокоить Лену, было то, что ни Андрей, ни Валерия не поворачивали голову в сторону арки, а потому понятия не имели о том, что она жива-здорова. Более того, их этот вопрос, в общем-то, не волновал, хотя Валерия и допускала, что девчонка могла не погибнуть при взрыве, а получить ранение или контузию. Важнее было то, что заряд пластита, заложенный в корпус телефона, сработал. Нет, не сразу после того, как Анатолий Олегович включил телефон, а только после того, как он набрал шестизначный номер, написанный на поздравительной открытке, и поднес телефон к уху. После того как гул взрыва долетел до цветочного магазина, около которого стоял с работающим мотором «Чероки», Андрей даванул на газ и помчался прочь со скоростью, максимально возможной для езды по заснеженному городу, а местами и превышая ее.
— Жми! — подгоняла его Валерия. — За город!
Конечно, надо было местами проявлять аккуратность, чтоб не напугать всяких там гаишников- гибэдэдэшников, поэтому пришлось кое-где петлять, сворачивать в малоезжие улицы, переулки и даже проходные дворы. За город они выехали не по шоссе, а через некую полузаброшенную стройку, откуда можно было выбраться на более-менее накатанный проселок. По проселку докатили до бывшего пригородного совхоза, оттуда выехали на шоссе, промчались пару десятков километров до трассе, где не было постов, и свернули на лесовозную дорогу, уходящую далеко в глухомань.
Вот только тут нервное напряжение у них чуточку спало.
— Кажись, ушли! — облегченно вздохнул Андрюха. — Ну, наделали мы в городе шороху!
— Не то слово! — хмыкнула Валерия. — Теперь там такое — поднимется — небу жарко станет.
— Да-а… — весело поежился водила. — Пару месяцев не уймутся! Драч небось с ума свернется, когда узнает!
— Такие не сворачиваются с ума, — помрачнела Валерия, прикуривая сигарету, — а головы другим сворачивают… Ты лучше скажи, хорошо упаковал эту суку? Не слиняет?!
— Фирма гарантирует! — ухмыльнулся Андрей.
— Морду не сильно расквасил?
— Да ты что, мать, как можно! Ты ж мне вчера все четко растолковала. Ни царапинки! Вколол тюбик — так и легла. Снял пальто, шапку, сапожки, как ты велела. Дальше замотал даму в одеяло, потом в ковер, обмотал веревкой, как колбасу, — и ходу.
— Не задохнется?
— Ни боже мой! Я ж ей рот-нос не завязывал — пусть дышит сколько влезет…
— А если орать начнет?
— Да пусть орет, — беспечно усмехнулся Андрюха. — Деревня пустая, нет никого. Опять же изба деревянная, снегом почти по крышу заметена. Хоть рядом стой, ни хрена не услышишь… Кроме того, ты же сказала, что укол часов десять действует, даже двенадцать… Она и сейчас еще спит, небось ничего не чует.
— Бывает, раньше просыпаются… — процедила Валерия. — От холода, например. А замерзнуть она там не может?
— Удивляешь ты меня, Михайловна! — проворчал Андрюха. — Я натопил нормально, она там вспотеет в своей упаковке, не то что замерзнет. Изба только-только остывать стала, она тепло хорошо держит.
— А угореть не может? — настырничала Валерия.
— Шутишь, что ли? Я ж деревенский, с десяти лет знаю, как печку топить… Ты лучше скажи, как мы из всей этой заварухи выбираться будем? Я лично свою часть работы сделал.
— Я тебе кейс показывала, родной? Видел сколько там лежит?
— Видел, — хмыкнул Андрюха, — только не считал.
— Могу сказать, цыпа, что там пятьдесят пачек по сто «Франклинов» в каждой. Не греет?!
— Они знаешь где меня греть будут? — осклабился водила. — За десять тыщ верст от этой области и вообще от этого совка поганого. И то небось буду сильно сомневаться, что братва нам за все эти дела кишки не выпустит… А ты все темнишь!
— И буду темнить, милок, — жестко сказала Валерия. — Понимаешь, у некоторых людей от малой образованности и избытка сил начинается, как говорил товарищ Сталин, «головокружение от успехов». Особенно когда они хорошие баксы увидят. Сердчишки тюкают, моча в голову ударяет, и делают они большие глупости. Плачут потом горькими и даже кровавыми слезами, но это потом… А сначала глупости делают!
— Лер, — нахмурился Андрей, — была б ты мужиком, ты б уже за эти намеки похабные в лоб получила!
— Во! — Валерия подняла вверх указательный палец. — Видишь, как ты заговорил, милый? Да, я женщина слабая, беззащитная, а ты здоров как бугай. Возьмешь за шейку нежно, а отпустить забудешь. И все — накрылась Лерочка. А баксы остались…
— Да у меня и в мыслях такого нет! — оскорбился Андрей. — Я честно говорю, без балды…
— Верю! — кивнула Валерия. — А знаешь, почему? Потому что ты все же головой чуть-чуть варишь. То есть скумекал уже, как тебе одному, такому большому и сильному, будет фигово, даже если весь кейс окажется у тебя под мышкой. Потому что ты, родной, даже толком не знаешь, где и как загранпаспорт себе сделать, не говоря уже о том, как эти грины из России перевести. Покамест ты себя слепым щенком чувствуешь и понимаешь свою полную беспомощность — ты глупостей не наделаешь. Но, упаси господь, чуть-чуть лишнего узнаешь, поверишь в собственные силы — и, глядишь, на подвиги потянет. Извини, конечно, может, ты и верно, честный до усера, но меня столько раз кидали по жизни, что охота чуть-чуть подстраховаться…
— Да я тебя люблю, дура! — в сердцах воскликнул Андрей. — По-настоящему! Бля буду — люблю! Я для тебя что хошь сделаю, понимаешь? Зарежу, сожгу, сворую, сам сдохну!
— Что хошь? — лукаво переспросила Валерия. — Хорошо, это я проверю… Если не врешь — начну тебе помаленьку глазки открывать. А если нет — увы, родной. Либо режь меня и сам выпутывайся, либо иди, как телок на веревочке, куда поведу.
— И чего попросишь?
— На месте скажу…
— А мы и так подъезжаем уже… — заметил Андрей. — Колея осталась, вроде не сядем. Я вчера, когда по целине пер, раза два чуть не увяз! Самый снегопад был. Обратно, по ут-рянке, полегче было, а сейчас вообще нормально идем… Вот они, наши Марфутки родные! Видишь, по крыши замело? К самому дому ни фига не проехать, метров пятьдесят пешком придется идти.
— Не тропа, а траншея прямо-таки! — усмехнулась Валерия.
— Каждый приезд прочищаю. Меня что-то в эту зиму сюда часто тянет. Иногда, знаешь, представляю, будто бабка с дедом живы, отец… Так же и мать. Вроде знаю, какая она сейчас, помню четко, что она в дурдоме и хрен когда выйдет оттуда, а сюда приеду — чудится, будто выбежит она, молодая,
