— Слышь, теть Фрось, — с максимальной вежливостью произнес Юрка, — я твою старость уважаю и грубостей говорить не стану, но ты за языком присматривай, а?
— Это ты присматривай! — не очень сердито проворчала Фроська. — Насчет «старость уважаю» — это ты комплимент сделал, что ли? Мне, между прочим, всего тридцать четыре. Понял? А старше выгляжу оттого, что в тюряге пять лет сидела. Там зубки повыпали частично, за исключением тех, которые выбили. Морда немного потерлась, не без того. Чифир, он цвет лица портит — это все медики признают. Но вообще-то я еще ого-го!
После чего вызывающе-нахально подбоченилась, отставив мощную, но вовсе не уродливую ногу и выпятив бюст.
— А что, — хмыкнул Таран, — сексуально! Вообще-то он постарался произнести это с издевочкой, по крайней мере иронически. Но при всем при этом, если сказать откровенно, Фрося произвела на него совершенно неожиданное впечатление. Если до этого Таран видел в ней просто пожилую и довольно злющую бабу — почти старуху! — то этот фокус с движением ножкой пробудил у Юрки какие-то спинномозговые центры. То есть возникло какое-то противное, мерзковатое желание, которое — Таран был в этом совершенно четко убежден! — ни в жисть бы не возникло до вчерашнего прелюбодеяния. Юрка перешел некий Рубикон. Если еще вчера вечером он не мог представить себя с другой бабой, кроме Надьки, и от всех этих «других» его отделял этакий незримый, но непробиваемый барьер типа «железного занавеса», то сейчас этот барьер рухнул, как Берлинская стена. И хотя Юрка вроде бы внутренне осуждал себя за вчерашнее безобразие с Аней, все же у него сформировалась еще одна, подспудная, самооценка — все ништяк, ты поступил как мужчина!
— Ишь ты, глазенки вылупил! — Фроська была, видать, баба опытная, и Таранова демонстративная ирония ее не обманула. — Значит, еще ничего выгляжу, раз таращишься…
— Ладно, — смутился Таран и решил уйти от этой скользкой темы. — Ты тут чего-то насчет обеда распространялась?
— Присаживайся… — сказала Фроська, стрельнув глазками. Ух, зараза! Как Таран ни старался, глаза у него все время так и елозили по Фроськиным объемам. В том году летом он на расстоянии вытянутой руки совсем голую Милку разглядывал, которая и по фигуре, и по роже была намного симпатичнее. Но ничего такого, что сейчас заставляло стыдиться своих мыслей, к Милке не испытывал. Конечно, там ситуация была другая, не до того было. Хотя Милка, наколотая стимулятором, сама на шею вешалась.
В общем, когда Фрося налила ему миску харчо — этим гордым именем называлась крепко перченная похлебка из бараньего мяса, заправленная томатной пастой, рисом, чесноком и. перцем, в которую стряпуха сверху накрошила кинзы, Таран был очень благодарен. По крайней мере, теперь можно было уткнуться в суп и хлебать его, не глядя на эту, непонятно, чем соблазнительную тетку.
— Как насчет ста грамм? — спросила, прищурившись, хозяйка.
И хотя, проснувшись утром, Таран клялся и божился, что до скончания веку капли спиртного не глотнет, что-то резко включилось и заставило Юрку бодренько произнести:
— Положительно!
Фрося тут же пару стопок достала и соленья на закусь. Ну, а пузырь — само собой. Запотевший, холодненький… Таран, увидев, как «кристалловская» жидкость наполняет граненую стопочку, с тайным ужасом отметил про себя, что ему очень хочется эту жидкость выпить и что, может быть, ему в конце концов уготована участь мамаши и папаши, которые без этой водяры уже существовать не могут. Однако жажда расслабить нервы, раскрепостить душу, которую сегодня опять могли загубить, избавиться от всяких неаппетитных видений типа мозгов, разлетевшихся по стене и тюлевым шторам, была сильнее всех этих вполне здравых соображений.
В общем, Таран хлебанул эту первую стопочку, разом ощутил веселость и раскрепощенность, аппетита прибавилось, и он быстренько сметал острый супец. А заодно весьма непринужденно дотянулся до гладкой Фроськиной коленки и вполне уверенно погладил ее — покамест через ткань довольно длинной ситцевой юбки. Дама показалась ему вполне достойной внимания. Пословица «Не бывает некрасивых женщин, а бывает мало водки» оказалась полностью соответствующей действительности. Пока Фрося второе накладывала, рассказал какой-то старый анекдот с матом, слышанный когда-то от шпаны в родном городе. И хотя, кроме мата, в анекдоте ничего смешного не было, сам первый заржал.
— А ты озорной парнище! — порадовалась толстуха и погладила Юрку по спине своей пухлой лапой. — Споемся!
Петь Таран, правда, не стал, но зато уже совсем без страха и сомненья хлебнул вторые сто грамм — под второе. На сей раз он уже без долгих преамбул приподнял Фроськин подол и приласкал не только коленки, но и жирные ляжки. Хозяйка всего этого оборудования только пьяно хихикнула.
Поскольку бог любит троицу, налили еще по полстакашка — и поллитра кончилась. Запивая это компотом, Юрка рассказал еще один малосмешной анекдот, где даже мата не было, но лично ему казалась до ужаса уморительной фраза «Отнюдь!» — сказал граф и долго имел графиню на подоконнике».
Вообще-то Фроська была куда менее пьяна, чем казалась — она и две поллитры под хорошую закусь могла вылакать! — и более того, спаивала и совращала Тарана не столько из удовольствия, сколько из принципа «что у трезвого на уме, то у пьяного на языке». Иначе говоря, надеясь, что он в поддатом состоянии выболтает то, что трезвым бы сообщать не стал. Задачи такой перед ней никто не ставил. Просто Фроська не любила, когда ее мало информировали о тех людях, которые здесь появлялись.
Однако Таран на темы, связанные со своей трудовой деятельностью, говорить не собирался. Здесь у него стоял самый прочный ограничитель. А вот лапал Фроську все энергичнее. И хотя поначалу у нее не планировалось на послеобеденный период ничего сексуального, бабе эта настырнось юного кобелька стала нравиться. Решающую роль, как ни странно, сыграл тот самый дурацкий анекдот, рассказанный Тараном. Фроська много чего перепробовала по жизни, много чего со стороны видела, но сообщение насчет «подоконника» отчего-то поразило ее воображение. То ли потому, что ей, бабе очень конкретной, трудно было представить такой подоконник, на который ее можно было уложить, то ли, наоборот, богатое воображение нарисовало ей некий графский дворец, где все подоконники просторные, как двуспальная кровать.
— Это как, — удивленно пробормотала Фроська. — на подоконнике?
— Очень просто, — ухмыляясь, произнес Таран, — могу практически показать! Хоть прямо тут…
— Нет… Тут дверь не запирается, а рядом с окном ребята ходят, засмущалась Фроська. — Пошли наверх лучше…
Поднялись наверх, в ту комнату, где Таран провел прошлую ночь. Фроська заперла дверь, а Юрка, полный самых бесшабашных желаний, подобрался сзади, обнял с боков объемистую бабенцию и, опустив ладони на массивные бедра, прокатился ими по юбке сверху вниз, а потом снизу вверх. И прижался передом к тугой попе.
— Ты обещал на подоконнике показать! — хихикнула Фроська, которой то, что через штаны Тарана отчетливо прощупывалось, шибко понравилось, ивообще-то она могла вполне и обычной кроватью удовлетвориться.
— Будет сделано! Нет проблем! — Не выпуская Фроську из объятий и не переставая поглаживать все, что подворачивалось под руку, Юрка постепенно подталкивал партнершу к открытому окну.
— Ну, ложись на брюхо! — велел: он. — Да не вдоль! Поперек ложись!
— А-а! — радостно произнесла Фроська. — Теперь понятно… А я думала, блин, какой же подоконник надо, если вдоль?!
И с готовностью плюхнулась животом на узенький подоконник, выставив голову в сад. А Таран очень проворно и уверенно задрал ей подол на поясницу, лихо стянул вниз фланелевые панталоны необъятных размеров, а затем торопливо начал расстегивать свои штаны…
— Вот это телевизор! — не скрывая восхищения Фроськиной задницей (она была явно шире, чем четырнадцать дюймов по диагонали!), Юрка достал соответствующий прибор и пристроился на рабочее место.
— Ого! — одобрила Фроська. — «Так держать, медсестра!»
Какое отношение к начавшемуся мероприятию имел старый английский фильм с таким названием,
