была, а мне иногда казалось, будто я умею мысли читать. Правда, это не всегда получалось, но иногда мне говорили то, что я уже знала… Ну, допустим, мама мне хотела подарить набор кукольной мебели на день рождения, но ничего не говорила, чтоб получился сюрприз. Но я все равно уже знала, что она именно его подарит. Хотя сама этот набор никогда не видела и подарить именно такой не просила. Потом в школе я почему-то всегда знала, когда меня вызовут отвечать, а когда нет. Даже не потому, что меня уже спрашивали недавно или, наоборот, давно не спрашивали, как все обычно в школе вычисляют, а просто знала, и все. Почти никогда не ошибалась.
— Наверно, отличницей была? — спросил Таран с легкой завистью. Для него школьные годы были не просто недавним прошлым, а вообще едва ли не вчерашним днем. Смешно сказать, но год назад он в мае еще за партой сидел и переживал, как экзамены сдаст.
— Ну, не совсем, — ответила Полина. — Так, нормально училась. И в универ сумела поступить. Там тоже, между прочим, могла угадать билет. Не всегда, правда, но в семи случаях из десяти — точно. А дополнительные вопросы, которые профессора задавали, тоже угадывала. Точнее, мне иногда хотелось, чтоб они мне именно такой вопрос задали, который я лучше всего знала. И довольно часто так и получалось.
— А у Костика это проявлялось? — спросил Таран.
— Нет, по-моему, у него такого не бывало. Правда, я и сама у него ничего не спрашивала, и про себя никому ничего не рассказывала. Потому что не очень понимала, как так получается. Даже боялась, что у меня с психикой не все в порядке. Меня и так все считали немного заучившейся.
— Но ведь тогда ты так, как сейчас, не могла орудовать?
— Нет. Это у меня совсем недавно проявилось. Буквально вчера или позавчера.
— Может, это у тебя после того, что было зимой?
— Нет, там все было совсем наоборот. И потом, после того как меня отпустили домой, я ничего необычного, кроме потери памяти, не ощущала.
— А что вчера произошло?
— Вчера я окончательно поняла, что могу подчинить себе любого. Даже Магомада. Понимаешь, он никуда не собирался нас посылать. Он хотел позвонить Коле или Васе, чтоб они приехали и с нами разобрались.
Таран припомнил: действительно, Магомад вначале явно подводил к мысли, что ему неохота ссориться ни с Колей, ни с Птицыным, да и о Васе он кое-какое представление имел. По крайней мере, заметил, что тот, кто хочет навредить Зубу, не захочет вредить Птицыну. И очень боялся, что Коля наведет на него СОБР через своих друзей в ментуре.
— Это ты его заставила? — удивился Таран. — Зачем?
— Понимаешь, эти его племянницы, когда начали со мной говорить, смотрели как-то странно. И тогда я стала читать их мысли…
— Ты уверена, — спросил Юрка, — что это ты их мысли читала, а не они тебе их передавали?
— Нет, — помотала головой экстрасенсиха. — Они, наоборот, не хотели, чтоб я догадалась, почему они мне вопросы про предков задают. Оказывается, они вычислили, что я им дальняя-предальняя родня. У нас с ними — общий пращур был, а у меня какая-то прапра… и так далее бабка Мадина, которая вроде бы унаследовала от какого-то шейха некую особую силу. Вот эту, которая у меня проявилась.
— Восточные сказки какие-то… — недоверчиво произнес Таран. — А почему же она раньше так мало замечалась?
— Потому что я просто ничего не понимала. А потом, когда в нее поверила, эта сила развилась и окрепла.
— Но почему ты Магомада не заставила просто-напросто нас домой отпустить? — недоуменно спросил Юрка.
— А зачем? — лукаво прищурилась Полина. — На фига мне эти родители? Они меня не понимают, я — их. Конечно, я бы могла их сделать совсем послушными, чтоб они мне на мозги не капали и не нудили, почему я до сих пор не работаю, не выхожу замуж и детей не рожаю. Но выше головы не прыгнешь, больше того, что у них есть, они мне не дадут. Трехкомнатная квартира — вот и все состояние, если по большому счету. А мне хочется очень многого, понимаешь? Я хочу мир посмотреть и себя показать.
— И для начала, — хмыкнул Таран, — ты решила под конвоем Алика и Тины вниз по матушке по Волге?
— Под каким конвоем, слушай? — Полина умело изобразила кавказский акцент, и Таран в первый раз за все время их знакомства увидел в лице Полины какие-то восточные черты. — Все то, что вчера говорил Алик, насчет того, что в трюм с крысами пересадит, — это лажа. Это я сперва придумала для Магомада, а потом для него. Просто так, чтоб проверить, насколько точно смогу продиктовать им слова. Все эти «меры безопасности» прежде всего для того, чтоб ты лично не удрал, пока я сплю, и не попытался меня убить. Понимаешь?
— И что, мы в принципе можем в любом порту на берег сойти?
— Да. И по палубе прогуляться, и вообще как угодно с ума сходить. Только ты должен меня слушаться и любить, что бы я ни вытворяла.
— В том смысле, что, если ты пять мужиков сюда приведешь, я тоже должен буду улыбаться? — нахмурился Таран.
— Ну, улыбаться ты будешь даже в том случае, если я тебя заставлю с мужиком спать! — сказала Полина заметно более жестким голосом. — Ты ведь тоже в моей власти, пойми это. Если я захочу по- настоящему, ты ляжешь на пол, откроешь ротик и, когда и тебе туда пописаю, проглотишь как нектар… Но мне не хочется с тобой такие грязные штучки проделывать. Я тебя по-настоящему люблю, понимаешь? И хочу, чтоб ты меня тоже любил. Добровольно, без всякого гипноза.
— Полин, — внутренне ужаснувшись тем радужным перспективам, которые сулило дальнейшее путешествие с этой очковой змеей, почти пролепетал Таран, — неужели ты думаешь, что можно насильно заставить любить?
— Как раз насильно заставить — это для меня раз плюнуть, — усмехнулась Полина. — Ты видел вчера этих бугаев? Они таких девок, как я, поимели множество. И делали это без нежности, по-животному, ничего не видя, кроме сисек и дырок. А я заставила их видеть в себе высшее существо, от которого даже получить удар ремнем — великое счастье. Они меня обожали в самом прямом смысле слова! Я бы могла и с тобой то же самое сделать, но я хочу, чтоб ты сам стал меня обожать. Чтоб тебе передалась моя любовь.
Юрка понял: если он еще разок вякнет что-то поперек, Полина опять применит против него свое невидимое но страшное оружие. То ли она это уже по своей телепатии передавала, то ли Таран просто так догадался. Что придет в эту головенку с каштановыми кудряшками? Судя по всему, фантазии у нее на все хватит. Кроме того, Юрке показалось, что Полина, должно быть, немало натерпевшаяся по жизни от братков Зуба, которые дрючили ее, когда хотели, в какой-то мере еще и мстит за свои унижения. А раз так, то она вполне способна до таких «высоких степеней безумства» дойти, что сам покойный маркиз де Сад в гробу перевернется.
Такого жуткого бессилия и невозможности повлиять на свою судьбу Таран еще никогда не испытывал. Хотя и в наручниках бывал, и в заваленном подземелье, не говоря уже о тех многочисленных случаях, когда оказывался под дулом пистолета. Здесь ни пистолета не было, ни наручников, и Полина выглядела вполне безобидно. Но ощущение полной несвободы прямо-таки довлело над Юркиной душой. Более того, он чуть ли не физически чувствовал, что сейчас, в тот самый момент, когда он размышляет над своим незавидным положением, это маленькое чудовище роется у него в черепной коробке, просматривает каждую мыслишку и ни одной, хоть каким-то боком нацеленной против себя, не оставит без внимания. И ей действительно ничего не стоит воплотить в жизнь любую из своих фантазий. И не только всяких там унизительно-похабных, о которых она уже сообщила. Она ведь может заставить и его, и прочих окружающих творить самые ужасные вещи. Убивать других и самих себя с улыбкой на устах. Да, стоит ей захотеть, сосредоточиться — и Таран, воспылав к ней страстью, возненавидит Надьку и даже маленького Алешку. Больше того, Полина может заставить его их убить. Самым ужасным образом!
— Теперь я знаю, чего ты боишься больше всего, — зловеще произнесла Полина, как бы подтверждая Юркину уверенность в том, что она читает все его мысли.
