том, что он принимает меня за своего по внешнему прикиду. Однако на правом запястье раненого ремешком был пристегнут индикатор — приборчик размером с пейджер, хорошо мне знакомый по прошлогодним событиям. Красная точка на его экране отмечала место работы моей микросхемы. На индикаторе был установлен нано-уровень, то есть отображалась схема комнаты, где мы сейчас находились, и «джикей» знал, кто к нему пришел.
— Рад вас видеть, Баринов, — произнес раненый, — я — профессор Малькольм Табберт. Не удивлены, что я вас узнал переодетым?
— Нет, — ответил я, — у вас на руке индикатор моей микросхемы.
— О, пардон, я забыл, что к вам уже попал один экземпляр. Впрочем, сейчас это уже не важно. Как видите, в моем возрасте уже вредно играть в Рэмбо.
— Я попробую оказать вам помощь.
— Не тратьте зря времени. Вы не хирург и не сумеете сделать, полостную операцию. И в стационар вы меня уже не сможете доставить. Лучше постарайтесь внимательно послушать, прежде чем я отправлюсь на суд Божий. Вы в курсе того, что сейчас происходит на Земле?
— В самой малой степени, — ответил я, решив, что будет лучше, если Табберт расскажет мне побольше.
— Со вчерашнего дня на Земле был отмечен устойчивый и, постоянный рост средней температуры воздуха, воды и почвы. Причем нарастание идет по экспоненте. Если сейчас, около одиннадцати часов, особенно здесь, в тропиках, это потепление еще не ощущается, то в Антарктиде, среди зимы и полярной ночи, началось таяние льдов. То же самое происходит на Севере, хотя там по календарю лето, и это выглядит таким удивительным. Воздушные массы приобрели кошмарные скорости, весь эфир заполнен паническими сообщениями метеорологов. Но мои коллеги еще вчера подсчитали, что если процесс будет развиваться по тому же графику, то примерно к пяти часам пополудни температура почвы на земле будет составлять около трех тысяч градусов по Фаренгейту… Вам понятно, что это означает?
— Да, — ответил я, — это значит, что на поверхности Земли все погибнет.
— И не только на поверхности, — поправил Табберт. — После пяти часов вечера вся планета превратится в шар из кипящей лавы, а океаны перейдут в газообразное состояние. Причем основное повышение температуры, скорее всего, произойдет скачкообразно, в течение трех-четырех часов.
— То есть сделать уже ничего нельзя? — спросил я.
— С точки зрения современной науки и техники — ровным счетом ничего.
— Тем не менее, вы не отправились в храм молиться о спасении или хотя бы об отпущении грехов, а оказались здесь?
— Это идея Рудольфа фон Воронцоффа. Он убежден, что этот Конец Света — дело рук генерала Баринова. То есть вашего отца. Вам ведь известно, что такое «Black Box»?
— В общих чертах…
— В подробностях о нем не знает никто. Так вот, Воронцофф считает, что единственный шанс спасти Землю — это пойти на контакт с «черным ящиком». Он мистик, как все русские, и ради этого готов на все. Вчера он убедил президента США проинформировать президента России о грядущей катастрофе и передать «Black Box» в распоряжение мирового сообщества. Спецгруппа ФСБ и МВД России прибыла в ваш ЦТМО, но обнаружила там лишь второстепенных сотрудников и почти никакого оборудования, не говоря уже о «черном ящике». США отнеслись к этому с недоверием и потребовали от России допустить международных инспекторов. Согласие было получено, но «Боинг-757» с опознавательными знаками ООН, на котором инспектора направлялись в Москву, был внезапно атакован двумя истребителями «МиГ-31» и сбит в районе Кольского полуострова.
— Ни с того ни с сего? — не поверил я.
— Дальше все стало еще непонятнее. Когда Генеральный секретарь ООН запросил Москву о судьбе самолета, оттуда пришел ответ, который был сформулирован так, будто никакого согласия на инспекцию не было… Нет, боюсь, что мне не удастся вам все досказать. У меня в аптечке уже нет обезболивающих…
— Я вколю, у меня есть. Только скажите, который… — сказал я, выдернув аптечку.
— Вот этот, колите весь тюбик. Второй вряд ли понадобится… Впрочем, если я буду говорить, то не засну.
Я вонзил иголку шприц-тюбика прямо через комбинезон. Табберт улыбнулся побелевшими губами и сказал:
— Ваш президент ответил так, будто был, по меньшей мере, Сталиным или Брежневым. Более того, группировка разведывательных спутников АНБ засекла активность на стратегических базах России. Ударные атомные лодки, шахтные и мобильные комплексы приведены в готовность. Даже стратегическая авиация! Ничего подобного не было со времен Карибского кризиса. Соответственно США приняли ответные меры. России предъявили ультиматум: немедленно свернуть военную активность до прежнего уровня, передать стратегическое оружие под контроль сил ООН и допустить группу инспекторов в ЦТМО. Срок установили до нуля часов прошедшей ночи…
— То есть он уже десять часов, как истек?
— Уже десять часов, как идет третья мировая война, — устало сказал Табберт. — Точнее, не поймешь, что, потому что весь мир сошел с ума. В 23.30 Ирак, объявив о своей поддержке России, нанес ядерный удар по Израилю, а иранские летчики-камикадзе из Корпуса стражей исламской революции атаковали авианосную группу США в Персидском заливе. Силы ПВО сбили 26 самолетов, но при этом были потоплены авианосец «Энтерпрайз» и три корабля охранения. Казахско-киргизские войска вторглись в китайскую провинцию Синьцзянь и продвинулись на 30 километров.
— Что-о? — обалдело спросил я.
— Это еще цветочки! — усмехнулся Табберт. — Индия и Пакистан обменялись ядерными ударами. Сирийские ВВС бомбардировали турецкие базы в Южной Анатолии, ливийский десант захватил Мальту, а бундесвер в союзе с австрийцами вторгся в Южный Тироль…
«Бред умирающего?» — подумал я, слушая все эти сообщения, которые казались полной ахинеей. Но это только разум не мог воспринять, а сердце верило — да, так оно и есть! Именно это могло произойти, если Чудо-юдо запустил в дело ГВЭП-154с.
— Вы думаете, что я уже не в себе? — вяло произнес Табберт. — Нет, я еще могу соображать. Может, проживу еще полчаса. Так что торопитесь слушать. Все это сумасшествие действительно организовано вашим отцом. Вчера около 22 часов с арендованного им транспортного самолета «Ил-76», находившегося в приэкваториальной зоне над Атлантическим океаном, была запущена двухступенчатая ракета неизвестной конструкции, которая вывела на орбиту незарегистрированный спутник. Все события, о которых я говорил, и еще многие, о которых не успел сказать, начинались по траектории движения спутника… Мы это вычислили. Это ГВЭП невероятной мощности. Наверно, его можно сбить, но остановить все уже нельзя. Да и не нужно…
Он закрыл глаза, и я подумал, что это все, но Табберт открыл глаза.
— Нет, еще не умер, — сказал он, — просто чуть-чуть отдохнул. Потому что я еще не сказал главного: Рудольф убежден, что знает, как все остановить. И войну, и катастрофу с повышением температуры. Надо найти икону с бриллиантами… Только Святая Дева может остановить «Black Box». Наивно, но утопающий хватается за соломинку…
Его глаза опять закрылись, и я снова не угадал. На сей раз я подумал, что он опять отдыхает, а он взял, да и перестал дышать.
Впрочем, уже через минуту после того, как это произошло, мне стало не до того, чтоб размышлять над бренностью земного и пытаться реанимировать Табберта. Откуда-то из совсем недальних краев послышались автоматные очереди, хлопки подствольных гранатометов и разрывы гранат.
Хотя высовывать нос в коридор было рискованным делом, я все-таки высунулся. Стреляли где-то близко, но не на перекрестке, где лежали трупы, и вообще, пока еще не в перекрещивающихся коридорах. В принципе, наилучшим вариантом было подождать, сидя здесь, в мастерской. Дверь была довольно прочная, ее можно было запереть на задвижку, и если кому-то из воюющих не придет фантазия засветить по двери гранатой, то ничего мне тут не угрожает. От шальных пуль и осколков можно было укрыться в углу, за прочной станиной токарного станка.
Но мне отчего-то не захотелось отсиживаться. Возможно, потому, что на часах было уже 10.32 и
