Замычала на другом конце деревни скотина, и Нюра, оставив Чонкина на огороде, побежала встречать свою Красавку. По дороге сошлась с Нинкой Курзовой , она шла с длинным прутом, тоже встречала корову. Они пошли рядом.
— Ну как, картошку окучила? — спросила Нинка явно с ехидцей, уж вся деревня конечно, обратила вимание, что Нюра на огороде работала не одна.
— Еще немного осталось, — сказала Нюра.
— Теперь-то с помощником легче, — подмигнула Нинка.
— Да уж, конечно, в четыре-то руки, — сказала Нюра и покраснела.
— Парень хоть хороший? — деловито осведомилась Нинка.
— Да кто его знает. — Нюра пожала плечами, — С первого разу нешто разберешь. Росточку маленького, но так, видать работящий. Как пошел с тяпкой вдоль борозды, так я за ним угнаться никак не могу.
— Ну-ну, — одобрила Нинка, — а звать-то как?
— Иваном, — гордо поведала Нюра, как будто имя было особенное.
— Холостой?
— А я и не спросила.
— Зря. Сразу спрашивать надо.
— Да вроде неудобно сразу-то.
— Напрямки неудобно, — убежденно ответила Нинка, — а так, вроде к слову, можно. Хотя, все равно соврет.
— А на что ему врать?
— Как не врать? — сказала Нинка. — Вся наша жизнь состоит из того, что мужики врут, а бабы верят. А этот еще и военный. Ему лишь бы время провести, да и все. А ты его так попытай, а еще постарайся и в документ заглянуть, хотя в ихних документах тож ничего может не быть, это не паспорт.
— Выходит, безвыходное положение? — спосила Нюра.
— Выходит, так.
— А я ему почему-то верю, — сказала Нюра. — Непохоже, чтоб врал.
— Если веришь, дело твое, — равнодушно сказала Нинка, — но я б на твоем месте его раньше времени до себя не допускала.
— А кто ж допускает? — смутилась Нюра.
— А я не говорю, что допускаешь, а можешь допустить. А они, мужики, да еще военные, у них привычка такая свое дело справит, а потом над тобой же и посмеется.
Тут Нинка отскочила к забору, потому что на дороге показалась Красавка, которая галопом неслась по деревне, а за ней, не отставая, бежала маленькая собачонка и отчаянно тявкала. Красавка неслась прямо на Нюру с такой скоростью что, казалось, никакая сила ее теперь не остановит, но перед самой Нюрой остановилась как вкопанная.
— Вот сатана какая, — испуганно сказала Нинка. — Гляди, Нюрка, кабы не вздела она тебя на рога.
— Ничего, меня не взденет, — сказала Нюра уверенно и почесала Красавке лоб между рогами. Та запыхалась от быстрого бега и дышала шумно, широко раздувая ноздри.
— А моей заразы что-то не видать, — сказала Нинка. — Побегу, как бы в огород к кому не залезла. Заходи болтаться, как всегда пригласила она. — Песни попоем, посмеемся.
И пошла дальше, помахивая хворостиной.
На обратном пути Нюра забежала к бабе Дуне и купила у нее поллитровочку самогону . Она боялась, что баба Дуня начнет расспрашивать, для чего самогон, и придумала сказать, что будто должен приехать отец. Но баба Дуня сама уже напробовалась своего зелья до того, что ей все было неинтересно.
Когда Нюра подоила корову и вышла на крыльцо, Чонкин закончил уже последнюю грядку и сидел на траве, курил.
— Устали? — спросила Нюра.
— Плевать, — сказал Чонкин. — Мне эта работа только для развлечения.
— Я там на стол собрала, — преодолев в себе робость, сказала Нюра.
— На стол? — У Чонкина загорелись глаза, но он тут же вспомнил о своем положении и только вздохнул. Нельзя мне.
С удовольствием бы, да нельзя. У меня вон стоит. С досадой он махнул рукой в сторону самолета.
— Да, господи, кто его тронет! — горячо сказала Нюра. — У нас тут такой народ живет, избы не запирают.
— Неужто не запирают? — спросил Чонкин с надеждой. — И что ж, ни разу не бывало таких случаев, чтобы кто-нибудь чего-нибудь?..
— Да что вы, — сказала Нюра. — Я вот за всю жизнь и не припомню такого. Это вот еще, когда я совсем маленькая была, еще до колхоза, у Степана Лукова, вон он там живет за конторой, лошадь пропала, так и то думали цыгане, а потом нашли ее, переплыла на тот берег.
— Ну, а если пацаны там захотят чего отвернуть? — постепенно сдавался Чонкин.
— Пацаны уже спать полегли, — сказала Нюра.
— Ну ладно, — решился Иван, — минут на десять, пожалуй, зайду.
Он взял свою винтовку. Нюра собрала тяпки.
В первой половине избы чисто убрано. На широком столе стояли бутылка, заткнутая тряпицей, два стакана и две тарелки одна с вареной картошкой, другая с огурцами. Чонкин сразу оценил, что не хватает мясного, и, оставив винтовку в избе, сбегал к самолету за вещмешком. Колбасу Нюра тут же крупно порезала, а консервы вскрывать не стали, не хотелось возиться.
Чонкина Нюра усадила на лавку к стене, а сама села напротив на табуретку. Чонкин разлил самогон себе полный стакан, Нюре — половину, больше она не разрешила. Чонкин поднял свой стакан и произнес тост:
— Со встречей!
После второго стакана Чонкина развезло. Он расстегнул гимнастерку, снял ремень и сидел, привалясь спиной к стене, и о самолете больше не думал. В наступивших сумерках, как в тумане, перед ним плавало лицо Нюры, то раздваиваясь, то снова собираясь в единое целое. Чонкин чувствовал себя весело, легко и свободно, и непослушным движением пальца он поманил к себе Нюру и сказал ей:
— Поди сюда.
— А зачем? — спросила Нюра.
— Просто так.
— Просто так можно и через стол говорить, — сопротивлялась она.
— Ну иди, — жалобно сказал он, — я ж тебя не укушу.
— Ни к чему все это, — сказала Нюра и, обойдя стол, села слева от Чонкина на некотором расстоянии.
Они помолчали. На противоположной стене громко стучали старые ходики, но их в темноте не было видно. Время шло к ночи.
Чонкин глубоко вздохнул и придвинулся к Нюре. Нюра вздохнула еще глубже и отодвинулась. Чонкин снова вздохнул и придвинулся. Нюра снова вздохнула и отодвинулась. Скоро она очутилась на самом краю лавки. Двигаться дальше было опасно.
— Чтой-то холодно стало, — сказал Чонкин, кладя левую руку ей на плечо.
— Да не так уж и холодно, — возразила Нюра, пытаясь сбросить его руку с плеча.
— Чтой-то руки замерзли, — сказал он и правой полез ей за пазуху.
— А вы вообще-то всегда на эроплане летаете? — спросила она, предпринимая последнюю , отчаянную попытку освободиться.
— Всегда, — сказал он, просовывая руку у нее под мышкой за спину, чтобы расстегнуть лифчик.
