поскольку вообще не мог себе представить, чтобы младший по званию дерзил старшему. Поэтому он сделал вид, что не понял капитана, и продолжал свое:
— Если вам не на что купить крем в военторге, я вам могу подарить баночку.
— Спасибо, товарищ майор, — вежливо сказал Завгородний. — Разрешите доложить: у лейтенанта Мелешко отказал мотор, и он сел на вынужденную.
— Куда сел? — не понял начштаба.
— На землю.
— Перестаньте острить. Я вас спрашиваю, где именно приземлился Малешко.
— Возле деревни Красное.
— Что же делать? — Он растерянно посмотрел на Завгороднего.
Тот пожал плечами.
— Вы начальник, вам виднее. По-моему, надо доложить командиру полка.
Начальник штаба и раньше не отличался большой смелостью по отношению к вышестоящим командирам, но теперь, по причине глухоты, боялся их еще больше, помня, что его в любое время могут уволить в запас.
— Командир сейчас занят, — сказал он, — руководит полетами.
— Вынужденная посадка — летное происшествие, — напомнил Завгородний. — Командир должен знать.
— Значит, вы думаете, удобно отрывать командира для этого дела?
Завгородний промолчал.
— А может, Мелешко сам как-нибудь справится с этим? Завгородний посмотрел на него с сочувствием. Начштаба перевелся сюда из пехоты и мало понимал в летном деле.
— Разрешите отлучиться из части, товариш майор. Я сам доложу командиру.
— Вот и правильно, — обрадовался майор. — Вы сами идите и доложите ему от своего имени. Вы дежурный по части и имеете право. Постойте, Завгородний. Как же вы уйдете? А вдруг в части что-нибудь случится.
Но Завгородний уже не слышал его, он вышел и плотно закрыл за собой дверь.
Примерно через час он вернулся в штаб с командиром полка подполковником Опаликовым и с инженером полка Кудлаем.
В штабе к тому времени оказался еще подполковник Пахомов, командир батальона аэродромного обслуживания. Он выяснял с начальником штаба какие-то свои дела и при появлении Опаликова хотел уйти, но тот его задержал. Стали обсуждать, что делать. Кудлай сказал, что на складе запасных моторов нет, а из дивизии раньше, чем через неделю ничего не получишь. Завгородний предложил отстыковать крылья погрузить самолет на автомобиль и привезти сюда. Начальник штаба предложил тащить самолет на буксире, чем вызвал презрительную ухмылку Завгороднего. Подполковник Пахомов молчал и что-то отмечал в своем блокнотике, проявляя усердие в службе.
Опаликов слушал говоривших насмешливо. Потом встал, прошел из угла в угол.
— Заслушав и обсудив всю ту хреновину, которую каждый из вас нес здесь в меру своих способностей, я пришел к выводу, что самолет мы оставим на месте до прибытия мотора. Если тащить его сто двадцать километров на автомобиле, то от него останутся только дрова. А пока там надо поставить караул, хотя бы от пацанов, чтобы не растащили приборную доску. Это тебя касается. Он махнул рукой в сторону Пахомова.
Подполковник Пахомов положил блокнот на подоконник и встал.
— Извините, ничего не получится, — робко сказал он.
Хотя он был чином равен Опаликову, возрастом старше и непосредственно ему не подчинялся, Пахомов чувствовал превосходство Опаликова над собой, знал, что тот ближе к начальству, раньше его станет полковником, и поэтому обращался к нему на «Вы».
— Это почему еще не получится? — нетерпеливо спросил Опаликов.
Он не любил никаких возражений.
— Вся комендантская рота вторую неделю в карауле, и сменить некем. — Пахомов взял блокнот и заглянул в него.
Семь человек в лазарете, двенадцать на лесозаготовках, один в отпуске. Все.
— Ну хоть одного можно найти? Хоть завалящего какогонибудь. Пусть он там поспит возле машины, лишь бы было с кого спросить.
— Ни одного, товариш подполковник, — при этом Пахомов сделал такое жалкое лицо, что не поверить ему было никак невозможно.
— Да, дело плохо, — задумался Опаликов и тут же вскрикнул: — Ура! Нашел! Послушай-ка, пошли- ка ты этого….. как его… боец у тебя есть такой зачуханный, на лошади ездит.
— Чонкин, что ли? — не поверил Пахомов.
— Конечно, Чонкин. До чего же я все-таки умный человек, — удивился Опаликов и хлопнул себя по лбу ладонью.
— Так он же… — попробовал возразить Пахомов.
— Что он?
— На кухню дрова некому будет возить.
— Незаменимых людей у нас нет, — сказал командир полка. Этот тезис был апробирован. Подполковник Пахомов не посмел ничего возразить.
3
Дорогой читатель! Вы уже, конечно, обратили внимание на то, что боец последнего года службы Иван Чонкин был маленького роста, кривоногий, да еще и с красными ушами.
«И что это за нелепая фигура! скажете вы возмущенно. Где тут пример для подрастающего поколения? И где автор увидел такого в кавычках героя?» И я, автор, прижатый к стенке и пойманный, что называется, с поличным, должен признаться, что нигде я его не видел, выдумал из своей головы и вовсе не для примера, а просто от нечего делать.
«Допустим, это так, скажете вы недоверчиво, — но зачем же выдумывать? Неужели автор не мог взять из жизни настоящего воина-богатыря, высокого, стройного, дисциплинированного, отличника учебно-боевой и политической подготовки?»
Мог бы, конечно, да не успел. Всех отличников расхватали, мне вот достался Чонкин. Я сперва огорчился, потом смирился. Ведь герой книги, он как ребенок какой получился, такой и есть, за окошко не выбросишь. У других, может, дети и получше, и поумнее, а свой все равно всех дороже, потому что свой.
В предыдущей биографии Чонкина не было слишком уж ярких страниц, на которых стоило бы задерживать ваше внимание, но хотя бы в двух словах рассказать, откуда он родом, как жил и чем занимался раньше, вроде бы надо.
Итак, в одной приволжской деревне жила в свое время некая Марьяна Чонкина, обыкновенная деревенская женщина, вдова. Ее муж, Василий Чонкин погиб в четырнадцатом году во время империалистической войны, которая, как известно потом перешла в гражданскую и продолжалась очень долго. В то время, когда шли бои за Царицын, деревня, где жила Марьяна, оказалась на скрещении военных дорог, через нее проходили то красные, то белые, просторный и пустой дом Марьяны нравился и тем, и другим. Однажды в доме Марьяны целую неделю квартировал некто прапорщик Голицын, имеющий какое- то весьма неясное отношение к знаменитому роду русских князей. Потом он уехал из этой деревни и, должно быть, о ней позабыл, но деревня его не забыла. И когда через год, а может и больше (никто не считал), у Марьяны родился сын, в деревне стали посмеиваться, говоря, что тут дело не обошлось без участия князя.
Правда, еще подозревали в этом местного пастуха Серегу, но Серега решительно отпирался.
