— Чего?
— Он обзывается.
— А ну отойди в сторонку! — Чонкин навел ствол на лейтенанта и прищурил левый глаз.
— Эй, не стреляй! Я пошутил! Вот мой пистолет.
Высоко, чтобы Чонкин видел, лейтенант перебросил через себя пистолет, и он плюхнулся к ногам Нюры.
Нюра очистила его от грязи и бросила в сумку.
— А ты, дядя, чего ждешь? — перешла Нюра к Свинцову, который лежал в такой позе, как будто хотел обнять всю землю.
— А я, милая, не жду, — со стоном сказал Свинцов. — Вот он лежит. — Действительно, его револьвер системы «наган» лежал в стороне от хозяина на подсыхающей кочке. Нюра кинула его тоже в сумку.
— Ой! — простонал Свинцов. — Ой, не могу.
— Раненый, что ли? — обеспокоилась Нюра.
— Раненый, милая. Мне перевязочку бы. Кровью ведь изойду. Детишек у меня трое. На кого оставляю?
— Сейчас, сейчас, потерпи еще, — заторопилась Нюра. Хотя Свинцов на вид был чистый зверь, но у нормального человека даже зверь вызывает жалость, если страдает.
Дальше все пошло как по маслу. Остальные члены приезжей команды, видя добрый пример старших по званию, беспрекословно подчинились и сдали оружие. Они даже не стали сопротивляться, когда Нюра связывала их общей веревкой, наподобие того, как связываются альпинисты перед трудным под'емом
23
Дело шло к концу рабочего дня. От наряда, посланного на поимку дезертира, не было ни слуху ни духу, и капитан Миляга начал нервничать. Секретарша Капа битых два часа просидела на телефоне, извела телефонисток на станции, но в Красном никто не снимал трубку.
— Ну что? — то и дело высовывался из кабинета начальник. Капа виновато пожимала своими хрупкими плечиками словно из-за нее получилась такая история, и снова терпеливо крутила ручку телефонного аппарата.
За десять минут до конца работы Капа стала приводить в порядок прическу, не зная, стоит ли это делать. Если начальник позовет к себе, то все равно растреплет. Но сегодня, наверное, не позовет, куда-то запропастились эти гаврики во главе с лейтенантом Филипповым, и начальнику явно не до нее. Ровно в восемнадцать часов над дверью раздался резкий звонок. Капа подхватилась и, вихляя задом чуть больше, чем в обычное время, вошла к капитану, цветя ему навстречу неофициальной улыбкой.
Капитан, улыбаясь в ответ, предложил ей прогуляться в деревню Красное, потому что из сотрудников кроме нее никого не осталось, а он в данный момент покинуть учреждение не может.
— Если хочешь, тут лошадь какя-то приблудилась — возьми, — сказал капитан.
— Я ездить верхом не умею, — робко сказала Капа.
— Ну тогда так пробегись. Ты молодая, тебе семь километров не крюк.
— Да, что вы, Афанасий Петрович! — обиделась Капа. — Куда я побегу по такой грязище?
— Ничего, наденешь резиновые сапоги, — сказал капитан. — Тебе и идти-то только в одну сторону, а обратно вместе со всеми на машине приедешь. Да я думаю, ты их вообще встретишь на полдороге.
Капа пробовала еще возражать, но капитан ледяно улыбнулся и, назвав ее по фамилии ( это был признак крайнего крайнего раздражения), как дважды два объясни Капе, что хотя она и является вольнонаемной, но служба в военном учреждении в военное время обязывает ее выполнять приказания беспрекословно, точно и в срок, о чем она давала подписку, нанимаясь на эту работу.
Трясущимися губами Капа сказала «есть!» и с плачем вылетела из кабинета. Она побежала домой за резиновыми сапогами и по дороге клялась самыми страшными клятвами, что никакие уговоры и никакие угрозы ( вплоть до увольнения ) не заставят ее больше лечь с этим бессердечным человеком на этот кошмарный ободранный и продавленный заляпанный чернилами служебный диван. Однако приказания ей выполнить не удалось. Ее муж, директор местного молокозавода, давно подозревавший жену в том, что она ему изменяет, устроил ей сцену ревности и запер в чулане.
Солнце клонилось к горизонту, когда капитан Миляга, не дождавшись возвращения своих подчиненных и никаких известий от Капы, запер вверенное ему Учреждение на большой висячий замок, оседлал приблудную лошадь и верхом отправился вслед за пропавшей командой.
24
По подсохшей к концу дня дороге лошадь быстро несла капитана Милягу вперед в неизвестность. Временами она от избытка энергии переходила на рысь, но капитан ее сдерживал, желая продлить неожиданную прогулку. Настроение Миляги улучшилось. Он беспечно поглядывал по сторонам, воспринимая затемненную сумерками местность как что-то особенное. «Эх, — думал он, — до чего все же наша природа красива! В какой еще стране найдешь такие сосны, березки и прочее?» Ни в какой другой стране Миляга в жизни своей не бывал, но по врожденному патриотизму был убежден, что достойная внимания растительность там вовсе не водится. «Хорошо! — радовался он, наполняя воздухом прокуренные легкие. — Думается, процент содержания кислорода здесь больше, чем в кабинете». Последнее время Миляга проводил в кабинете дни и ночи, принося посильный вред себе и Отечеству. Правда, особо ретивым не был он никогда. И давал постоянно средние показатели, понимая, что на невидимом фроте ударником быть так же опасно, как и отстающим.
В жизни работника той службы, к которой принадлежал капитан, бывают тревожные моменты, когда торжествует Законность. За время своей карьеры Афанасию Миляге дважды пришлось пережить подобную неприятность. Оба раза шерстили всех сверху донизу, но Миляге удалось уцелеть и даже продвинуться по службе от старшего надзирателя до начальника районного отдела. Это позволяло ему смотреть в будущее со сдержанным оптимизмом, с надеждой уцелеть, когда в очередной раз восторжествует Законность.
Размышляя таким образом, не заметил он, как стемнело, и уже в полной темноте въехал в Красное. Остановившись у крайней избы, капитан услышал за калиткой строгий женский голос:
— Борька, шут тебя подери, ты пойдешь домой или нет, или хочешь, чтобы я тебя хворостиной огрела.
В ответ послышалось веселое хрюканье, из чего капитан, по свойственной ему привычке анализировать и сопоставлять всевозможные факты догадался, что Борька не человек.
— Девушка, — сказал капитан в темноту, — не знаешь, где тут наши работники?
— Какие работники?
— Сама знаешь, — стыдливо сказал Миляга.
За калиткой помолчали, потом тот же женский голос осторожно спросил:
— А вы кто такой будете?
— Много будешь знать, скоро состаришься, — пошутил капитан.
— Здесь они все, в избе, — подумав, нерешительно сказала девушка.
— Можно зайти? — спросил он.
Девушка поколебалась и опять ответила неуверенно:
