смеется:
— Так и должно быть. При таком ветре у него всегда скорость больше.
— Почему?
— А, долго объяснять. Тут и конструкция, и то что его сразу строили с двигателем, а мы же — классическое парусное судно, нас переоборудовывали, двигатели поставили потом. Я даже велел воду перекачать...
Вдруг капитан к чему-то прислушивается и убегает из кают-компании. Я за ним.
Он бегает по палубе, приседает, смотрит туда, смотрит сюда, зовет боцмана первого грота, что-то тому показывает, боцман хватается за рупор, кричит: «Курсанты на гитовы и гордени!» Вам понятно? Мне тоже. Но «Крузенштерн» прибавляет скорость. И так целый день.
«Доброе утро. Судовое время 7 часов ноль минут. Сегодня 20 июля, среда. Судно следует курсом 115 градусов. Пройдено 160 морских миль до линии финиша 166 миль. Идем со скоростью 5,2 узла...»
Ветер... ветер... ветер... Одни лишь разговоры о ветре.
«Доброе утро. 21 июля...»
Захожу в штурманскую рубку. «Седов» за ночь оторвался уже на 66 миль. Его догоняет новенький легкий «Сван фан Маккум». Это те ребята, что на Эдинбургском параде носили на плечах русалку. Через полчаса опять бегу в рубку. Вахтенный штурман смеется взахлеб вместе с радистом Андрюшей. По радиотелефону «Сван» дал срочное сообщение: «Слушать всем судам!» Что случилось?
«Сван»: «Официально заявляем. Нам надоело гоняться». Возмущенные голоса в эфире, а «Сван» продолжает: «Мы выходим из гонок. Мы хотим пить пиво!» Эфир смеется. «И мы к вам идем пить пиво!» «Сван»: «Выставляем ящик пива тому, кто первым подойдет к нам». Другие суда: «Идем, идем!»
Регата регатой, но должно быть весело — вот лозунг датчан.
К обеду нам оставалось 23 мили, и скорость была 6 узлов. Хорошо. А где «Седов»? «Седов» всего в пятнадцати милях от нас! «Что случилось?» — спрашиваю у капитана. Он смеется: «Это у них надо спросить».
Штурман, который принял ошеломляющие координаты, — герой дня. А этот «пивной» «Сван», оказывается, уже финишировал, но его результат не засчитан. Странны дела твои, Регата! И я решил пошутить.
— Говорят, мы выиграли гонку, — говорю капитану.
— Кто сказал?
— Капитан Коломенский.
— Я ничего не знаю.
Он покружил на месте и шмыгнул в штурманскую рубку. Потом снова появился на палубе с ухмылкой во все лицо:
— А я и не знал, что это я сказал. Действительно, мы выиграли гонку! Я хотел было попросить объяснить все тонкости гонок, но тут он произнес:
— Чтобы выиграть гонку, не обязательно прийти первым.
— Где-то они прозевали, проспали на «Седове», — сказал мне потом капитан. — Я же вам говорил, что надо за всем следить непрерывно.
Мы как 17 числа вышли, я даже не разбирал койку. А могли руки опуститься. «Седов» же еще вчера был всего в тридцати милях от финиша.
Всего! Они, как на старте оторвались, так и расслабились — соперников-то не видно. Конечно, коэффициент нам помог, но дело разве только в коэффициенте?
Полночь... Лоцман ведет наш «Крузенштерн» в узкости близ Бремерхавена.
Сначала накрапывал дождь, а лотом хлынул ливень, и случилась странная гроза — сплошные облака, стрел молний за ними не видно, и только где-то вспыхивает ослепительный призрачный свет, и тогда в небо врезаются черные кресты мачт и реев, и корабль плывет во вспыхивающей сфере. Странно устроена земля — то день, то ночь, то солнце, то ливень, чистая вода и льды, песок и камни...
Самое милое дело в такую ночь почистить трубку, набить ее табаком и пустить кольца душистого дыма...
Ушел этот прекрасный день. Ему не крикнуть: «Постой! Остановись!» И, только ощутив шум ветра, шум времени, уносящий корабли в бесконечный мир, мы поймем, почему так привязаны к берегу и так хотим уйти от него.
Эдинбург-Северное море — Бремерхавен
Дмитрий Демин
Via est vita: Прощание с первобытным миром, или Путешествие к последним настоящим дикарям Новой Гвинеи
Я прошел многие широты, без устали отмечая последние чистые оазисы Земли, чтобы показать, что они еще есть, что надо приложить все усилия и уберечь их; я добрался до недостижимых, казалось бы, уголков Земли в поисках древних культур маленьких исчезающих народов. Как часто я поспевал туда буквально в последнее мгновение, присутствовал при переходе из вчера в сегодня и не скрою, что не раз мне приходилось попадать в места, где нельзя было найти даже следов народа, который заселял их до недавнего времени...
Совсем недавно я организовал экспедицию в каменный век, в Западный Ири-ан-Джая, западную часть Новой Гвинеи. Целью экспедиции был неисследованный район в глубине огромного острова, где люди живут первобытной жизнью, где джунгли самые непроходимые, а реки опаснее, чем в любом другом уголке земного шара. Нам предстояло пересечь порог самого большого из существующих в мире музеев естественной истории, ступить на землю, где каждый неверный шаг мог угрожать смертью.
Много лет назад я пересек Борнео от побережья до побережья, всего 2500 километров. Это была исключительная экспедиция благодаря множеству пережитых приключений и встрече с даяками, охотниками за черепами. Но путешествие в Ириан-Джая представлялось мне еще более экзотичным и сложным, на одну его организацию ушло более года.
... На поиски прошлого мы отправляемся на маленьком самолете. Пролетаем над ровным ковром джунглей, над извилистыми реками, над невысокими горными хребтами. Потом там и сям в лесу появляются поляны, небольшие пятна, на которых едва можно различить хижины папуасов. И снова обрывы и водопады, чья белоснежная, сверкающая на солнце пена так чудесно возникает из темного чрева леса...
Летать в Новой Гвинее — занятие довольно опасное. Ежегодно из-за туманов несколько самолетов разбивается в горах, часто в тех местах, которые обозначены на карте как «не до конца исследованный район». Пилотам нередко приходится совершать посадку на узенькой полоске земли, на подъеме, или взлетать на спуске, демонстрируя ловкость, мужество и даже способности к акробатике.
Мы приземляемся в Касанавейе на реке Мамберамо среди хижин. Нас с интересом разглядывает толпа папуасов. Взаимные улыбки и огромное любопытство... Потом мы медленно пробираемся по джунглям, среди деревьев, поросших густым мхом и лишайниками. Повсюду растут орхидеи, красно- фиолетовые и желто-оранжевые, белые и красные бегонии и другие тропические цветы, которые вместе с искривленными и покрытыми мхом стволами деревьев создают чарующую декорацию. Проникающий сквозь листву свет усиливает ощущение театральности.
Мы проходим по полянам с брошенными хижинами. Люди племени лани, где бы они ни останавливались, пусть даже на несколько часов, строят хижины из ветвей, бамбука, листьев и папоротника для защиты от дождя.
И вот, наконец, крошечная деревенька лани, воинственного племени, за которым еще до недавних пор ходила слава каннибалов. Связи лани с внешним миром до сих пор весьма ограничены. В обмен на
