прозрачность близка к нулевой; что же касается смотровых щелей, то они слишком малы, чтобы можно было опознать то, что я, собственно, через них вижу. Определенно, транспортный планер — весьма устарелая машина. Несколько стальных труб образуют его каркас, плюс матерчатая обтяжка — вот и весь аппарат.
Чтобы набрать высоту в три с половиной километра, мы направляемся в густое облако. Когда же снова выныриваем в чистое небо, пилот нашего самолета-буксира внезапно объявляет по бортовому телефону:
— Самолет 1 и 2 пропали. Кто возьмет командование?
Новость не из приятных! Что могло случиться с двумя самолетами? В этот момент я еще не знал, что за нами идут вовсе не девять планеров, как должно быть, а всего семь. Во время взлета два из них, напоровшись на воронки, образовавшиеся от бомбежки, перевернулись. Я передаю пилоту нашего буксира: «Беру командование на себя до самой цели». Затем размашистыми ударами перочинного ножа пробиваю в материи справа, слева и под ногами большие дыры, чтобы через них различить, по крайней мере, основные черты пейзажа. Несмотря ни на что, у примитивной конструкции этих планеров есть свои достоинства. Благодаря некоторым узнаваемым деталям местности — мост, пересечение дорог, — мне удается сориентироваться. Я облегченно вздыхаю — слава Богу, это еще не та помеха, чтобы отменить всю операцию. Хотя теперь при посадке у меня не будет прикрытия, что должны были обеспечить люди с исчезнувших планеров — я об этом не задумываюсь.
За несколько минут до часа Икс мы пролетели над долиной Аквилы. На дороге я ясно различаю грузовики парашютного батальона, быстро катящие по направлению к станции канатной дороги. Следовательно, им удалось преодолеть все препятствия, и они атакуют точно в подходящий момент. Хорошее предзнаменование — значит, нам тоже, тоже все удастся!
Внизу уже появилась цель — горный отель Гран-Сассо. Я отдаю приказ своим людям закрепить ремни и командую:
— Отцепить от буксира!
И в следующую секунду нас окружает внезапная тишина; ухо не может уловить ничего, кроме шума ветра под крыльями. Пилот вывел планер на вираж и стал выискивать, волнуясь, как и я, годное для посадки место посреди слегка наклонного луга. Черт возьми, ну и ветер! Я с первого же взгляда нахожу луг треугольной формы, только совсем не «слегка наклонный» — он уходит вниз, как крутой скат, даже еще круче — как лыжный трамплин!
Сейчас мы оказались гораздо ближе к плато, чем во время разведывательного полета; кроме того, в нашем тогдашнем штопоре рельеф поверхности представился гораздо более плоским. Высадка на такой откос невозможна, и я неотвратимо это осознаю. Пилоту явно приходит в голову та же мысль, и он поворачивается ко мне. Сжав зубы, я вступаю в сражение с собственной совестью. Неужели и вправду я должен беспрекословно выполнять все приказы моего генерала? Следуя им в данном случае, мне придется изменить весь ход операции и попытаться достичь на планирующем полете дна долины. С другой стороны, если я не хочу отступать от своего собственного проекта, то буду вынужден рисковать и приземляться здесь во что бы то ни стало, то есть строго запрещенным способом — из пике. Я быстро решаюсь:
— Садимся из пике! И как можно ближе к отелю.
Без малейшего колебания пилот вводит планер в штопор, заносит левое крыло вверх и бросается в безумное пике. На какое-то мгновение у меня сжимает сердце: неужели планер выдержит подобную скорость? Но тут же отбрасываю страх: не время задаваться подобными вопросами. Свист ветра усиливается и перерастает в вой как раз в тот момент, когда перед глазами появляется земля. Я вижу, как лейтенант Мейер выбрасывает тормозной парашют — бешеный толчок, что-то трещит, ломаясь; инстинктивно я закрыл глаза — новый удар, еще сильнее — ну вот, мы коснулись земли, и машина, последний раз подскочив, неподвижно замирает на месте.
Первый из моих людей уже выскочил через выход, с которого сорвало дверь, и я скольжу вперед, хватаясь руками за скобу. Мы в каких-то пятнадцати метрах от гостиницы. Вокруг топорщатся острые выступы той самой скалы, которая столь неделикатно затормозила наш планер, на удивление уцелевший. Нам предстоит преодолеть всего-навсего двадцать метров до первой остановки.
У бугра, как раз на углу отеля, натыкаемся на первого карабинера, будто окаменевшего от неожиданности: без сомнения, он все еще тщится постичь, как это мы могли свалиться прямо с неба. Времени заниматься нашим итальянским пассажиром, который, слегка оглушенный, вывалился из машины, да так и остался лежать, у меня нет. Я бросаюсь к зданию: в голову приходит мысль: слава Богу, что еще раньше я строго запретил своим людям использовать оружие, что бы ни случилось, до тех пор, пока я сам не открою огонь. Так что потрясение врага будет полным. Рядом с собой я слышу прерывистое дыхание своих людей и знаю, что могу на них рассчитывать.
Как смерч, мы проносимся мимо все еще погруженного в ступор солдата, бросив только короткое «mani in alto!» («руки вверх!»), и врываемся в гостиницу. Дверь открыта настежь. Перескочив порог, я вижу радиостанцию и итальянского солдата, передающего какие-то сообщения. Зверским ударом ноги я отбрасываю его вместе со стулом и разбиваю прикладом автомата радиопередатчик. Мгновенно оглядевшись, мы обнаруживаем, что ни одна дверь отсюда не ведет внутрь отеля. Итак, бросаемся обратно, наружу. Бежим вдоль здания, огибаем угол и оказываемся перед террасой, высотой, быть может, метра в три. Сразу же один из моих унтер-офицеров превращает себя в короткую лестницу, я взбираюсь ему на плечи и перескакиваю на балюстраду. Остальные следуют за мной.
Взглядом обшариваю весь фасад. И в окне первого этажа вижу характерную массивную голову: дуче. Вот теперь я знаю, что операция должна удаться. Я кричу, чтобы он отошел от окна, и затем мы бросаемся к главному входу. Там навстречу — целая толпа карабинеров, как раз собиравшихся выйти. Выставив два автомата, мы разворачиваем их назад. Ударом приклада я расчищаю себе дорогу в тесно сбившейся куче итальянцев, в то время как мои люди продолжают рычать: «mani in alto!» Пока не прозвучало не единого выстрела.
Я проникаю в холл. На какое-то время остаюсь один; впрочем, меня не волнует, что творится за спиной, оглядываться нет времени. Справа от меня лестница, я взлетаю по ней, перепрыгивая через три ступеньки; оказавшись на первом этаже, бросаюсь вперед по коридору, открываю наугад одну из дверей — и удача! В комнате Бенито Муссолини и два итальянских офицера, которых я тут же отгоняю к стене. Тем временем ко мне присоединяется мой бравый лейтенант Швердт; мгновенно оценив ситуацию, он выводит офицеров, слишком ошеломленных, чтобы думать о сопротивлении. Как только они пересекают порог, он спокойно закрывает дверь.
Первая часть нашего рейда выполнена. По крайней мере, теперь дуче с нами. А со времени приземления миновало три, максимум четыре минуты. Снаружи, прямо в окне, возникают головы двоих моих унтер-офицеров. Проникнуть в холл им не удалось, и они, спеша мне на подмогу, взобрались по стене, цепляясь за громоотвод. Я ставлю их в коридоре, поручив перекрыть эту сторону.
Из окна видно, как мерным шагом к гостинице приближается группа из четырех человек под командой верного Радля и лейтенанта Менцеля. Последний следует за своими людьми по-пластунски. При приземлении он с такой силой ударился о землю, что сломал ногу.
— Все в порядке, — сообщаю им я. — Охраняйте нижний этаж.
Еще я могу наблюдать прибытие планеров №№ 5, 6 и 7 с парашютистами. Они приземлились вполне успешно, но посадка планера № 8 стала жутким зрелищем: он, по всей видимости, попал в воздушную воронку — его заносит на полном вираже и ударяет как булыжник о крутую осыпь, плющит и ломает.
Вдалеке раздается несколько одиночных выстрелов, произведенных, без сомнения, итальянскими постами, рассеянными по плато. Я выхожу в коридор и громко зову коменданта отеля. Он, в чине полковника, тут же появляется. Я объясняю ему, что всяческое сопротивление бесполезно, и предлагаю немедленно сдаться. Он просит короткую отсрочку на размышление, и я даю ему минуту. А вот и Радль, ему удалось пробраться через главный вход, но возникает впечатление, что итальянцы все еще препятствуют проходу, так как до сих пор я не получил подкрепления.
Снова появляется итальянский полковник. Он держит обеими руками хрустальный бокал, тут же наполняет его красным вином и подает мне с коротким поклоном.
— За победителя, — говорит он.
