Если и вас одолевают схожие сомнения, прошу, не смущайтесь и начните с малого: приучите себя по возможности в храме бывать. Чтобы могли со временем ответить с очаровательной непосредственностью расшалившегося в храме крохи (а свидетелем этой сцены был я сам), которого мама пыталась урезонить: «Ты где находишься?!» — «Дома!» — обезоруживающе невинно прозвучало в ответ.
Вот и в одной из записок, присланных мне во время очередной встречи, прочитал: «Раньше в наших храмах пели все, потому и по сей день громко возглашают: 'Глас осьмый!'. Наша Церковь — Церковь поющих...» Удивительно, но Мартину Лютеру приписывают слова: «Диавол панически боится поющего христианина».
И не терзайтесь так, не унывайте и не смущайтесь оттого, что не все поначалу понятно. Утешьтесь тем, что церковнославянский язык понимают бесы и трепещут. Уясните главное: происходящее здесь не есть обмен информацией! Все гораздо проще и в то же время сложнее. Все иное. Православный храм вовсе не источник некоей мистической информации для пытливого ума, но прежде — источник неизреченной благодати, постигать которую отныне призвано ваше сердце через непосредственное участие в церковных таинствах.
Впрочем, и непреклонный интеллектуал уйдет отсюда утешенным, открыв для себя небезынтересные научные истины. Так, молитвы на церковнославянском языке, как известно, препятствуют внушению извне, являются преградой, надежной защитой на пути нейролингвистического программирования, одного из грозных психологических орудий нового века. А тот же церковный колокол не просто услаждает слух и волнует душу. Колокольный звон, как свидетельствует отечественная история, не раз спасал православных людей во время гибельных эпидемий чумы. К слову, одновременный звон московских, прославленных некогда «сорока сороков», как продолжает свидетельствовать та же наука, образуя невидимый небесный щит, способен отклонить траекторию межконтинентальной баллистической ракеты.
Но разве это главное?! Для церковного человека важно иное. Колокольный звон для него — невыразимая человеческими словами музыка, ведущая свой волнующий диалог с его бессмертной душой напрямую, безо всяких посредников. И ни за что не спутает он мерный благовест с частым перезвоном. Что же касается бесов, то они для него, что оптом что поврозь, как были паршивой нечистью, так ими и останутся.
Какая же милость Божия изливается на русских людей, что им позволительно молиться Создателю и святым Его, Пречистой Богородице, по сути, на том же языке, на котором общаются с близкими и родными, на языке сладких детских снов, навеянных колыбельной, что пела когда-то мама. Поверьте, это дано не всем.
На Востоке говорят, что даже самый долгий путь начинается с первого шага. И если вы его все же сделали, то впереди вас ожидают поистине удивительные открытия. Только не ленитесь и не унывайте. Попробуйте обзавестись небольшим словариком — и вы узнаете много новых слов, это сделает вас внутренне богаче, интереснее. Не без удивления обнаружите, что некоторые понятные, как вам казалось, слова на церковнославянском языке имеют иной смысл. К примеру, слово выну обозначает отнюдь не достану, а всегда; искренний — значит ближний; южик — это родственник, отроча — младенец...
Продолжать можно до бесконечности — и, поверьте, это очень увлекательно. В этом измерении все оказывается точнее, поэтичнее, фактурнее. Скажем, «Царствие Небесное нудится» звучит куда убедительнее, нежели «силою берется». И на каком-то этапе вы подойдете к совершенно иному качественному уровню: с благоговением приступите к чтению Псалтири, а затем и Евангелия на церковнославянском. Потревожьте, разбудите свою генную память — она так долго ждала этого часа. Как по-новому, по-утреннему свежо ощутите вы свою русскость. То, что вы при этом прочувствуете, какие глубинные, неведомые вам ранее струны вдруг отзовутся в вашей обрадованной душе — попросту не поддается описанию.
«Читайте Пушкина и Евангелие!»
Во время одного из выступлений в стенах Московской Духовной Академии получил из зала записку, которой дорожу. Приведу ее почти целиком: «...вы правы, только при частом посещении храма начинаешь понимать этот язык, итогда молитвы, которые давно знаешь наизусть, расцветают, как розы! Это невозможно объяснить непонимающим, это можно только почувствовать! Но для упорствующих попробуйте перевести на современный русский: 'Благословен Плод чрева Твоего!' — 'Как хорошо, что Ты беременна!', или: 'Хорош Твой Ребенок!'?!» Комментарии, как говорится, излишни.
Как же прекрасна на церковнославянском языке воистину божественная молитва «Отче наш»! Однажды довелось прочесть ее на современном русском языке. Ну, что сказать? Осталась информация, ушла поэзия. К слову, даже расхожая поговорка «Устами младенца глаголет истина» в переводе на современный русский язык прозвучала бы просто отвратительно. Только прислушайтесь: «ртом ребенка говорит правда». Господи, помилуй! А потому и в стихотворении Андрея Вознесенского, посвященного музыке, читаем: «Где не губами, а устами...»
Чем прикажете заменить слова пронзительного пятидесятого псалма «Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей», в котором поистине каждое слово — о нас?! А какие неподражаемые по красоте молитвы произносит в алтаре священник во время Евхаристического Канона: «Яко да Царя Всех подымем ангельскими невидимо дориносима чинми, Аллилуйя, Аллилуйя, Аллилуйя!» Содрогаешься при мысли о том, что святые слова могут заменить на иные. «Дориносима», как оказалось, древний римский воинский ритуал, когда победителя поднимали на копья со спиленными остриями. Но даже когда я пребывал в неведении о смысле этого выражения, ничто не мешало сердцу моему замирать от осознания величайшего из таинств, совершающегося сейчас в моем присутствии. И, как выяснилось позднее и что совсем немаловажно, — при моем непосредственном участии, при личном участии каждого, кто находится сейчас в храме, кто молится соборно. Разве возможно, чтобы подобное совершалось на «ежедневном», по слову А.К. Толстого, языке?
Неожиданное и радостное подтверждение этих мыслей пришло от драгоценнейшего Александра Сергеевича, еще молодого, двадцатисемилетнего. Да-да, не удивляйтесь, Пушкин, как и прежде, «наше все». Вспоминаю, как много лет назад, впервые услышав стихотворение «Пророк», был убежден, что эта таинственная встреча поэта и в самом деле имела место, до того убедительно звучали памятные строфы. Я имел тогда довольно смутные представления как о шестикрылом Серафиме, так и о ветхозаветном пророке Исайи, от лица которого и ведется здесь повествование. Но и поныне убежден, что дело тут не только в известном видении святого; что-то важное наверняка пережил сам поэт, какая-то сокровенная встреча — сретение — произошла у него самого. Только вслушайтесь, как стих его преизобилует церковнославянской лексикой — все эти: уста, десница, восстань, глас, виждъ, внемли, глагол... Поразительно, но дело даже не в том, что мы, сегодняшние, все понимаем без особых на то усилий. Использование поэтом этой специфической лексики не сделало стихотворение ни на йоту тяжеловеснее, и поныне оно продолжает изумлять величественной музыкой родной речи. Это ли не золотой ключ к пониманию подлинной роли и места церковнославянского языка в жизни русской нации?! Гений поэта сквозь два столетия протягивает нам, сегодняшним, руку помощи, вразумляет, что язык этот дан русским не для каждодневного общения, — он, и только он, предназначен для обращения ко Господу, Его Пречистой Матери, светлым силам Небесным.
Как же мудр и проницателен был русский писатель Иван Шмелев, обратившийся в одном из писем к близкому человеку, а по сути ко всем нам, с призывом: «Читайте Пушкина и Евангелие!»
Не должно мешать свободе нашего богатого и прекрасного языка.
Александр Пушкин Выступая в различных аудиториях, люблю проводить своеобразное тестирование, которое многое, как мне кажется, объясняет ратующим за непременное обновление нашего церковного языка. Признайтесь, допытываюсь я, с различными членами собственной семьи вы общаетесь одинаково? Оказывается, нет: с бабушкой говорим несколько по-иному, нежели с детьми, да и с детьми, в зависимости от пола и возраста, неизменно по-разному. Замечательно, идем дальше. Выясняется, что похожая история и с соседями по дому. В прямой зависимости от степени приязни оказываются лексикон, интонация, сам настрой речи — с руководством, сотрудниками, даже случайными попутчиками.
Итак, слово за слово, вместе мы совершаем любопытное открытие: каждый Божий день, с момента утреннего пробуждения и до сна, все мы в течение жизни, сами того не замечая, варьируем нашу речь, свой лексикон и, что немаловажно, интонацию применительно к каждому встреченному нами человеку. Какая поразительная избирательность! Так почему же мы, столь утонченные в общении с тварными созданиями (напоминаю несведущим, что в православной лексике это выражение вовсе не обидное), бываем так безапелляционны, как только речь заходит о Творце, создавшем все и вся. Об Абсолюте.
И сердца, как можно больше сердца! Ум в этом делании не первый и не лучший помощник. Как тут не вспомнить полушутливое сетование мудрейшего святителя Феофана Затворника: «Нынче удержа нет от совопросничества. Ум наш — комар, а все пищит!» Хотите, удивлю? В «Полной симфонии на канонические книги Священного Писания» обнаружил я шокирующую статистику. Так, слово мозг во всей Библии упомянут лишь дважды, причем в одном случае речь идет о мозге жертвенных животных (Иов. 21, 24). Что же касается слова сердце (вот истинный триумф!), то оно встречается аж 724 раза! Неспроста Спасителя нашего называют еще и Сердцеведцем (Деян. 1, 24).
Отчего же мы так прискорбно суетны и требовательны (увы, не к себе самим), почему, являясь нередко захожанами, а не прихожанами храма, чуть не с порога ратуем за всенепременное обновление церковнославянского языка, тогда как обновляться-то следует прежде нам самим, причем постоянно. В этом-то, возможно, и есть главное предназначение Церкви. Подумайте, разве первоклашкам первого сентября кладут на парты учебники по алгебре и том Солженицына? Вспомним, как учили нас. Какие там шариковые ручки, не было их тогда вовсе: первые полгода только прописи, палочки и крючочки, да и те простым карандашом. Позже — буковки, потом — слоги, а уж потом — слова... Первое, «ученическое», перо — это же было целое событие, веха! И только в третьем классе — перо «семечкой». А тут — на тебе, с порога: что-то я вас плохо понимаю! Ты вообще понял, осознал — к Кому, в Чей дом ты пришел?
